кричала.
Женька нагнулся и чмокнул ее в макушку.
– Ну, вот и будем квиты, Машуль, да? Ты только пообещай мне, что больше не влипнешь в такое, да? Если что – ну, позвони ты, не сиди и не жди, пока заполыхает!
Маша опустила глаза и кивнула.
– Вот и умница, – улыбнулся Хохол.
Москва
Марина бродила по Домодедово уже больше часа. Самолет Хохла задерживался по погодным условиям, и она нервничала. Только сейчас Коваль осознала и поняла, насколько соскучилась и исстрадалась без него, как хочет обнять и поцеловать, прижаться к его сильному плечу, почувствовать аромат его туалетной воды. И вот момент встречи опять отодвигался на непонятный срок.
…На кладбище она все-таки съездила, уговорила Гену завернуть туда после покупки билетов. Могилы были занесены снегом, сквозь который пробивалась сухая кладбищенская полынь. Марина смахнула снег с лавки, села, обламывая стебли роз и опуская их на могилу Егора. Черная плита больше не казалась такой уж страшной – почему-то, заглянув за край жизни, Марина перестала бояться кладбищ. И даже собственный портрет на соседней плите больше не пугал. Дул ледяной пронизывающий ветер, проникал под шубу и свитер, но Марина даже не замечала этого. Она чувствовала опустошение – и ничего больше. Дело сделано… и никаких эмоций больше – только пустота и усталость.
– Поедем, Гена, – поднявшись с лавки, попросила Коваль и, выходя из оградки, бросила прощальный взгляд на могилу мужа, но ничего, против обыкновения, не сказала.
Крепко уцепившись за Генину руку, она шла по дорожке и вдруг произнесла, чуть замедлившись:
– Ты знаешь, а ведь впервые он не тянет меня к себе. Всегда не отпускал, звал обратно – а сегодня молчит. И я впервые ухожу спокойно и без слез. Такого никогда не было…
Гена успокаивающе похлопал ее по руке:
– Вы ведь сами говорили – все проходит.
Коваль промолчала, устремив взгляд на большие кладбищенские ворота – в них входила Виола в белой шубе и черном платке. Увидев Марину, она ускорила шаги и подошла вплотную, бросив Гене:
– Отойди.
Но он смотрел на Коваль и ждал распоряжений от нее. И Марина негромко попросила:
– Подожди у машины, пожалуйста. Я быстро.
Он послушно ушел, а Марина, вынув сигарету, закурила и скрестила на груди руки, уставившись в бледное до синевы лицо Виолы. Та чувствовала себя неуютно, облизывала губы, тискала перчатки и никак не могла решиться начать разговор. Коваль тоже молчала – ей в принципе нечего было сказать, все, что думала, она озвучила в телефонном разговоре, и добавлять что-то не собиралась. Она докурила, бросила окурок в урну и развернулась, чтобы уйти, но Ветка поймала ее за рукав:
– Что – так и улетишь, не попрощавшись?
– Я попрощалась с тобой утром, если ты не поняла. Больше мне нечего добавить.
Ветка вдруг порывисто обняла ее, прижалась лицом к груди и заплакала:
– Что мне сделать, чтобы ты меня простила?
– Я сказала тебе – забудь, что я была.
– Я не могу, – подняв на нее заплаканные глаза, простонала Ветка.
– Это твои трудности. Удачи тебе с мужем. Мне пора.
Отцепив от себя Ветку, Марина быстро вышла с кладбища и села в припаркованную неподалеку машину.
– Поехали, Гена.
Оглянувшись, Марина увидела белый силуэт ведьмы на красном кирпиче колонн, державших кладбищенские ворота. Ветка плакала, стянув с головы платок и прижав его к лицу. Но даже это не заставило Коваль остановить машину. Она простилась с Виолой навсегда – что бы это ни значило.
…Объявили, наконец, о прибытии рейса, и Марина устремилась к залу прилета. Никогда прежде ей не доводилось оказаться по эту сторону перегородки – чтобы стоять и ждать. От нетерпения она дрожала, настолько хотелось скорее увидеть его, своего мужа, своего любимого человека. И тут ее пронзила мысль – а ведь он не узнает ее! Не узнает – потому что не видел нового лица. Эта догадка оказалась ужасной и огорчительной, но исправить ничего было уже невозможно.
Марина увидела его сразу – да и как можно было не сделать этого. Огромный широкоплечий мужчина с выбеленными короткими волосами и такой же бородкой, в распахнутой куртке и с сумкой через плечо, он уверенно двигался через толпу к выходу, и руки его были спрятаны в карманы. Марина замерла в ожидании… Но он шел прямо к ней, на нее, не сворачивая, и глаза его смотрели только на нее, и даже сомнений не возникало – он ее узнал, почувствовал, как собака, по запаху. Коваль приросла к мраморному полу, не могла сдвинуться, сделать шаг, и тогда Хохол подошел вплотную и уткнулся сверху в ее макушку, пряча глаза:
– Котенок…
Она подняла голову и смотрела снизу вверх глазами, полными слез. «Хорошо, что линзы не поставила», – мелькнула и тут же исчезла мысль.
– Женька…
Ей было странно, что он не обнимает ее, не хватает на руки, а по-прежнему держит их в карманах куртки. И тогда она сама обняла его за шею, прижалась всем телом и всхлипнула от напряжения.
– Что же ты так долго?
– В Сибири метель, котенок. – Он вытащил, наконец, руки, и Марина ахнула, увидев повязки:
– Что это?!
– Кислотой облился, – буркнул он, осторожно положив забинтованную кисть ей на затылок. – Машке помогал аккумулятор менять, а умелец-то еще тот, знаешь ведь.
– Тебе больно? – Она взяла вторую руку и прижала ладонь к своей щеке.
– Пока больно. Но пройдет. Расскажи лучше, как ты, – попросил он, легонько разворачивая ее в сторону эскалаторов, ведущих на второй этаж аэропорта.
– Это долгая песня, Женька… я тебе дома расскажу, ладно? Ты что же… даже не поцелуешь меня? – спросила она, и Хохол, нагнувшись, приник к ее губам. Коваль показалось, что такого поцелуя у нее не было прежде никогда.
– Соскучилась, моя киска? – оторвавшись, хриплым голосом спросил Женька, и она кивнула, пряча лицо у него на груди.
– Мне так не хватало тебя… Вот просто физически не хватало – как сердца, – призналась Марина, прижимаясь к мужу всем телом. – Женька, больше не смей меня отпускать одну так надолго.
Он забинтованной рукой поднял ее голову за подбородок и требовательно заглянул в глаза:
– Ну-ка, повтори это еще раз и так, чтобы до самой дошел смысл.
Марина повторила и захохотала:
– Тебе придется укрепить решетки на подвальных окнах, дорогой, и купить пару прочных цепей.
– Что в принципе не способно тебе серьезно помешать, – улыбнулся он. – Разве что составить небольшое препятствие.
– Я больше никуда не уйду, – серьезно пообещала она. – И… ты не сказал… как я тебе теперь – такая?
Женька помог ей сойти с эскалатора и повел в сторону кафе.
– Давай кофейку хлебнем на дорожку. Я еще не рассмотрел тебя толком, котенок.
– А как же узнал?
Он посмотрел на нее так, что Марине почему-то сделалось неловко, как будто она спросила что-то неприличное.
– Тебе не стыдно? Разве я могу не узнать тебя? Я узнаю тебя из сотен женщин, закутанных в паранджу, Маринка.
Она опустилась в кресло и посмотрела на мужа с благодарностью:
– Женя… спасибо тебе.
– За что?
