далеко до класса игроков эпохи расцвета.
Франкони, Бютель и Марсан находились в худших условиях, чем Жан,— они работали. Франкони исполнилось уже двадцать восемь лет. Если на бумаге он и числился еще «№ 1» в команде Франции, сам он хорошо сознавал, что вот уже три года, как достиг потолка.
Будучи инженером, он много разъезжал по своим делам и недавно женился. Конечно, он все еще был «классным» игроком, не зря заслужившим известность, но у него уже не было того огонька, который четыре года назад дал ему возможность в Уимблдонском турнире восторжествовать над уверенным в себе, цепким чехом.
Бютель был одаренным игроком, но физически очень слабым. Иногда в игре после долгого обмена мячами или утомительной подачи можно было заметить, как, сам того не сознавая, он подносит руку к сердцу. В парном разряде он был на своем месте, но в чрезвычайно трудном соревновании на Кубок Дэвиса решающее значение имеют четыре одиночные игры. Надо выиграть три из разыгрывающихся пяти встреч!
На Марсана тоже нельзя было рассчитывать, что он победит в одиночной встрече.
Он был хорошим игроком, но ему недоставало стойкости. Его стихией была игра в богатых усадьбах, а не в турнирах. Он играл с подлинным блеском и вызывал аплодисменты у толпы зрителей. Но после взрыва восторженных аплодисментов зрители замечали, что он проиграл. Ему были свойственны проблески гениальности, вызывавшие восторг; затем, как бы не придавая им никакого значения, он уступал целые игры и вдруг снова расходился.
Жан присоединился к этой тройке. Произошло это само собой на чемпионате Франции, из которого после Уимблдона он вышел победителем. Через несколько, дней для встречи в полуфинале Кубка Дэвиса должны были приехать американцы. Надо выиграть встречу! Это единственный шанс для Франции вернуть знаменитый кубок, который ускользнул от нее в прошлом году из-за того, что один из ее игроков «сломался» во встрече с австралийцами. Побить американцев— значило поехать в Сидней, почти с уверенностью вернуть трофей. Но сначала надо их побить!
Капитан команды Брюйон собрал игроков:
— Вот что я думаю,— сказал он им, и присутствовавший Коше поддержал его,— парную нам не выиграть, незачем в погоне за победой в этой встрече утомлять наших людей. Я того мнения, чтобы парную играли Бютель с Марсаном. В конце концов, кто знает? При известной удаче...
Коше весьма любезно кивнул головой, но это не обмануло никого, Брюйон продолжал:
— Франкони и Гренье проведут одиночные встречи... каждый — по две...
Наступило молчание. Оба игрока переглянулись. Перед ними стояла нечеловеческая задача, в особенности когда имеешь перед собой таких игроков, как Рейнольд, Накстер или Круш.
— В такой расстановке заключается для нас единственный шанс выигрыша,— продолжал Брюйон.— Франкони может одолеть Рейнольда (он думал, что Жану это не под силу, так как, чтобы провести встречу на Кубок Дэвиса, рассчитать свои силы, выстоять да еще дважды, нужен опыт таких встреч. Что до Франкони,— он им уже обладал). У Накстера же или Круша — кого бы американцы ни выставили — и тот и другой из вас может выиграть.
— Это тоже будет не легко,— сказал Жан. Он уже встречался с Крушем в одной восьмой финала Уимблдонского турнира и выиграл лишь со счетом 3 : 2.
— Другого выхода нет,— настаивал Брюйон.— Даже если один из вас проиграет одну встречу, другой может выиграть обе свои («Франкони»,— думал он про себя). Нам необходимо выиграть три одиночные встречи, вот и все!
А сегодня шел уже третий день соревнований.
В пятницу Жан побывал под обстрелом. Против него выставили Накстера. Задача оказалась довольно легкой, так как Накстер лишь накануне прибыл из Англии, был утомлен и к тому же перетренирован. Накстер не вынес напряжения.
Затем произошла встреча Франкони с Рейнольдом — та самая, запись которой передавалась по радио и нарушила тишину старой гостиной Латуров. Памятная, исключительная игра, в которой каждый противник, зная, что судьба кубка зависит от него, старался вовсю. В результате пяти изнурительных сетов один из них, последний, дошел до счета 15 : 13,— Франкони, выбившись из сил, не устоял.
Вчера парная игра превратилась для американцев в увеселительную прогулку. Но французы и не предвидели другого исхода. Как обычно, Марсан вызвал восторг толпы своими ужимками и выходками, своими внезапными проявлениями акробатического искусства. И, как обычно, он проиграл.
И теперь, в это необыкновенное воскресенье, через несколько минут, в три часа, Франкони окажется лицом к лицу с Накстером. Но это не страшно. Он выиграет. Уже семь раз он побеждал его. Встреча эта не протянется больше четырех сетов,— вряд ли придется играть пятый сет, чтобы выявить победителя. Все ясно заранее, «дело в шляпе», как говорили на стадионе. Счет игр в партиях не превзойдет шести к двум, самое большее— к трем. Ну а затем?
Затем! Самое большее через полтора часа Жан выйдет на площадку. (У него еще много времени! Почему же он так нервничает при мысли о том, что Рафаэль еще не заехал за ним и что Гийом все не возвращается с такси?)
Да, он появится на «центральном». И с ним вместе, чтобы разыграть стороны (ах, как ему хотелось бы подавать первому! Как он мечтает об этом, потому что противник обладает сильной подачей, которую трудно принять, в особенности когда еще не разошелся), выйдет Рейнольд. И Рейнольда надо побить. Рейнольд не должен выиграть, так как от этой партии зависит судьба кубка, а также и его, Жана Гренье, судьба!
Его судьба... вся его жизнь. Проиграть — это одновременно все проиграть.
Перед его взором встало видение играющей Женевьевы, а затем пронеслось все, что произошло.
Это произошло несколько недель назад, во время чемпионата Франции. В течение года они часто встречались во время спортивных поездок, турниров в Монте-Карло, Женеве, Брюсселе, летом тоже — в ла-Боле, в Динаре, но по-настоящему он жил близко к ней только во время розыгрыша первенства, так как она была его партнершей по смешанному парному разряду.
Утренние тренировки, когда лишь несколько легкоатлетов длинными бросками огибают беговую дорожку стадиона. Соревнования, где сражаешься плечом к плечу и вместе смеешься, глядя на норвежцев, изнемогающих от жары, или на столь ловких, но всегда так замысловато играющих японцев, или на индусов, которые, казалось, каким-то волшебством заставляют повиноваться мяч.
В этом году в смешанном парном они выиграли первенство. Они составляли, как об этом говорили журналисты, «идеальную теннисную пару». В продолжение двух недель их имена были неразрывно связаны. Повсюду они были вместе: на первых страницах газет и журналов, на фотографиях разных агентств, на обедах, устраиваемых в теннисных клубах, на приемах в федерации. Жан привык с ней не разлучаться или так, ненадолго... В одиночном разряде им приходилось, конечно, играть каждому отдельно. Из этого испытания он вышел победителем, тогда как она опять проиграла американке, которая вот уже несколько лет преграждала ей путь к званию чемпионки Франции. В тот день он был с ней, пытался утешить ее в горьком разочаровании. Он взял ее за руку,— она не выдернула у него руки. Женщина в слезах всегда ищет поддержки, но долго это не продолжается. Что он вообразил? Она даже не пообедала с ним — разве не пообещала она накануне сопровождать Рафаэля?
Нельзя было вызывать неудовольствие Рафаэля! Для игроков сборной он был всем: и администратором, и распределителем благ. В самом деле, это он, конечно с согласия комитета, решал все вопросы; это в его руках находился ключ к соревнованию; это он во время выездов команды в другие города снимал комнаты в гостиницах, выбирая лучшие, с ванными, для своих любимцев; это он устраивал им приглашения от разных именитых лиц: президентов, герцогов, королей — приглашения игрокам, заслужившим его предпочтение, в особенности женщинам, к которым он был неравнодушен; это он осведомлял журналистов, выделяя предпочтительно того или иного игрока, забывая упоминать имя того из них, кто не обхаживал его.
Рафаэлю было тридцать четыре года. Это был уверенный в себе человек. Он прекрасно разбирался в игре— сам когда-то состоял в сборной. Но он порвал связку на руке. Это оставило у него неизлечимую «теннисную травму». Не будучи игроком исключительного класса, воспользовавшись этим обстоятельством,
