«Буц-буц! Буц-буц!!» — разносилось по округе от его ударов.
Его труд оказался не напрасным, сюда подтягивались люди. Их осталось мало — «чужаков», как мысленно окрестил Тихон тех, кто поселился в брошенных домах, ставших яблоком раздора с вернувшимися поселенцами. Среди немногих уцелевших нашлись те, кто взял инициативу на себя. Они справедливо рассудили, что в поселке хоть что-нибудь да должно уцелеть. Решили, что нужно обойти пожарище и собрать, кто что найдет. А попутно искать менее всего пострадавшие дома, чтобы обустроить их.
Тихон рассчитывал улизнуть под шумок. Однако новоявленные лидеры взяли в оборот Амину и Нусупа, обязав их следить за детьми. Тихон хотел, чтобы их отпустили вместе со взрослыми бродить по поселку (а там и сбежать недолго) но ему намекнули, что он ничего здесь не решает. Мало того, он заметил, что на Амину косятся некоторые из мужиков. Доброта и милосердие более ничего не значили здесь.
С небольшой группой мужчин и женщин Тихона отправили исследовать окрестности. Они нашли два уцелевших сарая, их по чудесной случайности пощадил огонь. Отыскали множество досок, которые вполне можно было пустить на строительство землянок. В одном из завалов Тихон признал будку генераторной, от которой остался лишь разорванный взрывом бак да несколько обугленных бревен.
Пока стоял день, таскали доски, разгребали завалы. Из-за тумана солнца не было, но от потеплевшего ветра снег таял, превращая землю в кашу. Воды было мало, потому что некуда было ее набрать, и тем, кто хотел пить, приходилось есть грязный снег. Кто-то отыскал полуобугленные куски мяса в кострищах. Оголодавшие за сутки пребывания в амбаре поселенцы набросились на него. Перепал кусок и Тихону. Хотелось верить, что это все-таки скотское мясо, не человеческое. Но он не смог заставить себя есть. Отдал кому-то, не глядя.
Обратно возвращались под вечер. Тихон был измотан, ужасно хотелось не спать даже, а просто упасть и не двигаться, не слушать чужих голосов. Толпой дошли до центра поселка, никого не встретив по пути. И на том месте, где должны были встретиться с остальными, тоже никого не оказалось. Тихон переживал за Амину. Прислушался к интуиции, но был так взволнован, что шестое чувство молчало.
Главный в их группе, единственный, имел автомат. Он перевел оружие на стрельбу очередями. Следуя за ним, встревоженные сборщики дошли до края поселка. Только по обугленным кускам срубов Тихон узнал место, где они с Аминой прятались в подвале дома.
Неожиданно ветер донес голоса. Сборщики вышли за край деревни и у самого леса увидели, наконец, людей. Издали нельзя было понять, что там происходит. Но у многих были горящие головешки в руках. Их силуэты образовывали большой круг, в центре которого находилась светлая фигура, неподвижно лежавшая на земле. Очевидно было, что люди боятся к ней приблизиться, но и расходиться не намерены.
— Что у них там? — взволновался главарь сборщиков. — Кого-то поймали?
Держа наизготовку автомат, он начал спускаться с холма. За ним цепочкой потянулись остальные. Тихон позади всех. Он искал взглядом Амину и Нусупа, но не обнаружил их в толпе. Людей там было не так много. И в основном поселенцы, те, кого он спас. Значит, остальные где-то в другом месте. Убедившись в отсутствии Амины и Нусупа, Тихон окончательно успокоился, и это позволило вновь нащупать нить предчувствия. Голос внутри твердил об опасности, ощущалось зависшее в воздухе гнетущее напряжение.
— Что у вас там? — крикнул главарь сборщиков.
— Мы албасту поймали! — ответил кто-то.
Их тревожные, злые лица искажал отсвет огня от головешек.
— Она ранена! — раздались другие голоса. — Не знаем, как подойти к ней! Не позволяет!
Это действительно была албаста. Она лежала в странной позе, будто что-то прижимала к груди. Тихон присмотрелся и заметил, что это ребенок.
— Как он попал к ней? Чей это ребенок? — спросил главный сборщик.
— Мой! — воскликнула одна из женщин.
— Не ее! Она умалишенная! Ребенок был у албасты, когда мы ее поймали.
— Это мой ребенок! — кричала женщина.
— Тронулась! — произнес кто-то. — У нее давно ребенка нет! Албасты украли.
— Не у нее одной! — воскликнула другая женщина.
— Как нам еще удалось ее настигнуть!
— Это потому что она ранена!
— Мы пытались забрать ребенка, но она не подпускает нас.
— Да, невозможно сделать хоть шаг ближе. Она напускает на нас боль!
— Как это? — спросил главарь сборщиков.
Он засмеялся. Заставив людей расступиться, он оказался ближе всех к албасте. Сделал еще шаг, улыбаясь, но вдруг лицо его исказила гримаса, он резко остановился. А затем быстро попятился. Улыбка исчезла с его лица.
— Теперь понял? Мы бы закидали ее камнями, но боимся ранить младенца!
— Что же делать?! — истерически завизжала женщина. — Верните мне ребенка!
— Позвольте мне, — сказал Тихон.
Все разом замолчали, обернувшись к нему.
— Видали идиота? — усмехнулся кто-то, но на него шикнули.
Тихон шагнул к распластанному на земле существу. Он действительно почувствовал какое-то препятствие. Что-то не позволяло сделать следующий шаг. Но боли не было. И все же Тихон пока не рискнул приближаться. Он смотрел на албасту. В прошлый раз он хорошо запомнил эти длинные лапы, похожие на руки, с острыми ногтями на пальцах. Серебристую шерстистую кожу. Морщинистое лицо.
Глаза существа были закрыты. Тихон сосредоточил взгляд на ребенке. Тот был совсем голенький и лежал на груди албасты ничком, прижимаясь к волосатому телу существа. Похоже было, что младенцу нисколько не холодно. Он спал.
Глаза албасты вдруг открылись. Толпа испуганно подалась назад. Тихон переборол искушение отвести взгляд, и, после некоторого сомнения, уверенно заглянул в глаза албасты. Его вдруг пронзила боль. Не собственная — чужая. Он понял, насколько больно существу.
Да, вовсе не демон был перед ним, а странное создание, преследующее какую-то цель, не укладывающуюся в пределы человеческой логики. Но более всего казалось невероятным, что он, Тихон, готов был сострадать существу.
Возникло странное ощущение нереальности происходящего. Фигуры людей растворились в черноте и остались видны лишь ставшие тусклыми пятна факелов. А в центре круга, в котором лежала албаста с ребенком на груди, был свет, и он становился все ярче. Возникло ощущение тепла. Исчез ветер и холод. Остался один только свет. Казалось, будто тело Тихона, как и тело албасты, подвешено в пустоте. И он парит в этой пустоте, повинуясь какому-то неизвестному закону.
Более ничего вокруг. Только существо, ребенок с ним, и он — Тихон.
И свет.
Тихон более не обращал внимания на ребенка, понял уже, что тот вне опасности. Все его внимание было приковано к странному существу, что лежало перед ним. Впервые он мог видеть албасту при ярком свете и предельно отчетливо. Наверное, так мог бы выглядеть снежный человек, о котором столько талдычили уж сотню лет, но которого так никто и не видел.
Существо пошевелилось. Протянув к Тихону лапу, албаста достаточно членораздельно произнесла:
— Первач!
Это было лишь отчасти похоже на то «Пер-р-руаччь!», которое Тихон услышал в странном сне. Но это было именно то слово, каким себя назвал Алекс Эджертон.
«Откуда ты взялась?» — обратился Тихон к албасте с немым вопросом, понимая, что существо умирает на его глазах, и он ничем не может ему помочь.
Ребенок вдруг захныкал, определенно что-то предчувствуя. И тотчас албаста, словно заботливая мать, погладила его лапами, желая успокоить и обращаясь к нему со странным звуком, напоминающим журчание воды в ручье. Злотников не уверен был, что слышит этот звук ушами, скорее он проникал в его сознание напрямую.
Он сделал шаг ближе. Албаста восприняла его действия спокойно, ничем не воспротивилась. Он
