восхищенных зрителей нет. Я расстегнул привязные ремни, сбросил фонарь, привстал, и, когда самолет, потеряв скорость, начал опускать нос, толкнул ручку ногой от себя. Истребитель послушно 'клюнул' носом, а меня мягко выбросило в темное небо…
…Хлопнув, распустился купол парашюта. Видно было, как мой Як, горя циклопьим глазом посадочной фары, беззвучно падает вниз. Вот световой круг от фары сузился на приближающейся земле, стал ярким, и — взрыв! Нет больше моего 'яшки', есть лишь его огненная могила. Света, кстати, вполне достаточно.
Земля надвигалась, я сдвинул ноги и чуть подсогнул их в коленях. Краем сознания я засек какие-то звуки. Удар! Жестко-то как! Ой-ей-ей! Больно, однако… Стоя на дрожащих ногах, я сбрасывал лямки парашюта, и, по привычке, собирал его к себе за стропы.
Да, что я там подумал? Звуки! Как всегда — есть приятные для моей истосковавшейся души звуки, а есть и неприятные…
К приятным явно относится заглушенное стрекотание слабенького мотора По-2, он уже ищет возможность сесть около костра от моего истребителя.
А вот к неприятным… Опять вой двигателя 'Ганомага', лязг его гусениц и резкие звуки немецкой речи. А вон и его фары… Ну, это ничего, это не страшно… Сейчас темно, и меня они не увидят. А я их вижу как на ладони.
Я вытащил свой 'Вальтер' и зарядил обойму. С приглушенным щелчком она встала на место. Клацнул затвор. Пора…
Я 'скользнул' за идущий на костер от самолета 'Ганомаг'. Метров тридцать пришлось бежать, хорошо, что этот гроб шел не так уж и быстро. В бронетранспортере было человек шесть. Да еще и водитель. А что если не жечь этот гроб, а использовать как прожектор? Решено! Я аккуратно прицелился и выстрелил в щит пулемета. Резкая вспышка, вой обожженных фашистов.
В три прыжка я догнал бронетранспортер, заскочил в него, подхватил чей-то автомат и выпустил в еще шевелящихся немцев весь магазин. К сожалению, шальной пулей был убит и водитель. Ну, ничего! Мне не привыкать. Выбросив фашиста, я сел за руль и описал небольшой круг, пристально вглядываясь в освещенную фарами поверхность земли. Туда! Там поровнее!
В это время я уловил, что звук самолетного мотора сменил свою тональность. Черт! Это же Демыч, спасая меня, заходит в атаку на бронетранспортер! Срочно вон из него!
Только я успел сквозануть из обреченной машины, как 'Ганомаг' накрыла струя огня. Разгорелся второй костер. Вон там По-2 может сесть! Я пальнул в нужном направлении ракету. Демыч засек ее, развернулся и дал еще одну очередь по земле. Заполыхала огненная дорожка. Через секунду-другую на нее плюхнулся кукурузник, а через третью секунду к нему сиганул я. Пробежавшись метров десять, я догнал бегущий по земле самолет, ухватился за борт и, подпрыгнув, головой вперед свалился в заднюю кабину.
Жадно хватая ртом воздух, я заорал: 'Все, шеф, гони! Пассажир на борту, других здешних мудаков нам не надо!'
Из первой кабины ко мне обернулось смеющееся девичье лицо.
— Как скажешь, голубь ты мой сизокрылый! Полетели!
Боже, кто это?
Ангел небесный!
Глава 8
Ангела звали старший лейтенант Лебедева. Катя Лебедева. Царевна-лебедь.
Когда мы долетели до нашего аэродрома и под прикрытием Демыча сели на родную землю, я, не дождавшись пока остановится винт, вытащил летчицу из кабины, стащил с нее шлем и расцеловал в обе щеки! Потом — в губы… потом — снова в щеки… потом Катя дала мне по морде! Но сама при этом смеялась! Значит — понравилось! Мне тоже…
Тут набежал народ и начал меня качать. Я кричал, что мол, подождите Демыча — впустую. Я кричал — вон Катю качайте! Она меня спасла! Народ кинулся за Катей, и несколько раз мы парили в воздухе вместе. Потом подоспел командир полка, сел Демыч, и я доложил о выполнении задания.
— Есть у вас уверенность, что бронепоезд поврежден?
— Там все в огне было, товарищ майор! Все полыхало! Да еще я и ракеты пульнул и ажешки высыпал. Горело знатно. Я видел, как старший лейтенант Демченко атаковал бронетранспортер. От его очереди эта железяка так полыхала! Так что и бронепоезду деваться некуда — сгорит! Вот рассветет, и можно туда еще раз смотаться, проверить.
— А вы что видели, товарищ старший лейтенант? — майор Россохватский повернулся к Кате.
— Я не знаю, чем летчики стреляли по бронепоезду, но он горел, как деревянный, товарищ майор!
— Эк, как вы бодро доложили! Большое тебе спасибо, дочка, что ты Виктора мне привезла! Дай-ка я тебя по-стариковски… — комполка трижды расцеловал зардевшуюся Катю в щечки.
— Да что у вас за полк такой, товарищ майор! Все только и делают, что целуются! — задыхаясь от смеха проговорила старший лейтенант Лебедева. — Не летчики, а голубки какие-то! Все воркуют и целуются, целуются и воркуют!
— Ты это, дочка, мне брось! Я тебе дам голубки! Эти голубки вон какого червяка бронированного заклевали! А ты одного еще и спасла — для нас двойная радость! Ну, пошли в столовую! Чай будем пить!
Откуда столовские уже все знали — в голову не приходит. Но знали. И к нашему приходу столик уже был накрыт. И конфеты, и баранки и варенье!
Душевно попив чайку, мы проводили старшего лейтенанта Лебедеву к ее самолету. На взлетке уже молотили винтами два истребителя сопровождения дорогой гостьи.
— Еще раз спасибо тебе, Катя! Я подал в дивизию представление на награждение тебя за геройский, прямо скажем, поступок. Спасибо тебе, родная! Прилетай к нам как к себе домой! Прощай!
Стрекоталка Кати, под охраной двух Яков, исчезла вдали, а я все смотрел ей вслед.
— Что, Виктор, присушила тебя дивчина? — толкнув меня в бок, поинтересовался Демыч. — Красивая и боевая. Достойная подруга будет!
— Что?
— Э-э-э, брат! Да ты меня и не слушаешь! Ну, пошли, пошли… Командир приказал в штаб идти. Опять отчет писать будем, и схемы атаки на бронепоезд чертить…
***
Как мы и договорились с Демычем, основной упор в бумагах мы делали на применение ампул АЖ, и вероятную детонацию боеприпасов, которые, скорее всего, грузили в бронепоезд немцы, когда мы провели атаку. Ни чем другим такого результата объяснить мы не могли. Не могли же мы на полном серьезе заявить о применении 'божественного огня'. И так нарисовались — как в валенках на пляже.
Я уж и не знаю, как это получилось, но особого разбирательства и не было. Фотоконтроль дал четкую и ясную картинку — бронепоезд пылал. А больше ничего и не надо. К счастью, немцы этот бронепоезд куда-то утащили, и вопрос об исследовании его останков как-то весь иссяк… Мне же лучше.
Демыча, Катю и меня наградили орденами. Меня — аж орденом Ленина! Катю и Демыча — боевиками. Достойно, весьма достойно! За пару очередей-то. Ну — и за пять минут моих страхов на земле. А вот Катерина — она и правда герой. Свой орден Ленина я бы ей отдал. Но — это невозможно. Как там, в 'Гусарской балладе', говорит Кутузов — '…а крестом-то не швыряйся! Чай, не шпильки!' Как-то так, в общем.
А потом меня в очередной раз ранило. Просто зла не хватает. Даже и не ранило, а так… Глаз левый я сильно разбил при посадке. Какой-то месс залепил мне в бою очередь по левому крылу, ну и повредил шасси. Оно и не вышло при посадке. Я не обратил внимания, что зеленая лампочка не загорелась. На
