рот снова стал влажным, страх стих. Через минуту он даже смог вспомнить, о чём был его кошмар: его отец.
Даже для президента банка на Пятой авеню[37], офис мистера Меллио был слишком богатым, отделан слишком большим количеством тика, устлан коврами из слишком глубокого ворса, меблирован в слишком роскошном стиле. Картина, висевшая за его столом была, несомненно, оригинальным Клее[38], и даже не смотря на то, что она была, несомненно, частью коллекции произведений искусства, принадлежащей банку, и не была куплена исключительно для мистера Меллио, создавалось ощущение, что эти люди не управляли вашими деньгами должным образом, и в действительности чуть ли не растрачивали их на собственный карьерный рост, безделушки и излишнюю роскошь.
Мистер Меллио сам по себе, тем не менее, противоречил этому впечатлению настолько всецело, что вы могли почти полностью забыть о богатстве комнаты и о потере своего состояния. Он излучал уверенность и компетентность. Он был высоким широкоплечим мужчиной, и он бы хорошо подошёл для одного из ранних фильмов с Джоном Вэйном в качестве молчаливого ковбоя, который делает шаг вперёд, чтобы стать на сторону Дюка[39], с грозными губами и непоколебимый во имя добра и благородства. В пятьдесят лет его волосы были более светлыми, чем каштановые, достаточно густые, чтобы закрывать уши до мочек, но причёска определённо не была модной. Лицо его было как глыба, лоб как плита, скулы как скалы, прямой волевой нос, подбородок как мастерски высеченный кусок гранита. Он выставил подбородок вперёд и предложил Такеру руку. Рука была огромной и создавала достаточное давление для того, чтобы рукопожатие было и не жидким, и кости не сломались. Как и рукопожатие, всё в мистере Меллио было спланировано; вы могли бы подумать, что он не сделает очередной вдох, прежде чем не оценит необходимость этого. Несмотря на оформление комнаты, он соответствовал ей как человек, который мог управлять деньгами, как священник справляется с причастием.
— Как поживаешь? — спросил мистер Меллио, заняв своё место за огромным тёмным столом, на котором почти ничего не было. — Я не видел тебя… дай-ка вспомнить…
— Восемь с половиной месяцев, — сказал Такер. — В последний раз мы с вами и отцом виделись в суде.
Мистер Меллио скривился, улыбнулся сквозь зубы и сказал: «Да, конечно, неудачный день».
— Для меня, — согласился Такер.
— Для всех нас, особенно для твоего отца, — сказал Меллио. — Знаешь, Майкл, он не хотел с тобой воевать по этому поводу. Его ужасно огорчило…
— Мой отец никогда и ни по какому поводу не огорчался, в особенности из-за своего сына. — Он постарался сказать это без волнения, спокойно и легко, как будто он просто читал что-то из учебника, что- то неопровержимое. Ему показалось, что ему это удалось.
— Твой отец заботится о тебе, Майкл, заботится больше, чем ты…
Такер поднял руку и вспылил. Он сказал: «Если он так дохрена много заботится, почему бы ему не передать мне моё наследство? Это сделало бы всё значительно проще для меня».
Мистер Меллио выглядел огорчённым, как любящий отец, который должен преподать неприятный урок ребёнку. Он откинулся назад в своём кресле, над ним маячил Клее, и сказал: «В завещании твоей матери недвусмысленно указано, что твой отец будет управлять твоим трастом до того времени, как ты станешь взрослым достаточно для того, чтобы управлять фондом самостоятельно».
— До тех пор, пока ему не покажется, что я стал взрослым, — поправил Такер. — Он заявил это моей матери, когда она была больна, очень больна, за две недели до её смерти.
— Ты хочешь всё выставить так, как будто твой отец пытался получить контроль над твоим наследством для того, чтобы увеличить своё собственное имущество. Но так как у него и так достойное состояние, то это абсурд.
— Я имел в виду не это, — сказал Такер. — Он получил контроль над моим наследством в попытке получить контроль надо мной, но он просчитался.
— Майкл, — сказал Меллио, подавшись теперь вперёд, опершись обоими локтями о стол, положив подбородок в руки и попытавшись посмотреть как эльф, ставший от этого всего несчастным. — Ты мог бы встретиться с отцом. Ты мог бы всё исправить. Я уверен, что если бы ты попробовал поработать над отношениями между вами, он бы вернул имущество в твои руки.
— Ни за что на свете, — сказал Такер. — Возможно, если бы я был верным лизоблюдом на протяжении восьми или десяти лет, он бы и дал мне то, что я хочу. Я не хочу тратить столько времени на безнравственного, эгоистичного старика.
— Майкл, он же твой отец!
Теперь Такер подался вперёд в своём кресле, его лицо слегка порозовело. «Мистер Меллио, когда я был ребёнком, я видел своего отца в среднем два раза в неделю, каждый раз в течение часа. Один раз за воскресным обедом, когда мне разрешалось есть со взрослыми, второй — в среду вечером, когда он проводил опрос на знание материала из уроков за прошлую неделю. Я учил французский и немецкий языки перед начальной школой, которые мне преподавала няня, являвшаяся также моим преподавателем, и мой отец хотел быть уверен, что тратит свои деньги не попусту. В течение восемнадцати месяцев, когда мне было двенадцать и тринадцать лет, я не видел своего отца вообще, потому что он тогда объединял свои предприятия в Европе. Среднее образование я получал в школе-интернате на значительно более далёком расстоянии от дома, чем место, где было расположено моё первое военное училище. Я видел своего отца на Рождество в течение пары часов. Когда я учился в колледже, меня продолжали держать вдали от дома. Вот насколько можно его считать моим отцом. Господи, мистер Меллио, я даже не знаю этого человека».
Меллио ничего не ответил.
Такер сказал: «Я достаточно рано понял, что последний человек, которого я захочу видеть, будет мой отец. Если владение деньгами означает, что ты должен потратить всё своё время, чтобы их пасти и не оставить при этом совсем времени на наслаждение жизнью, тогда деньги — это совсем не для меня». Он снова откинулся назад в кресле, сила его голоса плавно спадала. «Деньги, по мне, существуют для того, чтобы их тратить. Это привело в ужас старика, и именно поэтому он решил, что я был непослушным и добился, чтобы этот пункт появился в завещании моей матери. Он хотел, чтобы я был таким же строителем империи, как и он сам. Жизнь слишком коротка, однако, чтобы растрачивать её на череду залов для заседаний».
— Чтобы иметь деньги, ты должен делать деньги, — сказал мистер Меллио, как будто он читал это предложение на лакированной настенной табличке. — Состояние можно быстро промотать, Майкл. Даже не смотря на размер твоего наследства, или намного больший размер состояния твоего отца.
— Моя мать оставила три миллиона долларов, плюс-минус несколько тысяч. Даже если их вложить в мелкие шестипроцентные свободные от налогов облигации, это принесёт сто восемьдесят тысяч в год. Я мог бы жить с этим весьма неплохо, мистер Меллио.
— Твой отец полагает, что не смог бы, что ты бы начал в основном откусывать от наследства кусок за куском.
— Мой отец ни черта не знает об этом, — сказал Такер. — Он просто хочет иметь меня под рукой для того, чтобы слепить очередной корпоративный выдающийся ум. На следующем шаге судебных испытаний, или через раз, суд начнёт со мной соглашаться. Он не сможет продолжать подкупать каждого судью, который будет вставать на пути. Один из них обязательно окажется честным, особенно в судах высших инстанций.
Меллио сменил позу эльфа на роль потрясённого банкира, захваченного врасплох несостоятельными обвинениями. Это было даже хуже, чем когда он играл роль эльфа, настолько же правдоподобно как если бы Элиз попыталась сыграть фригидную, скучную домохозяйку в телевизионной рекламе. «Ты же не всерьёз предполагаешь, что…»
Такер его оборвал. «Пожалуйста, давайте поговорим о займе».
Меллио подвигал своими губами вверх и вниз, как человек, которому что-то попало в горло, наконец, закрыл свой рот и привёл в порядок мысли. Он сказал: «Майкл, счёт в этом банке оформлен исключительно для выдачи ежемесячных чеков из твоего траста в определённых размерах, которые ты не использовал и не обналичивал на протяжении более трёх лет. Я думаю, что к настоящему времени их на счёте накопилось
