в истерике, вопят, не слушаются родителей и так далее. После чего у дверей актового зала выстроилась длиннейшая очередь из беснующихся сопляков, что окончательно вывело Саласара из себя.
Несмотря на эти успехи, жители города жаждали мести. Они считали, что исцеление одержимых дело хорошее, но этого мало, поскольку после отъезда Саласара в Сан-Себастьяне не останется никого, кто в достаточной степени разбирался бы в латинской абракадабре, а значит, ведьмы опять возьмутся за свое. И тогда гражданские власти арестовали четырнадцать женщин, на которых указали дети-колдуны, и заперли их в подвале здания городского совета, в мрачное подземелье, где были только тюфяки на полу да лохань для отправления естественных надобностей.
Когда Саласар с ними встретился, только одна сорокалетняя женщина признала себя виновной и получила прощение. Трудности возникли, когда перед ним появилась самая опасная и пожилая из ведьм.
— Умоляю вас исповедовать меня, святые отцы! — кричала она со слезами на глазах. — Пожалуйста! Пожалуйста!
И тогда Саласар извлек на свет божий свой знаменитый, состоявший из пятнадцати пунктов вопросник, который в большинстве случаев позволял ему получать неопровержимые доказательства правдивости или ложности показаний подозреваемых. Однако ни один из ответов этой женщины не отвечал его требованиям. Инквизитор попросил ее продемонстрировать свои возможности, совершить у них на глазах нечто необычное, что подтверждало бы ее принадлежность к секте колдунов. Но нет, старая ведьма не смогла выказать ни одной из своих дьявольских способностей, самое большее, на что она смахивала, так это на оставшуюся не у дел сводню. Видя, что за неимением доказательств она не получит помилования, женщина впала в отчаяние. Изо рта у нее пошла пена, она упала на пол, забилась в истерике да еще и обмочилась. Однако Саласар по-прежнему считал, что увиденное никоим образом не может служить доказательством того, что она вступала в сношения с дьяволом.
Остальные двенадцать женщин продолжали твердить о своей невиновности, поэтому инквизитор передал их алькальдам, заявив, что не существует никаких доказательств того, что обвиняемые — ведьмы. Это разочаровало и власти, и жителей. Те же самые люди, которые несколькими днями раньше явились в порт, чтобы встретить его с распростертыми объятиями, умоляя о помощи, и которые стоически перенесли и проливной дождь, и явление демона под небесами, теперь ополчились на инквизитора, обвиняя его в том, что он благоприятствует ведьмам, вместо того чтобы их карать.
Власти, возлагавшие на миссию столько надежд, решили, что единственный способ кое-как утрясти эти неурядицы — это навсегда изгнать из города старуху, которую они считали самой опасной из ведьм, и посадить под замок остальных. Перед Саласаром встала дилемма. С одной стороны, ему хотелось защитить обвиняемых, а с другой — не хотелось выказывать излишнюю неуступчивость в глазах жителей Сан- Себастьяна, которые уже почти пали духом, вообразив, что Саласар встал на сторону колдунов.
Он решил притвориться, закрыть глаза и на то, что по всем признакам эти женщины не ведьмы, и на их отказ признать себя таковыми. Вопреки своим установкам, он заявил, что все они и каждая в отдельности в итоге сознались в своих бесовских связях, а раз так, то могут получить церковное прощение в следующее воскресенье, во время главной мессы.
Эдикт был зачитан в тот день, когда дали о себе знать первые признаки осени. Церковь Святого Викентия была до отказа заполнена представителями добропорядочных семейств. Недавно расписанный алтарь, предмет гордости местных жителей и зависти соседей, был завешен черным полотном в знак траура, объявленного в связи постигшими провинцию бедствиями. Настоятель церкви посчитал, что не годится всем этим обитателям небесных сфер в их земном воплощении, облаченным в золото и серебро, украшенным рубинами, выставлять себя напоказ, словно в праздничный день. И вдруг грянуло суровое многоголосье органа, которое, по мнению Саласара, больше подходило для того, чтобы пугать детей, а не для сопровождения мессы. Мощный звук ударил по барабанным перепонкам и заставил вздрогнуть некоторых из перебиравших четки богомолок.
Проповедь должен был произнести доминиканский священник из монастыря Святого Эльма. У него была репутация сурового и непреклонного клирика. Бывало, он предавал анафеме человека, ненароком перешедшего ему дорогу, или по какому-нибудь другому столь же пустяковому поводу. Каждый прихожанин мог стать жертвой его красноречия и нападок во время мессы, но как раз по этой причине на его проповеди стекались толпы народа. Людям нравилось слушать, как он в красках описывает бесстыдство грешниц, вступивших в связь с Сатаной, используя для этого даже те отверстия на теле, которые никому бы не пришло в голову использовать в подобных целях.
— Мне известно, что вас ежедневно посещают нечестивые мысли и желания, ради которых вы готовы нарушить заповеди Божьи. — Доминиканец громко шлепнул по кафедре ладонью, потому что заметил, что один прихожанин на последнем ряду начал клевать носом. — Неудивительно, что Господь покарал вас, ибо вы несете на своих плечах бремя грехов и сомнительных поступков. Пришло время вернуть себе расположение Господа! — И он помолчал несколько больше времени, чем требовала подобная фраза, в намерении потрясти до основания души слушателей.
Народ начал ерзать на скамейках, и Саласар забеспокоился, видя, какой оборот принимает проповедь: доминиканец мог свести на нет все его усилия, направленные на умиротворение страстей. Он с беспокойством взглянул на Иньиго и Доминго, и те встали по обе стороны кафедры, ожидая его знака.
— Или, может быть, вы думаете, что град, гром, молнии, дьявольские ветры и неубранные урожаи всего лишь стихийные бедствия? — продолжал витийствовать священник. — Вот уже четыре месяца, как наши несчастья перестали быть порождением природы. Эти бесчисленные беды наслали на вас ведьмы! — Кровь бросилась ему в лицо, и он прищурился, выискивая в толпе лица четырнадцати женщин, которые, по общему мнению, имели отношение к колдовству, а когда нашел, вперил в них свой горящий взор и закричал что было сил: — Вот кто виноват во всех наших несчастьях! Это они, они!
Саласар кивком подал знак Доминго, и тот встал рядом со священником. Он хитростью заставил его замолчать и сам продолжил его проповедь, стараясь смягчить ее апокалиптическое звучание. А Иньиго тем временем осторожно и незаметно для окружающих увел доминиканца в ризницу. Там его поджидал Саласар, который предложил ему взять себя в руки и воздержаться от обвинений, которые могут возбудить в населении ненависть к соседям и вызвать нежелательные последствия.
— Я только предупреждаю их, чтобы нечистый не захватил их врасплох, — возразил доминиканец.
— Из чего я заключаю, что у вас имеются факты, доказывающие, что урожаи погибли не по вине непогоды, что столб дыма, который, как люди говорят, превратился в дьявола в день моего приезда, не был коллективной галлюцинацией, вызванной подобного рода проповедью, — саркастически улыбнулся Саласар. — На нас возложена величайшая ответственность, святой отец, и она заключается в обеспечении пастве нашей душевного спокойствия, а не в нагнетании напряженности. Проповеди вроде вашей приводят к противоположному результату: они запугивают людей, которые начинают искать, кого бы обвинить в своих несчастьях. Докажите мне, что во всех бедствиях, обрушившихся на этот край, виноваты ведьмы! Сделайте это, и я вам поверю, даю слово, только представьте мне хотя бы одно доказательство. Только одно! Одно-единственное доказательство.
Доминиканец молчал. Он не мог этого сделать, потому что у него не было ни одного факта. Его обвинения строились на уличных слухах. Саласар вернулся в резиденцию сразу после того, как закончил объявление эдикта. Он страшно устал, однако не смог отправиться в опочивальню, так как пришла кухарка и сообщила, что его кто-то ожидает в библиотеке. Едва он открыл дверь, как в нос ему ударил запах затхлости — предвестие вражды. Человек двинулся навстречу Саласару и протянул ему руку.
— Я прокурор Сан-Висенте, — представился он. — Ваши коллеги в Логроньо попросили меня сделать сообщение о Визите.
— Сообщение? — переспросил Саласар.
— Сеньоры инквизиторы весьма озабочены известиями, поступающими в Логроньо. Я имею в виду ваш подход к делу, те методы, которыми вы, ваше преподобие, изволите пользоваться в отношении сатанинской секты. Судя по всему, они уже сообщили о своих сомнениях в Верховный совет инквизиции, но хотят, чтобы независимое лицо… — Говоривший сделал каменное лицо и пояснил: — Кто-то беспристрастный составил сообщение о Визите.
Саласар пожалел, что не обладает дипломатическими способностями, поскольку как раз теперь они бы
