— Мышь происходит,— сказал Бронников.
— Какая мышь? Что делает Данилов на полу?
Пока Евдокия Полуэтовна объясняла, что я делаю на полу, мы поймали мышку.
— Все сядьте! —сказала завуч.— Вот, ребята, что бывает, когда ученик недисциплинирован. Сегодня он принёс мышку, завтра — кошку, а послезавтра...
— ...зебру,—сказал Бронников.
— Разговоры! — крикнул завуч.
И до самого звонка на урок она рассказывала нам, к чему приводят такие поступки. Как люди постепенно теряют совесть и волю и превращаются в бездельников и тунеядцев, если не хуже...
Я даже забыл, что это про меня, и слушать было интересно.
Весь следующий урок я держал мышку в правой руке, а когда надо было писать, перекладывал в левую.
На переменке я отнёс её в кабинет зоологии. Но перед этим поднёс прямо к носу Нинки Булатовой:
— Видала?! Будешь мне теперь верить?
МОЙ МАРАФОН
Вас бил когда-нибудь папа?.. А меня бил... Целых три раза. Первый раз, когда я чуть под машину не попал. Мы переходили тогда улицу около ипподрома. У меня в одной руке лыжи, за другую папа держит.
Я ещё маленький был — лет пяти. Вдруг я как вырвусь — и побежал на другую сторону. Сам не знаю зачем. А тут машина — старый «Москвич». Он затормозил, а было очень скользко — машина даже на месте полтора раза перевернулась и задела грузовую. Грузовой-то ничего, а «Москвич» правое крыло помял и фару выбил... Что тут было! Шофёр выскочил, весь бледный, губы дрожат.
— Я бы таких отцов давил! — кричит.
И люди начали собираться. Одни за шофёра заступаются и папу ругают, а другие говорят, что у таких надо права отнимать, чтоб никогда за рулём не сидели.
Потом милиционер подошёл, стал у шофёра документы смотреть. А папа — у него губы тоже дрожали — говорит:
— Я готов заплатить за повреждения...
— Не надо мне вашей платы. Мне мои нервы дороже. Кто за них заплатит?
— На нервы пока расценок нет,— ответил милиционер и отдал шофёру документы.— А вы, гражданин...— Это он папе сказал.
— Знаю,— сказал папа и посмотрел на меня так, как будто первый раз увидел.
И вот тут он сунул руку мне под ушанку и больно дёрнул за ухо. Я заплакал.
Не знаю, может, раньше меня тоже драли за уши, но я хорошо запомнил только этот раз.
Папа не хотел, чтобы мама знала, что случилось, но я сам ей рассказал. И тогда папа стал так часто всем рассказывать — и соседке, и дяде Володе,—что я выучил наизусть и до сих пор помню.
А второй раз совсем из-за чепухи. Мама сказала, чтобы я убрал со стола картонки, которые нарезал, а мне не хотелось. Мама ещё раз сказала и ещё. А я говорю: не хочу. Ну что тут такого? Разве я не могу не хотеть? Но мама почему-то очень разозлилась и пожаловалась папе. А папа с ней согласился, что это дурацкое упрямство и его надо выбивать, пока не поздно.
— Выбивать,— сказал я.— Как ковёр, да?
И тут папа схватил меня и несколько раз стукнул. Прямо по штанам. Я, помню, очень обиделся и стал надевать пальто.
— Уйду,—сказал я.—Ну вас.
— Уходи,— ответил папа.— Можешь и ночевать не приходить.
— И пожалуйста,— сказал я. Кажется, я даже хлопнул дверью.
Бьют ещё, думал я, когда шёл по лестнице. Что я такого сделал? Никогда не буду разговаривать с ними. Тогда узнают. Только знаками, как немой: дай поесть или там... пришей пуговицу... Это очень легко. А если вдруг нужно сказать: звонил дядя Володя и просил передать, что сегодня не может прийти? Тогда как? Ну, это написать можно... А говорить ни за что не буду. Дерётся ещё...
Во дворе никого не было. Шёл дождь, и уже начинало темнеть.
Нарочно вот промочу ноги и заболею. Долго буду болеть, а разговаривать не буду. Даже когда жар. И уколов делать не дам. Узнают тогда. Пускай хоть все врачи из поликлиники сбегутся. И все сестры...
Я замёрз и вошёл в подъезд. Там я прочитал правила пользования телефоном-автоматом — они висели в деревянной рамке — и ещё, что «задолжавших квартиросъёмщиков просят внести...».
Наверно, уже чай пьют. С конфетами, которые вчера мама купила. Ну и пожалуйста. Очень нужен их чай! Буду здесь стоять, пока с голоду не умру. Потом мне показалось, что я уже заболел. Конечно, вот голова закружилась, и в животе как-то не так. Может, упаду сейчас, а они выйдут и наткнутся...
— Тебя что, домой не пускают?
Это сказала Верка, из квартиры напротив. Чего она вышла и торчит? Кажется, выбросила мусор — ну и иди!.. Стоит тут.
— Кто не пускает? Захочу и пойду. И я позвонил в нашу дверь...
Но тогда я тоже был маленький, а вот этим летом...
Мы с папой поехали в гости к Игорю Петровичу. Он живёт за городом — там, где работает. Ехать к нему надо на электричке, а потом автобусом. Мне у них нравится, потому что рядом лес и речка, а дома каменные, как в городе. Даже странно. А люди какие-то вежливые — не как в городе: все друг с другом здороваются.
У Игоря Петровича сын, Генка. Он на два класса младше меня, но ничего — говорить с ним можно. А играть даже интересно. Только к нему всё время девчонка ходит. Знаете какая? Из восьмого класса. Он говорит, что дружит с ней. Вот чудак! Разве можно с такой дылдой дружить? А вообще эта Оля тоже ничего. Всякие загадки знает и рассказы. Например, как сделать из мухи слона? В жизни не догадаетесь! Менять можно только одну букву. Сказать? Вот как:
— Муха-Мура-фура-фара-кара-карё-кафе-кафр-каюр-каюк-крюк-урюк-урок-уток-сток-стон и слон.
Я даже не понял несколько слов, но не спросил, а Генка спросил, и Оля объяснила.
— А можете все эти слова сказать быстро-быстро? — ещё спросил
Генка.— Как, знаете, такая скороговорка есть: «Карл украл у Клары кораллы»?
— «Клара украла у Карла кларнет»,— как пулемёт, протараторила Оля, и это у неё здорово получилось.
— Я тоже украл,— сказал я.
— Что?! — спросила Оля.
— Врёт он,— сказал Генка.
— Вот и не вру,—сказал я.—Время. У нашей учительницы. Она так и сказала: «Данилов украл у меня сегодня три минуты».
— А я так прятать умею,— сказал Генка,— никто не найдёт. Спорим?
— Лучший в мире пряталыцик, да? — сказала Оля.
— Смотря где.— Это я сказал.— В лесу, конечно. А попробуй в одной комнате да на кухне.
— И спрячу. Спорим, не найдёшь.
— Спорим, найду.
— Ну вас,—сказала Оля.—Я домой.
Она ушла, а Генка сказал:
— Давай сейчас! Что спрятать?.. Хочешь, мамину помаду? Или пaпину ручку?
— Хоть десять рублей. Всё равно найду.
Мы долго ничего не могли выбрать, а потом Генка предложил:
— Вот папины очки. Только больше часа не искать. Я время замечу. Иди на лестницу.
