— Капельку наливки? — предложил он, пододвигая стол к тахте.
— Я не буду, — отказалась Ирина. Она уже лежала, натянув до шеи одеяло. Светло-серые глаза ее смотрели в потолок.
— Грамуленька не повредит, — настаивал Илья. — Я одну капельку? Наливку я нашел под столом на кухне.
«Неужели он не понимает, что «капелька» — это противно!» — с раздражением подумала Ирина. И еще она подумала, что в больших дозах, как говорится, трудно вытерпеть Илью. Он ведь замучает своими «капельками», «баиньками», «Ирусями», «грамуленьками».
Он выпил, закусил печеньем, попытался ей всучить рюмку с вишневой наливкой — его настырности можно было позавидовать, — Ирина осторожно отводила его руку, боясь расплескать, но он все-таки заставил выпить. Полез целоваться, но она заметила:
— Вытри губы.
Он послушно вытер губы бумажной салфеткой, небрежно спросил:
— Когда твой классик вернется с благословенных югов?
Вадима он звал «классиком», вкладывая в это слово изрядную долю добродушной иронии. Надо сказать, Илья был незлым человеком и умел ладить с другими людьми, чего о Вадиме нельзя было сказать. У Федичева все друзья, а у мужа их — раз-два, и обчелся.
— Через неделю, — ответила она.
— Ируленька… ну иди ко мне, — заулыбался Илья.
— Выключи свет, — сказала она.
Когда ночью в дверь раздался громкий стук, Ирина сразу все поняла.
— Вадим, — обреченно произнесла она, не двигаясь с места.
Илья подскочил на тахте, будто подброшенный стальной пружиной. Включил свет, схватил со стула брюки, стал лихорадочно натягивать на себя, в его черной бороде раздражающе трепетало перышко из подушки.
— Ради бога, не открывай! — прошипел он, путаясь с рубашкой.
Ирина встала, набросила на себя отцовский рабочий халат с пятнами краски на полах и пошла открывать: она знала, что муж рано или поздно вышибет дверь.
— Здесь нет запасного выхода? — задыхаясь, спросил Илья. Он надел рубашку и стоял посреди мастерской с туфлями в руках. Лицо бледное, глаза испуганно расширились. Нижняя губа подергивалась, каблуки туфель глухо постукивали друг о дружку.
— Попробуй в окно, — нашла в себе силы пошутить Ирина.
Но он не понял юмора, бросился к огромному, в полстены, окну.
— Дурачок, это же пятый этаж, — сказала Ирина. Она отбросила железный крюк, щелкнула щеколдой.
Вадим в мокром плаще с поднятым воротником молча смотрел на нее. Казалось, глаза его стали совсем прозрачными. Пожалуй, это единственное, что выдавало его чувства.
— Я некстати, да? — спокойно спросил он.
— Совсем некстати, — ответила она, не удержалась и обернулась: как бы Федичев от страха и впрямь не сиганул в окно. Муж легонько отстранил ее, вошел в комнату, оставляя на линолеуме влажные следы. Илья стоял на широком подоконнике и держал в руке тяжелый бронзовый подсвечник. Рубашка не заправлена в брюки, дурацкое белое перышко торчало в черной бороде. У него был такой жалкий, нелепый вид, что Ирина чуть было не рассмеялась. Ей не было страшно: как только она увидела измученное, с неестественно светлыми глазами лицо Вадима, сразу поняла, что скандала не будет. Не боялась она и конца их отношений, — если уж честно говорить, то давно была к этому готова. Рано или поздно все это должно было случиться. Все тайное рано или поздно становится явным. Удивительно другое: обычно муж, возвращаясь из поездок, либо звонил, либо давал телеграмму, будто специально предупреждая ее, чтобы не застать врасплох. И вдруг такое… С солнечного юга просто так не уезжают раньше срока в осенний промозглый Ленинград.
— Если вы дотронетесь до меня, я вас ударю этой штукой, — хрипло заявил с подоконника Илья.
— А ее… — Вадим покосился на жену, — значит, можно?
Федичев хлопал глазами и молчал, подсвечник подрагивал в его опущенной руке. Босые ноги — он так и не успел надеть туфли — казались огромными, пяткой он наступал на раздавленный кактус, но, по видимому, не чувствовал колючек.
— Чего ты хочешь? — глядя на иконы, спросила Ирина.
— Я вас бить не буду, — с насмешкой в голосе сказал Илье Вадим, никак не отреагировав на слова жены. — Можете поставить подсвечник на место. — Он повернулся к Ирине: — Драки, как в кино, не будет, дорогая… Я вспомнил, что дал на время твоему отцу одну икону, вон того Николая Чудотворца, так я пришел забрать его.
— Ночью? — чуть заметно усмехнулась Ирина.
— Бога чаще всего вспоминают ночью, — туманно ответил Вадим. Подошел к стене, осторожно снял небольшую, потемневшую от времени икону на доске без оклада, огляделся, взял со спинки стула серый свитер Федичева и аккуратно завернул в него Николая Чудотворца.
— Это… зачем вы? — растерянно промямлил Илья, но, наткнувшись на холодный взгляд Вадима, замолчал.
— Вот времена настали! — усмехнулся Казаков, стоя у двери. — Вернешься домой, отвернешь край простыни на кровати и, как притаившегося в складках черного таракана, обнаружишь любовника жены…
— Или любовницу, — будто эхо, откликнулась Ирина. Полы халата раздвинулись, обнажив ее полные белые ноги, в серых глазах двумя острыми точками отражалась электрическая лампочка на потолке.
— Живите, размножайтесь, — на прощание сказал Вадим.
Он уже взялся за ручку двери, когда услышал негромкий голос жены:
— Не ломай комедию. Тебе ведь это безразлично.
Казаков резко повернулся, шагнул в комнату, Илья испуганно дернулся, задев подсвечником за фрамугу окна.
— Вам, господа, не нравится комедия? — зловеще произнес Вадим. — Хотите кровавую трагедию? Наутро там нашли два трупа… Ты хочешь, чтобы я выбросил этого бородатого типа в окно? А тебе размозжил чем-нибудь тяжелым голову?..
Наверное, в лице его появилось что-то дикое, потому что Ирина отступила в сторону, а Илья еще выше поднял подсвечник и судорожно сглотнул слюну. Другой рукой он беспомощно ухватился за отодвинутую штору, рот его приоткрылся.
— Жаль, что я не живописец, — глядя на них, усмехнулся Вадим. — Можно было бы написать великолепную картину в духе француза Фрагонара, кажется, она у него называется «Любовник в шкафу»? — рассмеялся и с иконой под мышкой вышел из мастерской.
Ирина стояла на лестничной площадке у полураскрытой двери и смотрела, как он спускается по бетонным ступенькам вниз. Почему-то на цыпочках к ней подошел Илья и прошептал:
— Скажи ему, чтобы мой свитер отдал.
— Вадим, можно подумать, что ты рад тому, что случилось, — негромко сказала она мужу вслед, в глазах ее заблестели слезы.
— Может, тебя еще поблагодарить за радость, которую ты мне нынче доставила?.. — Он остановился и снизу вверх посмотрел на нее. — Мне всегда казалось, что люди радуются, когда что-либо находят, а не теряют…
— Я тебя не понимаю.
— Ты только сейчас это сообразила. Понимаю, не понимаю… Мы просто давно не любим друг друга, только почему-то не хотели даже себе в этом признаться. — Он спустился еще на несколько ступенек и снова обернулся: — Я проехал пятьсот километров, очень устал, наверное, поэтому и не устроил вам классический скандал… Такое, наверное, лишь раз в жизни бывает: любовник в шкафу, то бишь на подоконнике! Такое и Фрагонару не снилось!
