он знал, что являлся одним из тех, кто никогда не бросит, придумает, что сделать, разделит с ними часть фанатичной решительности для того, чтобы помочь в трудную минуту. Это было не самым страшным для Такера. Больше он боялся провала. Он сказал: «Давай же, Джимми, Христа ради!»
Ширилло вздохнул, встал на ноги и ещё раз перешагнул сосну. Как только он нагнулся, чтобы схватить её, Харрис открыл огонь из Томпсона, поливая лес вокруг них с ужасным шумом. Ширилло осмотрелся, но не смог ничего увидеть из-за «доджа» с того места, где находился, снова нагнулся и схватился за бревно, отдал все силы, которые имелись, на последний, яростный заход. Вместе они осилили большее расстояние, чем в прошлый раз, когда были вынуждены его бросить. Отпущенное, дерево приземлилось на выжженную дорогу с тихим пыльным глухим звуком.
— Достаточно далеко? — Спросил Ширилло.
— Да, — сказал Такер, — Теперь двигай задницей!
Они побежали обратно к машине. Ширилло скользнул за баранку и завёл двигатель. Это было достаточным сигналом для Харриса, который не использовал Томпсон почти целую минуту. Большой мужчина подпрыгнул и оказался снова на заднем сиденье «доджа». Такер сидел впереди с Ширилло и возился с ремнём безопасности. Он защёлкнул его в то время, когда Джимми удлинил свой, повернулся к Харрису и спросил: «Попал по шинам?»
— Нет, сказал Харрис. — Одна вещь беспокоила его: он уважал Такера и хотел, чтобы молодой человек платил ему тем же. Если бы с этой работой всё сложилось удачно, она должна была стать последней; сейчас же, так как они лажанулись, ему снова потребуется работа, и он предпочтёт работать с Такером больше, чем с кем-либо ещё, даже после этого фиаско. — Ублюдки сообразили очень быстро, дали задний ход до того, как я успел попасть в какую-либо покрышку. — Он тихо ругался и тёр свою смуглую шею, его голос был слишком слабым, чтобы Такер мог слышать отдельные слова.
— Они идут? — спросил Ширилло.
— Как коп с метлой под задом, — сказал Харрис.
Ширилло рассмеялся и сказал: «Держитесь». Он вдавил педаль газа до отказа, отбросив их назад и на мгновение пригвоздив к сиденьям, продвигаясь по длинному, испещрённому тенями отрезку дороги.
— Почему они не оставят нас в покое? — спросил Харрис, смотря вперёд, Томпсон был у него на коленях. Его лицо было таким же, как и остальное тело: сплошные рубленые линии. Его лоб был массивный, его чёрные глаза под ним были глубоко утоплены и заполнены сплошь холодным интеллектом. Его нос, сломанный не однажды, был луковицеобразным, но при этом не нелепый, его рот был линией с отсутствующими губами, которая сморщивалась в верхней части его большого квадратного подбородка. Все эти грубые углы сталкивались вместе, образуя вид невыносимого разочарования. — Мы не взяли их деньги.
— Тем не менее, мы пытались, — ответил Такер.
— Мы даже потеряли Бахмана. Разве этого недостаточно?
— Не для них, — сказал Такер.
— Железная Рука, — сказал Ширилло. Они прижались слишком сильно к наружной части дороги: сосновые сучья скребли по крыше как длинные отполированные ногти, а рессоры пели как плохой альт.
— Железная Рука? — спросил Харрис.
— Так обычно называл их мой отец, — сказал Ширилло, не отводя глаз с дороги.
— Мелодраматично, не так ли? — спросил Такер.
Ширилло пожал плечами: «Мафия сама по себе — не степенная и рассудительная организация; она такая же мелодраматичная, как дневная мыльная опера. Они всё время проигрывают сцены прямо как в дешёвых фильмах: убирают конкурентов, избивают владельцев магазинов, которые не хотят платить за охрану, используют зажигательные бомбы, шантажируют, распускают слухи о детях в школе. Мелодрама не делает их менее реальными».
— Угу, — сказал Харрис, бросая тревожные взгляды в заднее окно, — Но не могли бы мы поехать чуточку быстрее, как думаешь?
Дорога понемногу повернула на восток и сузилась так, что огромные сосны и изредка вязы и берёзы стали ближе — как покровители пьесы, последний акт которой игрался без отдыха и достиг кульминации. Внезапно дорога снова соскользнула вниз, а пыль стала влажной и превратилась в толстый слой грязи.
— Где-то поблизости подземная река, — сказал Такер.
От основания возвышенности дорога шла понизу на протяжении ста ярдов[16], где начинался другой склон. Вот здесь, укрытый нависающими деревьями и расположенными по бокам тысяче-слойными стенами глинистого сланца, «додж» упёрся, кашлянул, грохотнул как Демосфен[17], изрыгающий изо рта камни и утерявший последнюю грацию.
— В чём дело? — спросил Харрис.
Ширилло был не так сильно удивлён, так как ожидал этого через некоторое время. Тем не менее, он был удивлён по-своему. «Бензобак был пробит, когда мы свернули на грязную дорогу», — сказал он им. «Я наблюдал, как индикатор мало по малу падал последние полчаса — это указывало на то, что отверстие маленькое — но я не видел никакого смысла заставлять всех нервничать до тех пор, пока мы не стали на самом деле пусты».
Они вышли и стали в узкой долине, где очертания утреннего раннего тумана все ещё гнало медленно ветром сквозь деревья — призрак без дома.
Харрис повесил пулемёт через левое плечо, на чёрном кожаном ремне, и сказал: «Ну, дорога чертовски узкая для того, чтобы они могли проехать вокруг «доджа». Так что если нам нужно идти, то пошли».
Такер сказал: «Мы не собираемся идти так далеко, когда они прямо за нами на хорошей машине», — его тон не оставлял пространства для дебатов. «Мы заберём у них этот «мустанг».
— Каким образом? — спросил Ширилло.
— Ты увидишь через минуту, — Он пробежал вокруг носа «доджа», открыл водительскую дверь и кинул дробовик на сиденье. Он выкинул их резиновые маски на дорогу. Сняв машину с ручного тормоза, он перевёл коробку передач в нейтральное положение. — Вы двое становитесь сзади и толкайте, — сказал он.
Они заняли противоположные концы заднего бампера, а Такер подпёр плечом дверную раму и медленно двигался вперёд, держа одну руку на руле, предохраняя машину от вклинивания в глинистый сланец, который подходил близко с обеих сторон. В том месте, где дорога начала идти вниз, Такер схватил дробовик и отпрыгнул с пути. «Отпускайте её!».
Ширилло и Харрис стояли сзади и смотрели, как чёрная машина громыхала неуклюже вниз первые несколько ярдов нисходящего склона. Когда наклон стал круче, машина набрала скорость и подалась влево. Она ударилась о глинистую стену, полетели искры, заскрипела, пошла вправо, как животное, ищущее убежище, стукнулась о другой каменный склон, заскользила боком, когда склон резко пошёл вниз, её подбросило на ямке, которую они не могли уже разглядеть сверху. Её начало разворачивать, как будто этого было достаточно, и она собиралась вернуться обратно на возвышенность, затем она грациозно перевернулась с сильным грохотом, который ударил по ним как волна. Она проскользила ещё двести футов перед тем, как остановилась, её шасси смотрело на них.
— Борцам за охрану окружающей среды это понравится, — сказал Ширилло, — Мы начали сегодня свою собственную войну на автомобилях — и потеряли целых три меньше, чем за час.
— Ты хочешь, чтобы они думали, что мы попали в аварию? — спросил Харрис. Когда Такер кивнул, он сказал: «Что на счёт наших следов в грязи?»
— Мы будем надеяться, что они их не заметят. — В полумиле за ними стал слышен равномерный гул двигателя «мустанга». Такер поднял маски и раздал их, нацепил свою. — Двигайте задницами, — сказал он. — Становитесь с краю дороги, вдоль стены — так следы, идущие вниз, не будут бросаться в глаза. Вдоль склона достаточно рассыпчатой глины, чтобы скрыть их. — Он сорвался с места, остальные следом за ним, кусок сланца сдвинулся под ними, мокрый и скользкий. Такер дважды подумал, что он мог сорваться, но он сохранил равновесие, побежав быстрее. Происходило это перед прибежищем перевёрнутого «доджа» в тот самый момент, когда «мустанг» показался на возвышенности.
— Что теперь? — спросил Харрис. Он снял с плеча пулемёт.
