словами:
– А как вы думаете, она могла закрыть сама себя, подперев ворота снаружи стволом дерева? Это первое. Второе, я уже говорил: выйти из гаража для нее не составило бы большой проблемы, она бы вышла, если б была в сознании.
– В сознании? – недоумевал Рудольф. – То есть?
– Она находилась в бессознательном состоянии, – пояснил старший. – Не исключено, что ее отравили, потом посадили в машину.
– Травили или нет, покажет вскрытие, но, определенно, что-то с ней сделали, – убежденно сказал криминалист. – Мне кажется, убийца пытался сымитировать несчастный случай. Думаю, он надеялся, что труп обнаружат не скоро. Если б ее подруга Ия приехала через пару дней, она, увидев бревно, подпирающее ворота гаража, не заглянула бы в него, батарея в мобильнике разрядилась бы, и неизвестно, через какое время нашли бы девушку.
Рудольф с некоторым облегчением отъехал от злополучной дачи, тяжкое это дело – обнаружить труп знакомой, хотя Викторию он знал всего ничего, однако мнение о ней успел составить. Славная она была, во всех отношениях приятный человек, обычно подобные люди пользуются доверием окружающих, такие на сегодняшний день штучный товар. Один недостаток она имела – весьма скромную внешность пацанки. Может быть, поэтому Виктория не вышла замуж, а ей недавно исполнилось тридцать четыре. Да где ж ей тягаться с красотками, отбирающими у скромниц потенциальных женихов? Мужчины вначале видят картинку и только потом заглядывают за нее.
Он покосился на Ию – бледная, поникшая. После того как возникло предположение, что Тошку кто-то умертвил в газовой камере, старший группы снова рвался допросить Ию, но Рудольфу и на этот раз удалось уговорить его повременить. Надо бы ей сказать…
– Как ты? – поинтересовался он.
– Не спрашивай, – пробормотала Ия, у нее задрожали губы. – Не могу поверить… какая-то дурацкая смерть… Знаешь, до сегодняшнего дня мне казалось, что я и мои друзья, которых я люблю, никогда не умрут, что мы вечные. Ну, почему она? И почему так? Тошка была аккуратной, педантичной, никогда ничего не забывала. Как она попалась так нелепо?
– Попалась? Это правда, она действительно попалась.
– Не понимаю, ты о чем? Тебе стало что-то известно?
– Не буду скрывать… Короче, возникла версия, что это не несчастный случай.
Ия почти лежала в кресле, но после фразы Рудольфа она выпрямилась, заглянула ему в лицо и обеспокоенно спросила:
– Не несчастный? Только не говори, что им… – указала она пальцем назад, имея в виду стражей порядка, – пришла в голову безумная идея, будто Тошке подстроили смерть.
– Видишь, и тебе то же самое пришло в голову.
– Что, это правда?! Они считают, будто Тошку…
Даже выговорить «убили» было жутко, страшно. Обычно это слово где-то там в телеке остается, за сухими новостными сводками, кажется, что это происходит на другой планете, на худой конец, в другой стране. В какой-то мере к словам «убийство», «убили» люди привыкли, ибо упоминаются они все чаще и чаще, тем не менее они не доходят полностью до сознания.
– Ну, похоже, похоже. – И Рудольфу не давались эти чуждые слова, их, конечно, придется произнести, но сначала нужно к ним привыкнуть.
– Кто? За что? – растерялась Ия. – Нет, невозможно. Тошка… она же никому не причиняла зла.
– Значит, кому-то помешала. Ты же не находилась с ней двадцать четыре часа в сутки, следовательно, всего знать не можешь.
Молчание Ии не означало согласие, но, прежде чем возражать, она проанализировала свои последние встречи с Викторией. Они были ближайшими подругами с детства, а длительная дружба нередко перерастает в родственную связь, когда люди друг друга чувствуют на подсознательном уровне. Последний пример: Ия места себе не находила после звонка Виктории, поэтому решилась позвонить Рудольфу и отправиться за город, а она никогда не звонила ему, если он находился дома. Что, как не подсознание (ну, пусть интуиция), руководило ею?
Если б у Виктории возникли проблемы, то первой об этом узнала бы Ия, но ничто ее не насторожило. Разве не заметила бы она натянутость, спад в настроении, затуманенный грустью взгляд, какой бывает у людей, отягощенных заботами, тем более смертельной опасностью? Что-то же должно было стать предвестником убийства? Или Виктория этого не чувствовала? Быть того не может. Теперь у Ии нашлись аргументы:
– Я, конечно, не находилась с ней все двадцать четыре часа, но, поверь, знаю ее как себя. С сомнительными личностями она не водилась, тайн никаких не знала, свидетельницей преступлений не являлась, иначе я была бы в курсе. Тошка всегда советовалась со мной, прежде чем что-то сделать. Нет, Рудик, я бы знала, если б она куда-то вляпалась.
– Тем не менее. Сначала опера думали, что это несчастный случай или самоубийство…
– Самоубийство исключено, – категорично заявила Ия. – Тошка выплатила кредит за машину и собирала документы, чтобы взять очередной кредит и купить эту проклятую дачу.
– Но и на несчастный случай ее смерть не тянет, ей помогли расстаться с этим светом, значит, причина есть. И причина серьезная. Мы сейчас до нее не докопаемся, но будет следствие, думаю, полиция разберется. А у меня есть предложение: едем к тебе и устраиваем себе выходной… пару выходных. М?
Ия порывисто обняла его, что являлось согласием. Да и какая сегодня работа, после бессонной ночи и страшного события?
4
Тепло, солнечно, безветренно, и все же это осень, в парковой зоне она особенно остро ощущалась. Желтизна лишь слегка подкрасила края листьев, но солнце уже залило все вокруг янтарным цветом – это цвет осени, цвет грусти и напоминание: век стал короче на один год.
У Олеси годичный цикл завершала именно осень, а не последний день декабря, наверно, потому что период угасания заставляет вглядеться в себя, подвести итог: а что во мне изменилось? И каждый раз находится новая мелочь, которая неизбежно старит, правда, по чуть-чуть, почти неприметно. Немножко глазки потухли, при улыбке появляются тонкие «гусиные лапки», чуточку кожа подсохла, щечки стали не столь свежи – мелочи, да? Но когда их собирается много, то те, с кем ты давно не виделась, замечают изменения не в степени «чуть-чуть», а гуртом и ахают: «А помнишь, какими мы были…» Не помнит! Не хочет она помнить! Потому что чудится, будто все осталось, как во времена непорочной юности, только это не так, тридцать шесть, извините, не шестнадцать. Прибила бы всех, кто обожает воспоминания.
На пятачке открытого кафе Олеся выбрала столик, села, рассеянно осмотрелась и, не заметив ни одного знакомого лица, закурила. Да, она покуривает, если никто не видит. Привычка укоренилась с десятого класса, когда они с девчонками прятались от учителей и родителей, потом обливали себя дешевыми духами, чтоб те не учуяли запах табака. Но сейчас кто вправе запретить ей курить? Никто. Это игра с самой собой в запретный плод, ведь, когда все можно, не хватает как раз чего-то непозволительного.
– Привет, зачем звала?
– Здравствуй, Глеб, – улыбнулась Олеся.
Смотрела она на него, как в зеркало, и видела собственное отражение. Он переменился: заматерел, раздался в плечах, черты лица огрубели, ранняя седина подбелила виски, точь-в-точь как листья, легонько подкрашенные золотом нынешней осенью. Только глаза остались молодыми, такими же прозрачными и магнетическими, но в них появились колючки. В общем, натуральный мужик, причем от сохи, значит, здоровый по всем показателям – что физически, что морально. Неужели и Олеся выглядит теткой? Она полагала, что лет десять может скинуть с чистой совестью, но на одноклассников посмотрит и – впадает в уныние.
– Олеся, ты где? – усмехнулся Глеб.
– Извини, задумалась, глядя на тебя. Давно не виделись… Сколько лет, не помнишь?
– Не помню.
– А живем в одном городе, – вздохнула она.
Глеб не поддался ностальгическим воспоминаниям и, положив локти на стол и подавшись к ней,
