фамилия!), но ведь Криушин стал Калошиным, скорее всего, потому, что хотел скрыть следы своей преступной деятельности. В этом нет никакого сомнения! И путь к истине лежит теперь только через скрупулезное расследование, через установление связей Криушина на заводе. Не может быть, чтобы никаких следов на «Электроне» не осталось. Правильное он принял решение, заставив Коняхина с Кубасовым снова поработать на заводе. Там — корни преступления, там разгадка тайн. Вполне возможно, что и эта история с заменой паспорта повернется совсем неожиданной стороной. А пока что Жигульская отстранена от дел, будет сурово наказана. И пусть подумает на досуге: стоит ли ей молчать и брать всю вину на себя? Рано или поздно он, Русанов, истину знать будет.
Виктор Иванович снял трубку телефона, позвонил в больницу, где лежал Воловод, спросил дежурного врача: что нового? Врач ответил, что новостей нет, но он помнит о необходимости позвонить в КГБ. Еще врач сказал, что так же ежедневно звонит в реанимацию полковник милиции Битюцкий и тоже просит сообщить незамедлительно, если Воловод придет в себя.
— Понятно, — сказал Русанов и, попрощавшись с врачом, положил трубку.
Что ж, звонки Битюцкого вполне объяснимы: начальник справляется о здоровье подчиненного. Но надо быть плохим или малоопытным чекистом, чтобы в этой ситуации не подумать пошире, не пофантазировать — а случайно ли то, что произошло с Андреем Воловодом?
Виктор Иванович достал из сейфа рабочую папку, полистал знакомые страницы — докладные и рапорты своих сотрудников, собственные схемы взаимосвязей. «Золотое дело» выглядело на этих схемах пока что в зачаточном состоянии: несколько кружков, соединяющие их линии, вопросы и восклицательные знаки, две-три фамилии…
Он стал рисовать новую схему, как бы отказавшись от тех, прежних, стремясь не попадать под их влияние.
В центре листа Русанов начертил прямоугольник, вписал в него слова: «Золотой слиток», протянул от него линии к другим прямоугольникам. В этих прямоугольниках появились фамилии: Безруких (таксист), Мамедов (перекупщик золота), Криушин (один из расхитителей золота). От прямоугольника «Золотой слиток» потянулись еще линии — к пустующим пока квадратам. Подумав, Русанов решительно вписал в один из них: «Литье слитков. Кто?» В соседнем квадрате появилось слово: «Организатор».
В прямоугольник с фамилией «Криушин» Виктор Иванович вдруг непроизвольно вписал: «Битюцкий. Жигульская». Это поначалу резануло глаз, а мозг воспротивился. Какое отношение имеют к «золотому делу» начальник областного управления БХСС и начальник (теперь уже бывший) паспортного стола?
Виктор Иванович хотел было уже зачеркнуть эти две фамилии из схемы. Но между ними твердо стояло — «Криушин», и эта фамилия как магнитом удерживала две остальные.
Нет, так просто эти три человека не могли оказаться рядом! Что-то объединяло их. Но что?
Глава двадцать третья
Дача Гонтаря — в чудном месте. От Придонска езды по прекрасному Московскому шоссе минут тридцать, не больше. Потом поворот к реке, шаткий поп-тонный мост (строился чуть повыше стационарный, на голенастых бетонных столбах), петляющий по высокому Правобережью Дона асфальт и — село Хвостовка, где Михаил Борисович в свое время за бесценок купил халупу. Прельстила она его тем, что стояла, во-первых, на самом берегу, над обрывом, а во-вторых, была на отшибе, никакие самые громкие звуки сюда с улицы из близлежащих домов не доносились.
Довольно быстро, всего лишь за год, купленная у старухи (сама старуха переехала в Придонск, к сыну) халупа превратилась в двухэтажный особнячок. Хотя с горы, из села, в глаза он не бросался: шабашники- умельцы за хорошие деньги так искусно вписали его в крутой склон, что нижний этаж как бы отсутствовал, а торчала только отливающая серебром оцинкованная крыша да виднелись верхние окна.
Дачу Гонтарь покупал, когда был женат в первый раз. Жене он оставил ту, старую квартиру, на дачу она не претендовала, потому что реконструировать ее тогда Михаил Борисович только собирался. Это сейчас дача как игрушка, а тогда вид у нее был запущенный — старый деревенский дом, да и только.
Сейчас же Гонтарь немногочисленным своим гостям показывал прежде всего широкую, открытую с трех сторон веранду с плетеной мебелью. Вид с этой веранды был изумительный: внизу, под обрывом, Дон, за ним зелень полей, лес, голубое небо над головой. И — тишина. Тишина в этой Хвостовке была какая-то особенная, неописуемая. Стоило только выключить мотор и выйти из машины, как на тебя обрушивались зеленое безмолвие и забытые в городе, будоражащие душу запахи. Тишина давила на уши, а голова кружилась от чистейшего воздуха. Зимой здесь тоже было неплохо; краски, правда, однообразные, белые, по в солнечный день, по морозцу, одно наслаждение спуститься по железной лестнице к Дону, продолбить лунку, посидеть с мормышкой. Михаил Борисович понимал толк в удовольствиях, позволял их себе при каждом удобном случае. А чаще всего такие «случаи» просто организовывал. Жизнь так стремительна, она сама по себе короткое удовольствие перед вечным небытием, рассуждал он философски, и надо это удовольствие не только получить, но и с умом использовать.
В Хвостовку Гонтарь редко ездил один. Чаще всего вчетвером — он, Марина и Боб с Фриновским. Отдыхали, купались, пили… Привозил сюда Гонтарь и деловых своих партнеров — множество торговых сделок завершалось попойками на этой вот веранде!
Сегодня он вез Долматову с мужем и двух ее компаньонок — Нинку и Светлану. Компания складывалась хорошая, скучать никому не придется. Ехали они на трех машинах: впереди Гонтарь — на белом своем «мерседесе», за ним Валентина — на «Жигулях» (за рулем сидел Анатолий), замыкал их кавалькаду Басалаев с Фриновским — на «Москвиче».
Михаил Борисович мероприятие это организовал с умыслом: хотелось ему снять определенное напряжение, мешающее делу. Валентина с мужем хоть и покорились, но обида на их лицах жила, ее не скроешь. И говорила Долматова как-то через силу, и инициативы особой в деле не проявляла. Слитки отдавала на продажу неохотно, может что и припрятывала, деталей с завода выносить, судя по всему, стала меньше. Гонтаря это не устраивало, он прекрасно понимал настроение женщины и ее мужа, которых заставили подчиниться силой. Отношения их нужно было смягчить, направить в новое русло — доверительного и равноправного сотрудничества. Долматова и ее муж должны чувствовать себя свободно, про обиды и насилие забыть — только в этом случае они будут работать изобретательно и спокойно.
Он, конечно, не знал всех ее возможностей, мог лишь предполагать, что вынос золотосодержащих деталей можно было бы увеличить. Предположение это шло от элементарной его жадности, стремления выкачать из «Электрона» как можно больше золота. При всем при этом Михаил Борисович голову, конечно, не терял, понимал, что «лошадку можно загнать», если погонять ее без ума. Тем более что Валентине, и
