услышишь, будь уверен! А пока своим коллегам посоветуй, чтобы присмотрелись они к этим парням. Ладно, ладно — я понимаю, что тебя прислали к нам по конкретному заданию, пиши… Да, имей в виду! Твою статью летчики будут читать с карандашом и секундомером в руках, тут же схемы боя будут чертить, так что особо не ври и красот не напускай! Ты пиши об этом бое, как о производственном процессе, о плавке стали или о шахтерах, что ли. Ведь на самом деле, это так и есть. Это наша работа, и нужно учиться, чтобы делать ее хорошо и результативно. Вот была бы у командира полка при атаке скорость поменьше — глядишь, бой и быстрее закончился бы… Ты об этом не пиши, не надо… И еще — чтобы так не получилось, как однажды у ребят из нашей дивизионки 'Сталинский сокол'. Те умудрились в одной статье написать примерно так: 'немецкие самолеты, трусливо прячась за облаками, заходили в атаку на наши войска…' и тут же — 'наши ястребки, зашли за облака, чтобы смело ударить оттуда…' и так далее. Понимаешь, использовать лучи солнца, облака — это тактический прием, и эти приемы используют как немцы, так и мы, вот в чем дело-то. Ну, ладно, ты мастер, ты напишешь как надо…
Потом я притомился от всей этой суеты, попрощался с Симоновым, спросил, а когда можно ждать статью, и потихонечку побрел к себе в санчасть.
На следующий день ко мне пришел Толя Рощин. Он принес эскизы того, что я ему заказывал. Не буду вас мурыжить — он принес эскизы рисунка на мою машину. На них, в разных видах, был изображен один и тот же немолодой, суровый мужчина, с длинными седыми висячими усами. Он был запечатлен как бы в полете. Сразу чувствовалось, что это воин. Он грозно смотрел по курсу самолета, по пояс высунувшись из темных туч, в его руке сверкала молния. При стрельбе из мотор-пушки, ее трасса будет продолжением молнии в руке… ну, вы, наверное, догадались, в чьей руке? Именно — в руке Перуна.
— Здорово! Вот тут, за ним дай еще грозовые облака, даже тучу. Знаешь, такую страшную, набухшую, несущую грозу тучу… Сделаешь, и все, — переноси на самолет! Хорошо получилось, аж пробирает.
— Товарищ лейтенант…
— Толя, ты это, не козыряй особо… Мы ж не в строю, давай по именам, хорошо?
— Хорошо. Виктор, а это кто?
— Это? — хмыкнул я, — это… мой дед это! Красный партизан и участник двух войн, а может — и больше… Даже наверняка больше…
— Де-е-д?! — с сомнением протянул живописец, — ну, может быть и дед. Только знакомое что-то — 'волосы его черны, с проседью, усы же серебряны…' Где-то мне это попадалось, Виктор…
— Попадалось — и молчи! Дед это мой, понятно?
— Понятно, понятно, — пробормотал Толя, складывая эскизы. — Виктор, а ты не скажешь, что это командир ржет, как на фотографию посмотрит, а?
— На какую фотографию?
— А у нас перед штабом, на стенде для 'Боевых листков' повесили несколько крупных фотографий этого… Яши, в общем… Так вот, как командир на них взглянет, так то плюется, то смеется… Что это с ним, не знаешь?
— Знаю, но сказать не могу — страшный секрет! Связан с нарушением формы одежды, между прочим… Знаешь поговорку: 'От расстегнутой пуговицы до летного происшествия — один шаг'? Вот то-то и оно, брат ты мой. Так, что — 'Т-с-с-с! Молчок! Враг подслушивает!' Иди, рисуй, Шишкин ты наш…
Глава 9
Как я уже говорил — все проходит… Прошла и болезнь. И я тут же побежал к своей новенькой машине: погладить по теплому живому боку, проверить — а как там она без хозяина?
Без хозяина 'Як' окреп и заматерел. На борту, под фонарем кабины, алели пять звездочек, на боковых крышках капота грозно возлежал в облаках Перун… ох, ты ж! Оговорился я! Дед возлежал, мой дед! Красный партизан и участник всех войн на Руси… Смотрелся старик просто здорово — грозно и впечатляюще. При взгляде в глаза под насупленными бровями зябкий холодок пробегал по спине. А если еще и пушка заработает! Здорово, молодец художник-грековец Анатолий Рощин!
Около самолета, натирая его до блеска белой ветошью, крутился Антоша. Комбинезон чистый, сапоги чистые, руки — тоже чистые, фонарь кабины просто сверкает! Молодец, Тоха! Механик самолета командира звена — пример для подчиненных. Так держать!
— Командир! Выпустили?!
— А куда они денутся, Тоха! Конечно выпустили! Ну, как машина? Подлетнуть можно?
— Машина — зверь, товарищ командир звена! Летай на здоровье!
— Где народ, Антоша?
— Да комэск повел барражировать над Сталинградом и немцев ловить. Вишь — погода-то не очень, меньше теперь они летают, каждый просвет солнца ловят.
Я выклянчил у РП дежурку и помчался в штаб. Там я упросил комполка дать добро на вылет для облета истребителя и восстановления навыков пилотирования. Майор вылет разрешил, но приказал взять кого-нибудь из 2-й эскадрильи в качестве ведомого.
— Один не летай, Виктор. Тут ВНОС который раз передает о паре охотников — то ли меняются они, то ли — одни и те же, черт их разберет. Висят на шести тысячах, паразиты… К ним незамеченным не подойдешь, а выделять специально против них пару не могу — свободных самолетов нет. Вот, разве что ты… А на самом деле, слетай-ка, Виктор, покрутись, а потом отойди на восток, поднабери высоты, да и пугани-ка ты этих гадов.
— Слушаюсь! Разрешите выполнять?
— Иди, иди… Да ведомого не забудь!
С тем я и отбыл. Во 2-ю эскадрилью. Там я удачно нашел того молодого парня, которого когда-то назначил своим ведомым. Да знать не судьба. Перетряхнули эскадрильи, перевели туда-сюда людей. Забрали молодого во вторую. Как его зовут? Василий, кажется…
— Василий, слетать со мной не хочешь? Я покручусь маленько, потренируюсь, а ты меня прикроешь. А потом, если все нормально будет, может, немецких охотников пуганем…
— Конечно, хочу, товарищ лейтенант!
— Вот и хорошо, разрешение на вылет получено. Готовься, через пять минут жду на взлётке. Парой пойдем. Давай, раскочегаривай аппарат!
Антоха уже запустил и прогрел двигатель. Я был готов взлетать. На взлетной полосе к моей машине пристроился истребитель Василия.
— 17-ый, взлет парой, держись метрах в тридцати… Пошли!
Рев мощного мотора, стук шасси по подмерзшей земле, отрыв… Мы в воздухе. Так, как тут мои навыки, сейчас проверим… Высота полтора… два…
— 17-ый, оттянись метров на двести и поглядывай. Я начинаю…
На двух с половиной тысячах я начал куролесить. Отлично! Истребитель все больше и больше меня радовал. Он свободно и легко держался в воздухе, чутко слушался каждого движения ручки. Так, еще вот та-а-а-к, и вот этак… Теперь вверх! Мертвая петля, пике… Скорость! Есть скорость — красота!
— 17-ый! Пристраивайся, отойдем за уголок…
Василий подошел поближе и мы, постепенно набирая высоту, пошли на восток. На пяти тысячах навстречу нам прошла девятка Пе-2, без истребительного прикрытия. Наверное, где-нибудь поближе к ЛБС у них назначена встреча с нашими истребителями. Та-а-а-к, а это интересненько… Там, у пешек на маршруте, крутится пара охотников. А что, если…
— 17-ый! Подойди ко мне ближе… еще ближе… Смотри на меня.
Я посмотрел на Василия. 'Все будешь делать по моей команде. Радио не трогаем. Пешек используем, как наживку… пошли ловить худых'.
Два истребителя, связанные незримыми узами, взмыли вверх, в небо, уже меняющее из-за нарастающей высоты свой цвет. 'Вася, нужно опять обеднить смесь, уже больше шести тысяч'. Воздух разряжен, бензин не успевает сгорать — нужно обеднить смесь… Еще выше.
