России:
«Тип государства по отношению к экономике, в наибольшей степени отвечающий интересам России»:
«Государство, которое полностью восстановит централизованное
регулирование экономики, контроль над ценами»: в 1994-м году заняло было 16, в 2001-м — 18, а в 2011-м — 28.
Вы понимаете, какая это кривая? Это парабола. Но это же не социальное государство. Это не шведская модель. Это СССР.
Дальше. «Государство, которое своё вмешательство в экономику сведёт к минимуму…», — это вообще уже осталось 9%.
Дальше главное, на которое все надеются, — в районе 40%. Это государство, которое восстановит государственный сектор и одновременно расширит частные инициативы.
И дальше те, кто считает, что тип государства не имеет значения. И так далее.
Но вот это государство (в таблице — государство, которое восстановит государственный сектор) — такой китайский вариант, оно, хотя и доминирует в сознании как идеал, но стоит на месте, и количество людей, поддерживающих его, уже не растёт. А тут, только тут, в этой модели (в таблице — государство, которое полностью восстановит централизованное регулирование экономики) идёт рост. И это данные Фонда Эберта вместе с Институтом социологии Российской Академии наук.
Дальше. «Представления россиян о целях экономических реформ Ельцина — Гайдара среди тех, кто по-разному оценивает радикальные реформы начала 90-х годов».
Горячо поддерживающие реформы: из них — что они были спасением страны — считают 45%, а 55% говорят, что всё равно хотели наворовать и захватить власть.
Из тех, кто скорее поддерживает реформы, 41% говорят, что они (проводящие реформы) хотели спасти страну, а 58 — что хотели наворовать.
Из скорее не поддерживающих 23% говорят, что они как бы хотели спасти страну, а 77 — что они хотели наворовать.
Из противников 14% говорят, что проводившие реформы хотели спасти страну…
Если всё это просуммировать в целом, то получается, что подавляющая часть населения говорит о том, что двадцатилетие шло под флагом воровства и властолюбия. Двадцатилетие шло под этим флагом. И никакого другого флага не было.
Это не исчерпанность 20-ти лет? Вот эти 20 лет без СССР — это не исчерпанность предложенной 20 лет назад модели? А что такое тогда исчерпанность?
И, наконец, самое серьёзное.
«Отношение россиян к возможности уехать за рубеж».
Не имеют желания жить за рубежом сейчас 25% молодёжи.
Хотели бы уехать в другую страну и жить там 21% молодёжи.
Хотели бы поехать на стажировку, учёбу 20%.
Хотели бы поехать «на заработки» 34% молодёжи.
Что это всё значит? Я же не говорю, что все эти люди, которые хотят уехать, уедут. Кто-то, наверное, и уедет. И тогда уже в эмиграции будет доказывать себе всю оставшуюся жизнь, что он совершил правильный выбор, — испытав все прелести реальной эмиграции, которая не имеет никакого отношения к романтическим иллюзиям. Но речь не о них. Это будет меньшинство, а большинство останется. Оно хочет уехать, но не уедет. И будет жить в России с чувством жизненного поражения. Понимаете? Весь этот балаган, все эти кривляния оставим в стороне. И задумаемся все вместе, как серьёзные люди, что вот эта подавляющая часть будет жить с ощущением жизненного поражения.
Что это за поражение? Как человек живёт в состоянии жизненного поражения, то есть в состоянии капитуляции? Когда он признаёт поражение, перестаёт бороться, — он капитулировал.
Что такое жизнь в состоянии капитуляции? Это жизнь? Герой Достоевского по этому поводу говорил, что «это уже не жизнь, господа, а начало смерти». То есть он будет жить в подполье, да? Будет сходить с ума внутренне теми или иными способами.
И что этому можно противопоставить? Вот ведь главное.
Идут процессы, совершенно несовместимые с жизнью страны. Абсолютно несовместимые. И это совершенно ясно. Возникают настроения, связанные с тем, чтобы эти процессы поменять, но это пока только настроения. В этих настроениях слишком много ещё театрально-богемного и слишком мало ещё живой страсти и воли.
Нам нужно, чтобы этот настроенческий сдвиг превратился в сдвиг волевой и настоящий, эмоциональный. То есть в то, что можно обратить в действие.
А теперь давайте хотя бы на одну минуту подумаем о том, что тут можно сделать.
Любая геометрическая модель по отношению к социально-политическим процессам условна. Давайте рассмотрим эту модель. Вот мы двигались в некоем направлении.
И вот тут на какой-то момент что-то произошло. Пока не будем обсуждать что это — что-то. И удалось убедить, что движение должно идти в другом направлении (пунктирная стрелка) — в направлении, где светит некая звезда, которую я назову звездой пленительной консьюмы.
Говорят: «Ну и ладно. Консьюма, консьюма. Ясно было, что это утопия, что никогда при капитализме не получает каждый „Мерседес-600“-й, три видака, четыре шубы, бриллианты и вертолёт. Кто-то проигрывает, кто-то выигрывает». Но может быть, это привело к некоей нормальной западной модели, нормальному западному капитализму.
Во-первых, почему западному? Есть ведь и другие капитализмы, не правда ли? Колумбийский и прочие… Есть понятие «периферийный капитализм».
А во-вторых, помимо капитализмов, есть и что-то другое. Есть ещё страны на планете, где капитализма-то нет, а люди живут. Не правда ли?
Так что же реально произошло? Мы двигались в одном направлении (черная стрелка), потом нечто произошло, и все двинулись к «звезде пленительной консьюмы» (пунктирная стрелка). А поток поволок вот сюда (см. ниже — красная стрелка).
И вот здесь (на схеме — на пунктирной линии) сейчас находится западный капитализм, который тоже, между прочим, загибается. Вот здесь (ниже) находится периферийный капитализм. Вот здесь (ниже) находится какой-нибудь феодализм. А здесь (внизу) находимся мы.
И что теперь делать? Я спрашиваю серьёзных, взрослых людей, которые не хотят жить со вкусом жизненного поражения на губах и червяком этого поражения в сердце и уме. И которые хотят жить… Что теперь делать? Вот туда возвращаться, сюда, куда (к какому направлению) надо возвращаться-то?
Что делать с этой картинкой? А она ведь именно такова. Если сюда шли 20 лет, то теперь надо вернуться назад на дорогу западного капитализма? А вы знаете, что по дороге есть много преград? И что к этому моменту тут всё кончится. И что никто там места давать не хочет. И что получить его — гораздо труднее, чем быть самими собой. Что делать-то? Куда возвращаться?
На ту площадку, с которой вышли? А там уже ничего нет. Что делать со страной?
Поскольку геометрическая картинка практически почти ничего не даёт (в конце концов геометрической картинкой ничего не кончается), то могу показать, что на самом деле надо делать. Вот здесь (на плоскости) есть точка и, поскольку это нелинейная модель, то нужно проткнуть вот эту точку и выйти вот сюда — [в другую область, с другой стороны]. Вот что нужно сделать.
Теперь, когда я это разверну, то обнаружится, что мы окажемся вот здесь — на своём пути и впереди. И ради этого нужно думать о метафизических смыслах Красного проекта и о подлинном смысле советского наследства, и о единстве всей имперской традиции, и о русской судьбе, и о русской тайне, обо всём остальном, — чтобы вернуться в себя. И не линейным путём (потому что их нет), а тем единственным, которого от нас не ждут. В топологии так бывает. В линейной геометрии нет, а в топологии бывает.
