власти.
Согласно любому общепринятому определению психологии, Ницше не был психологом: это поэт и моральный философ, но не ученый. И все же Уолтер Кауфман (Walter Kaufmann, 1921 —
, философ из Принстонского университета (он восстановил репутацию Ницше в англоязычном мире после того, как имя немецкого философа оказалось связано с нацистскими убеждениями), описывал его как «первого великого (глубинного) психолога» [108]. Сам Ницше в своей своеобразной гиперболизированной манере писал: «Кто вообще до меня был среди философов психологом, а не его противоположностью, “мошенником более высокого порядка”, “идеалистом”? До меня еще не было никакой психологии» [20, с. 766]. Кауфман решил, что это относится к способности Ницше проникнуть за самоописания людей, чтобы понять их скрытые мотивы, услышать то, чего не было сказано, — быть, как писал Ницше, «человеком, имеющим за ушами еще уши» [19, с. 557]. Фрейд также признавал Ницше своим учителем и цитировал его знаменитое изречение: «“Я это сделал”, — говорит моя память. “Я не мог этого сделать”, говорит моя гордость и остается непреклонной. В конце концов память уступает» [18, с. 291]. Ницше писал афористично, чтобы подтолкнуть читателей к раздумьям, заставить усомниться в себе и учитывать точку зрения, противоположную той, что высказывается. Это поставило серьезные вопросы перед психологией как видом знания. Что мы можем сказать о Я, если оно создается, по Ницше, не памятью, а гордостью? Наше представление о себе — продукт самообмана. Есть ли «настоящее Я», или существуют только новые и новые вариации того, что мы считаем этим самым ЯЧ В известной степени эти вопросы адресовались к психологии, но они же угрожали разрушить то, что большинство психологов понимали под научным знанием.
Если Ницше считал, что наши чувства и желания — не то, за что мы их выдаем, то что же они, по его мнению, такое? Ответом Фрейда была его теория бессознательного. Ответ Ницше — или, скорее, иносказания и метафоры, в форме которых он дал ответ, надо искать в его раздумьях о воле к власти. Четко сформулировать их непросто: в конце концов, Ницше стремился использовать язык так, чтобы разрушить банальности и клише его времени и предотвратить их повторение более поздними авторами. Тем не менее, когда он использовал психологические понятия — например, говоря, что нас «влечет» к власти, или что мы стремимся «преодолеть» ограниченность собственного существования, было неясно, метафора это или же утверждение о психологических составляющих человеческого бытия. Ницше, писавший в конце XIX в., в поиске самых честных, самых проникновенных выражений обратился к психологическому дискурсу в противовес дискурсу философскому, религиозному, политическому, научному и социальному. Однако он не мог контролировать то, как написанное им использовали читатели, — особенно век спустя, когда психологические рассуждения во многом сами превратились в банальности.
Воля к власти была не просто волей к физическому доминированию или к удовольствиям. Для молодых людей рубежа веков, гордо называвших себя ницшеанцами, это было восстанием против буржуазных ценностей, религиозного ханжества и бесполезной отвлеченности академического образования. Они обратились к Ницше как к философу жизни — философу, который не отвергал значение инстинктов и который указывал на жизненную силу и красоту особенных людей; а его работы провоцировали читателя на то, чтобы почувствовать себя «особым». Он назвал свою самую, пожалуй, доступную для понимания книгу «Веселая наука» (Die frohliche Wissenschaft, 1882). Его индивидуализм, восхищение силой духа и язвительное ниспровержение систем философии и морали, вместе с его дифирамбами «свободному духу», в 1970-е и 1980-е гг. снова привлекли внимание. Читатели конца XX в. нашли у Ницше призыв к интенсивной и наполненной жизни, толкование слов и действий как выражений власти и отрицание того, что у знания есть непреложные основы. Голос Ницше призывал к иному виду знаний, отличному от естественно-научного, и к нему прислушивались.
Иногда Ницше рассматривают как центральную фигуру — возможно, крестного отца — философии конца XX в., получившей название постмодернизма, отражающей раздробленный, ироничный и противоречивый характер современной культуры. В частности его психология разнесла на части идею Я — в том виде, который Роджерс и эго-психологи считали само собой разумеющимся. Ницше как будто бросал вызов самим основам гуманистической психологии. В то же время необходимо помнить, что господствовавшая научная психология также нападала на идею целостного, согласованного Я. Когнитивные психологи доказывали, что никакого Я, никакой психики как наблюдателя, сидящего в мозге и видящего образы или вызывающего движения, не существует. Для них Я — это совокупность функций переработки информации. Марвин Мински (Marvin Minsky, род. в 1927 г.) — лидер исследований искусственного интеллекта при Массачусетском технологическом институте с конца 1960-х гг. и решительный сторонник идеи о том, что компьютеры позволяют строить модели психических функций, критиковал понятие Я как несовместимое с наукой. Дискуссия, получившая благодаря философу Деннету широкий резонанс, включала в себя радикальную критику представлений обычного человека о Я.
Совершенно иначе «исчезновение Я» происходило в парижской философской теплице в 1960-е гг. Высказывания о психологии двух французских интеллектуалов, Лакана и Фуко, у последнего — с прямыми ссылками на Ницше, оказали чрезвычайное влияние. Их книги стали частью канона, «священного писания» современной культуры.
Отправной точкой для Жака Лакана (Jacques Lacan, 1901 —
были не труды Ницше, а образование психиатра и яростный антагонизм к тому направлению, которое приняло развитие психоанализа в США в 1930-е гг. Лакан считал, что эго-психологи возвели на престол идеализированное и интеллектуально нечестное понятие Я — именно то, которое Фрейду удалось уничтожить. Он, таким образом, пытался навязать своим коллегам-психоана- литикам возврат к текстам Фрейда, что он считал возвратом к науке. В 1953 г. его отказ соответствовать установленным психоаналитиками правилам и нормам (так, его аналитические сессии иногда длились десять минут вместо положенных пятидесяти) привел к расколу внутри французских психоаналитиков и образованию двух обществ — Французское общество психоанализа (Societe frangaise de psychanalyse) и Парижское психоаналитическое общество (Societe psychanalytique de Paris). Лакан начал проводить серии ежегодных семинаров, и на его лекциях аудитория, как завороженная, следила за тем, как он обращался со словами. Вместе со своими слушателями, число которых доходило до тысячи и включало ведущих мыслителей, каждые две недели на своих семинарах Лакан исследовал психоанализ как лингвистическую теорию, открывающую странность, непознаваемость и децентриро- ванный характер бессознательного, нашей подлинной натуры. Для его работ 1950-х гг. были характерны заимствования из структуралистской теории; он начал использовать в семинарах идеи Соссю- ра. Он рассматривал язык как символьную систему, выражающую структуру психики. Позже, особенно после политических событий 1968 г., в которых Лакан приобрел репутацию героя-анархи- ста, он подчеркивал, как бессознательное с помощью языка всегда выходит за пределы того, что мы можем знать, обнаруживаясь в противоречиях, игре, обольщении, иронии и желаниях, отличающихся от того, как представляет себя наше сознательное, социальное Я. Структурируемый бессознательным, язык формирует то, что мы воспринимаем как объекты внешнего мира, — в том числе наше собственное тело; в этом танце бессознательное ведет наше сознательное эго. В полном соответствии со сказанным, поведение Лакана в жизни было театральным, его образ жизни скандальным, а речь — изобретательной, игривой и полной противоречий.
Лакан изучал, что может, а что не может выразить язык — этот инструмент бессознательного, непознаваемого другого; то, что выражается, мы называем нашим Я. Таким образом, для Лакана психоанализ был, в первую очередь, наиболее глубинной формой
беседы, а не терапией. В самом деле, в 1964 г. коллеги дисквалифицировали его как обучающего аналитика, и Лакан основал первую из своих двух школ — Парижскую школу фрейдизма (Ecole Freudienne de Paris). В это время психоаналитические идеи, которые многие французские ученые прежде презирали как противоречащие разуму, активно проникали во французскую культуру. В 1970 г. Лакан попытался, но неудачно, ответить на феминистскую критику в свой адрес: его обвиняли в мифологизации женского как «другого». Наконец, в 1980 г. Лакан по собственной инициативе расформировал свою последнюю оставшуюся школу. Все эти расколы и проявления личной власти Лакана привели к тому, что любые утверждения французов о психоанализе, языке или Я стали весьма эмоциональными. Но, без сомнений, работа Лакана повлияла на дискуссию о Я; она также живо продемонстрировала реальность неудовлетворенных желаний, которые неизбежно остаются частью жизни людей, даже незнакомых с материальной нуждой.
