конечном счете заразятся его безбожием. Самый верный способ уберечь юношу — оставить его в блаженном неведении. В том безмятежном полудремотном состоянии, в котором он пребывал в детстве и ранней юности, когда Бог представлялся ему простертой над миром гигантской дланью, оберегаю щей от несчастий, насылаемых дьяволом. В какой момент он перестал ощущать над собой эту руку? Наверное, когда осознал, что она не настолько велика, чтобы объять весь мир. Тогда он почувствовал себя избранником судьбы, и эта исключительность заставила его почувствовать себя виноватым. Почему он, почему не другие? Когда он захотел выяснить, в силу каких причин эта невидимая отеческая длань делает исключения среди чад своих, то ни одного приемлемого объяснения не нашел и сделал вывод, что если их нет, то в действительности такой руки И не существует, а равно и Отца Небесного. Все происходящее в мире сплошь и рядом непредсказуемо. И это приносит много вреда. Поэтому лучше хранить свои мысли в тайне. Крайне необходимо, чтобы люди во что-то верили, во что угодно, лишь бы не впасть, как это случилось с ним, в отчаяние, которое причиняет ужасные душевные страдания. Ему не хотелось, чтобы его воспитанники прожили остаток жизни в печали.
В первый час пополудни пронзительный голос глашатая возвестил, взбудоражив городок, что королева Маргарита разрешилась от бремени в Эскориале и что инфанта нарекли Альфонсо.
— Красивое имя, — сказал брат Доминго, — звучное и запоминающееся.
Никто не обратил внимания на то, что это было единственное мгновение за весь день, когда лицо Саласара озарилось легкой улыбкой счастья.
Через некоторое время уже никто не вспомнит замечательное имя новорожденного инфанта, поскольку обстоятельства его появления на свет привели к тому, что он вошел в историю под прозвищем Дорогой. И так его стал называть всякий и каждый.
Дул жаркий июльский бриз, когда Педро Руис-де-Эгино и девица Моргуй прибыли в Урдакс для пополнения недельного улова ведьм. Ему сообщили, что в окрестностях бродит одна подозрительная особа, причиняющая беспокойство, а когда он наведался к приходскому священнику, тот описал ему странную девушку, ее осла и высказал предположение о том, что она воспользовалась перьями, украденными из его птичника, для совершения колдовства.
— Не буду вас обманывать, отче. Обряды, совершаемые с помощью перьев, обычно вызывают большие несчастья, — со скорбной миной сообщил Педро Руис-де-Эгино, переглянувшись с Моргуй, которая поддакнула ему с самым озабоченным видом.
— Упаси нас господи! — пробормотал священник.
— Господь и я, мы вместе вам поможем, не волнуйтесь, — успокоил его охотник за ведьмами. — По какой дороге, вы говорите, отправилось это бесовское отродье?
Священник указал в сторону холма, и Педро Руис-де-Эгино двинулся туда, сопровождаемый грохотом пустых телег, предназначенных для пойманных еретиков. По пути он обшаривал все закоулки, гроты, берега реки, лесные поляны, но ничего не обнаружил. В какое-то мгновение ему показалось, что ведьма ускользнула, у него упало настроение, и он стал угрюмым, как никогда. Речь шла о его репутации! Он уже успел доставить во дворец правосудия в Логроньо две телеги ведьм, и инквизиторы Валье и Бесерра, похоже, были довольны. Если все так пойдет и дальше, весьма вероятно, что скоро он удостоится звания представителя инквизиции.
С вершины холма Педро мог наблюдать за деревенской суетой. С этого расстояния люди, сновавшие по улицам, напоминали истомленных жарой муравьев. День был базарный, не исключалась возможность того, что ведьма находилась где-то неподалеку.
— Спустимся в деревню и разделимся, — сказал он упорно молчавшей Моргуй. — Мы должны ее схватить.
Май собиралась в тот же день двинуться по дороге в Элисондо, чтобы вновь встретиться с Саласаром и его сопровождением, но тут она узнала, что в Урдаксе базарный день, и решила перед тем, как отправиться в путь, туда заглянуть. Временами ей хотелось ощутить близкое присутствие людей, потолкаться среди себе подобных, вдыхая исходившие от сородичей запахи одежды и пота. И особенно это относилось к мужскому запаху, так сильно отличавшемуся от женского, а тем более от запаха животных. Иногда она развлекалась тем, что сравнивала себя с другими, становилась частью толпы и радовалась рыночной суете, потому что та давала ей возможность спрятаться в толпе и остаться незамеченной.
Главные улицы Урдакса были заставлены палатками, над которыми носились крики торговцев. Здесь суетились продавцы кур и яиц, скорняки, корзинщики, кружевницы с коклюшками, которые плели кружева прямо на глазах у восхищенных покупателей. Куда ни кинь взгляд, всюду лотки, лотки и лотки, заваленные замысловато украшенными подрумяненными хлебными караваями, кувшинами с пчелиным медом, сырами таких исполинских размеров, что хоть устраивай состязание, кто кого обгонит, если пустить их под горку и подгонять палочкой. Над всем этим бедламом стоял невнятный гул голосов: покупатели судили-рядили по поводу цен и качества, спорили, торговались, поднимая и сбивая цену. Возбужденный покупатель старался всячески уломать торговца, который, заметив интерес к товару, упирался и поднимал цену. Наконец, смеясь, они ударяли по рукам, заключив сделку. Народ валил валом, отталкивая зевак, а запах лошадиного пота и навоза угрожал навеки поселиться в стенах домов.
Май привязала Бельтрана к ограде в узком переулке и пошла бродить по многолюдным улицам Урдакса. Она представила себе, как все было бы, родись она в обычной семье, как бы ее послали купить хлеба, сыра и меда, а семья ждала бы ее возвращения, чтобы всем вместе поесть у очага. Она краем глаза посматривала на прохожих, чтобы проверить, привлекает ли внимание окружающих ее внешность эльфа, не кажется ли им странным ее появление, но, видимо, никто не замечал ее бесовской природы.
Она закрыла глаза и глубоко вдохнула в себя запах толпы; будь он еще чуть-чуть сильнее, она бы испугалась. Это уже случилось с нею во время аутодафе в Логроньо, когда она пыталась там отыскать следы Эдерры. Из-за своей миниатюрности она тогда затерялась в толпе и вдруг оказалась в самой гуще тел, боков и спин, которые в какой-то момент превратились в сплошную бурую массу, которая сдавливала ее со всех сторон, словно задавшись целью выдавить из нее нутро и душу.
При воспоминании об аутодафе у нее сжалось сердце. Ее охватили тоска, страх, разочарование, как будто вернулась вся боль, причиненная ей человеческими существами, теми существами, которые теперь толкали ее локтями и плечами, протискиваясь рядом, и эти прикосновения вдруг стали ей неприятны. Теперь на нее глазели. Да, глазели и смеялись! Смеялись так громко, что ей пришлось заткнуть уши ладонями. Она попыталась выбраться из толпы. Взмахивала руками, плывя против течения, пролезая между телами, уклоняясь от чужих бедер, боков, локтей, ног и рук, умирая от тоски, пока не выбралась на свободное пространство. Она вернулась в глухой и темный переулок, в котором оставила Бельтрана.
Май была близка к нервному срыву. Она присела на корточки, крепко обхватив себя руками в предчувствии приступа, и попыталась унять колющую боль в животе. Некоторое время она размеренно дышала, постепенно приходя в себя. И вдруг почувствовала, что за ней кто-то наблюдает. Она медленно подняла голову и увидела ее прямо перед собой…
На въезде в Урдакс охотники за ведьмами разделились. Каждый получил от Педро Руиса-де-Эгино четкое указание, что в случае, если он натолкнется на девушку с серым ослом, следует как можно быстрее известить всех остальных участников облавы. Поэтому как только Моргуй заметила Бельтрана, укрывшегося в тени безлюдного переулка, у нее сразу зародились подозрения, и она решила подождать и посмотреть, кто придет за животным.
На Моргуй была саржевая коричневая юбка, полностью скрывавшая ноги, и куртка, облегающая ее узкую талию. Волосы стянуты в узел на затылке; ее блестящие карие глаза неотрывно смотрели на Май с каким-то неопределенным выражением — смесью любопытства, счастья и ненависти. Май почувствовала запах куража, исходивший от незнакомки, и заметила, что у той стиснуты и кулаки, и зубы.
— Ведьма! — взвизгнула та. — Приспешница дьявола. Ты мне ничего не сделаешь, проклятая.
И не говоря больше ни слова, вознамерилась пнуть ее ногой, но лишь взметнула тучу пыли, запорошив Май глаза и лишив ее на какое-то время зрения.
— Она здесь, сеньор Руис-де-Эгино! — закричала Моргуй. — На помощь!
Много времени спустя, вспоминая этот эпизод, Май не могла себе объяснить, откуда у нее взялась
