превращались в популярные лекции), Халл добивался точности и строгости. Эти качества он ценил в геометрии и в великом труде Ньютона «Philosophiae naturalis principia mathematica» — «Математические начала», или «Математические принципы натуральной философии» (1687) — работе по механике, написанной с позиций геометрии. Зашедший с визитом в кабинет Халла в конце 1930-х гг. наткнулся бы на раскрытый экземпляр «Математических принципов»! Халл хотел быть Ньютоном природы человека. Когда в 1927 г. появился полный перевод работ Павлова на английский язык, Халл увидел в формировании условных рефлексов модель для мышления, и стал интерпретировать все аспекты мышления как образование привычек, или навыков. Он утверждал, что построение систематической теории станет возможным, как только найдется способ объединить два источника достоверности — наблюдаемые факты и дедуктивный вывод. Поэтому, полагал он, психология превратится в науку только тогда, когда начнет использовать данные о навыках, чтобы постулировать предварительные аксиомы, выводить следствия из этих аксиом, проверять эти гипотетические следствия в условиях эксперимента и, наконец, использовать эти результаты для переформулировки аксиом. С точки зрения Халла, психологическая наука является гипотетико- дедуктивной деятельностью. Помимо того, Халл, как и Уотсон, был материалистом, приравнивавшим научный прогресс к распространению механистических представлений о природе человека. Как он с надеждой отмечал в своей записной книжке в 1930 г.: «Поток цивилизации движется в моем направлении» [цит. по: 145, с. 158].
Все это могло бы остаться фантазией. Однако в 1929 г. Халл отказался от должности преподавателя в университете Висконсина в пользу исследовательской работы в Институте человеческих отношений, только что основанном при Йельском университете. Этот институт, на финансирование которого в первое десятилетие его существования было выделено 4,5 миллиона долларов, оказал большое влияние на организацию и направление психологических исследований. Фонд Рокфеллера, который был спонсором, ставил задачу теоретического объединения исследований в социальных науках. План был составлен по образцу, апробированному в медицинских исследованиях, и заключался в том, чтобы свести вместе представителей разных дисциплин для работы в группах над заданиями, продиктованными общей целью интеграции. Неудовлетворенный первыми результатами и тем, что ученые продолжали работать не в группах, а индивидуально, фонд Рокфеллера пригрозил прекратить финансирование. В этой ситуации Халл воспользовался возможностью возглавить скоординированную программу, в которой он формулировал аксиомы и общую теорию, а иерархически организованные группы исследователей прорабатывали детали проекта в ходе экспериментальных исследований.
Халл оперировал такими понятиями, как потребность, подкрепление, научение (привычка). Потребность мотивирует поведение; подкрепление ведет к удовлетворению потребности или снижает напряжение, создающееся неудовлетворенной потребностью. Это ведет к образованию связи между ситуацией (стимулом) и поведением, с помощью которого животное ищет выход из ситуации. Так происходит научение, а связь стимула и реакции называется навыком. Экспериментальная программа Халла касалась главным образом закономерностей научения: например, он стремился количественно определить силу навыка в зависимости от числа подкреплений и даже ввел единицу силы навыка — hab (от habit — привычка). Он также вывел закон наименьшей работы, согласно которому разбросанные во времени подкрепления экономичнее массированных повторений, а организм, получающий одинаковое подкрепление после двух реакций, выберет из них менее трудоемкую. Халл сформулировал всего 16 таких законов; аксиоматику социальных наук он видел в закономерностях последовательного формирования навыков. Работая как в горячке, он набросал множество эмпирических вопросов и оставил простор для конкретизации деталей, планируя разобраться с этим позже. После экономической депрессии поддержка академических исследований была сильно сокращена, и программа Халла в 1930-е гг. выделялась как хорошо организованная, целенаправленная и неплохо финансируемая.
В обстановке, когда психология была скорее разделена, чем объединена теорией, что в начале 1930-х гг. вызывало общее недовольство, программа Халла выглядела перспективной и в интеллектуальном, и в финансовом плане. Хайбредер вспоминала, что, слушая Халла в 1934 г., она «верила, или, по крайней мере, надеялась, что такая [строгая, логическая] система возможна, и что предположение Халла — шаг к всеобъемлющей концептуальной схеме, внутри которой психологические исследования будут упорядоченными, комплексными и результативными» [цит. по: 145, с. 358–359]. Она и некоторые другие американцы были знакомы, хотя и на довольно поверхностном уровне, с работами венских философов по логике научного познания. Халл казался тем человеком, который мог поднять психологическую теорию до стандарта, вроде бы признанного в естественных науках. Но логические позитивисты в Вене занимались рациональной логикой физической теории. Напротив, Халл и его единомышленники отождествляли логику в первую очередь с процедурами порождения знания. Психологи были в большей степени озабочены методологией получения знания, чем его анализом. После прихода в 1934 г. к власти в Австрии фашистского правительства центр тяжести в европейской науке сместился из Вены в США, и Халл принял участие в философском движении за единство науки. Один из его ближайших помощников Кеннет Спенс (Kenneth Spence, 1907–1967) помог сделать университет Айовы центром этого движения и совместно с венским математиком Густавом Бергманом (Gustav Bergmann, 1906–1987) прорабатывал некоторые части программы Халла. И все же симпатии Халла к европейской философии не простирались слишком далеко. Так, он критически относился к гештальттеории — конкуренту в борьбе за позицию единой психологии познания. В отличие от него самого, гештальтпсихологи — эмигранты из Германии — были чересчур образованны, и Халл, похоже, подозревал, что в их работах таится метафизика. Но гештальтпсихологи Левин и Кёлер являлись членами Берлинского общества эмпирической философии, которое было тесно связано с Венским кружком.
Книга физика Перси Бриджмена (Percy W. Bridgman, 1882–1961) «Логика современной физики» (The Logic of Modern Physics, 1927) вдохновила его коллегу, гарвардского психолога Стэнли Стивенса (Stanley S. Stevens, 1906–1973), на дальнейший поиск в области процедур исследования. Бриджмен утверждал, что любое содержательное утверждение о физическом понятии или ненаблюдаемом объекте (таком, как электрон) говорит о том, что сделано для того, чтобы получить это понятие, например об экспериментах или измерениях. Он пришел к выводу, что «под любым понятием мы подразумеваем не более чем набор операций; понятие синонимично соответствующему набору операций» [цит. по: 145, с. 55]. Длина, к примеру, определяется через способ ее измерения. В результате Бриджмен, а за ним и Стивенс утверждали: научные понятия являются операционально определяемыми. Психологам это философское положение показалось уместным, и они вознамерились определить переменные научения операционально, т. е. через операции измерения, используемые в экспериментах с научением. Понятия, не связанные с операциональными процедурами, они считали метафизическими и вообще не рассматривали. Скиннер придерживался этого мнения до самой смерти в 1990 г. На протяжении более десяти лет некоторые психологические журналы не принимали статьи, если авторы не давали формальные операциональные определения используемых терминов. Эта политика, по мнению редакторов, способствовала принятию объективных научных стандартов. Однако психологи шли гораздо дальше того, что когда-либо предвидел Бриджмен или требовали физики; Бриджмен, на самом деле, отрицал тот опера- ционализм, который создали — якобы на основе его идей — психологи.
Система Халла не добилась успеха и в стремлении к дедуктивной строгости и полноте. Она развалилась из-за несоответствия между намерениями и полученным результатом, а также под весом собственной сложности. В последние годы своей жизни Халл перешел к более узким и скромным проектам. После его смерти в 1952 г. только Спенс в Айове продолжал его работу, при этом отказавшись от всеобъемлющей дедуктивной теории. В добавление ко всем проблемам создания единой формализованной концепции точка зрения о том, что всякое научение подразумевает подкрепление, тоже оказалась сомнительной. В 1954 г. Кох, как он сам писал позднее, подверг проект Халла «такому беспощадному и последовательному анализу, какому еще не подвергалась ни одна психологическая теория» [111, с. 80]. Эта статья спровоцировала длительный спор о том, является ли научение однозначной для всех категорией, а его изучение — путем к единой психологии. Критики считали, что научение — не категория, а ярлык для очень многих вещей. Безусловно, психологи понимали научение по-разному, и это часто зависело от того, где именно — в каком американском университете — они получали психологическое образование. Шутка о том, что обучаются, скорее, экспериментаторы, чем крысы, была отчасти справедливой.
Объединение при помощи формализованной теории казалось психологам все менее осуществимым,
