уже на следующий после воскресенья день? Вот какие мысли не давали покоя Хрущеву, от них ни есть, ни спокойно спать не хотелось и не моглось.
Видимо, уже в эту бессонную ночь Хрущеву пригрезились те события, о которых он повествует дальше в своих воспоминаниях:
«Вдруг звонит мне Маленков: «Сейчас позвонили от Сталина ребята (он назвал фамилии), чекисты, и они тревожно сообщили, что будто бы что-то произошло со Сталиным. Надо будет срочно выехать туда. Я звоню тебе и известил Берию и Булганина. Отправляйся прямо туда». Я сейчас же вызвал машину. Она была у меня на даче. Быстро оделся, приехал, все это заняло минут 15. Мы условились, что войдем не к Сталину, а к дежурным. Зашли туда, спросили: «В чем дело?» Они: «Обычно товарищ Сталин в такое время, часов в 11 вечера, обязательно звонит, вызывает и просит чаю. Иной раз он и кушает. Сейчас этого не было». Послали мы на разведку Матрену Петровну, подавальщицу, немолодую женщину, много лет проработавшую у Сталина, ограниченную, но честную и преданную ему женщину.
Чекисты сказали нам, что они уже посылали ее посмотреть, что там такое. Она сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит, а под ним подмочено. Чекисты подняли его, положили на кушетку в малой столовой. Там были малая столовая и большая. Сталин лежал на полу в большой столовой. Следовательно, поднялся с постели, вышел в столовую, там упал и подмочился. Когда нам сказали, что произошел такой случай и теперь он как будто спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться у него и фиксировать свое присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении. Мы разъехались по домам».
Итак, Хрущев гнет свою линию. На ночных посиделках Сталин не рассчитал свои силы и перепил «виноградного соку», отчего после провода гостей ему стало плохо (а может, он еще добавил, уж не скрытым ли алкоголиком был Сталин, ну, к примеру, как Первый Президент России Борис Николаевич Ельцин), он упал, потерял сознание и обмочился (хорошо, что хоть не облевался, что частенько случалось с Ельциным).
По поводу столь странного поведения всей «Четверки» очень остроумно заметила Е. Прудникова:
«Представьте себе, что у вас есть многолетний сослуживец, родственник, сосед. И вот вам звонят и говорят, что с ним происходит что-то непонятное — обморок, инфаркт, инсульт. Вы мчитесь к нему, тусуетесь во дворе или на лестнице, разговариваете с родственниками и что же, неужели вы даже одним глазком не заглянете в комнату больного? Пусть через окно или в дверную щелку, неужели не посмотрите, как он там? Однако и Хрущев, и Булганин, приехав вечером 1 марта на дачу, устояли против естественного любопытства, хотя Сталин был не то без сознания, не то спал, и удовлетворение этого любопытства ничем им не грозило. Что за трепетность такая? Если отбросить хрущевскую сказку о том, что все тряслись от страха перед грозным вождем, то удовлетворительное объяснение этому может быть только одно…»[32] Прервем на этом фразу и закончим такими словами «…только одно, такого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда», поскольку автор цитируемого фрагмента закончил его иначе.
Действительно, могло ли такое случиться, что соратники Сталина потолкались, потолкались в караульном помещении охраны, посудачили на тему о том, ловко ли будет, если взглянуть на обмочившегося в бессознательном состоянии полубога, а затем шапку в охапку — и по домам. Как это так! Серьезные, умудренные житейским опытом государственные мужи не удосужились даже взглянуть не беспомощно лежащего человека, нет— не «сослуживца, родственника или соседа», на главу государства, вождя и учителя пролетариев всех стран, не побоявшись при этом, что дело может закончиться летальным исходом старого и больного человека, каким был на самом деле Сталин. Ответ может быть только один — Хрущев беззастенчиво лжет, и ложь эта нужна ему как защитное средство для сокрытия какой-то тайны. Какой?
Не будем торопить события и выслушаем до конца «исповедь на заданную тему» Никиты Сергеевича:
«Прошло небольшое время, опять слышу звонок. Вновь Маленков: «Опять звонили ребята от товарища Сталина. Говорят, что все-таки что-то с ним не так. Хотя Матрена Петровна и сказала, что он спокойно спит, но это необычный сон. Надо еще раз съездить». Мы условились, что Маленков позвонит всем другим членам Бюро, включая Ворошилова и Кагановича, которые отсутствовали на обеде и в первый раз на дачу не приезжали. Условились также, что вызовем и врачей. Опять приехали мы в дежурку. Прибыли Каганович, Ворошилов, врачи. Из врачей помню известного кардиолога профессора Лукомского. А с ним появился еще кто-то из медиков, но кто, сейчас не помню. Зашли мы в комнату. Сталин лежал на кушетке. Мы сказали врачам, чтобы они приступили к своему делу и обследовали, в каком состоянии находится товарищ Сталин. Первым подошел Лукомский, очень осторожно, и я его понимал. Он прикасался к руке Сталина, как к горячему железу, подергиваясь даже. Берия же грубовато сказал: «Вы врач, так берите как следует».
Лукомский заявил, что правая рука у Сталина не действует. Парализована также левая нога, и он не в состоянии говорить. Состояние тяжелое. Тут ему сразу разрезали костюм переодели и перенесли в большую столовую, положили на кушетку, где он спал и где побольше воздуха. Тогда же решили установить рядом с ним дежурство врачей. Мы, члены Бюро Президиума, тоже установили свое постоянное дежурство. Распределились так: Берия и Маленков вдвоем дежурят, Каганович и Ворошилов, я и Булганин. Главными «определяющими» были Маленков и Берия. Они взяли для себя дневное время, нам с Булганиным выпало ночное. Я очень волновался и, признаюсь, жалел, что можем потерять Сталина, который оставался в крайне тяжелом положении. Врачи сказали, что при таком заболевании почти никто не возвращался к труду. Человек мог еще жить, но что он останется трудоспособным, маловероятно: чаще всего такие заболевания непродолжительны, а кончаются катастрофой».
Здесь наш рассказчик выдал целую серию «перлов», которые ну прямо ни в какие ворота, однако к раскрытию тайны, которую так упорно упрятывал Хрущев, они имеют лишь косвенное значение, хотя — кто его знает? Начать хотя бы с того, что Маленков должен был вызвать к умирающему вождю остальных членов БП, а это, как нам известно: Ворошилов, Каганович, Первухин и Сабуров. Но прибыли почему-то лишь Ворошилов и Каганович, а двое «молодых» членов БП не появились и в мероприятиях, связанных с дежурством у смертного одра вождя, не участвовали. Почему? Не является, ли этот факт красноречивым подтверждением версии о том, что «старые» соратники Сталина не признавали выдвигаемую им на ключевые посты в управленческой структуре государства «молодежь». Подтверждением этой мысли является тот факт, что уже 5 марта 1953 года, еще при живом вожде «старики» беззастенчиво «выкинут» почти всех «молодых» из состава Президиума ЦК КПСС, вернув ему численность бывшего Политбюро ЦК КПСС.
Далее, наш рассказчик утверждает, что профессор Лукомский «перепутал» правую ногу больного с левой, поскольку он якобы заявил, что «…правая рука у Сталина не действует. Парализована также левая нога, и он (Сталин. — А.К.) не в состоянии говорить». Вот вам и профессор, не знает даже таких вещей, которые известны любому первокурснику медучилища, что при поражении левого полушария головного мозга наступает двигательный паралич правых конечностей (правой руки и ноги). Конечно, профессор Лукомский здесь ни при чем, здесь явно выпирает трехклассное образование, полученное в ЦПШ, самого рассказчика. Но куда смотрели редакторы и корректоры его рассказов, записанных на магнитную ленту, в роли которых выступали его высокообразованные потомки — сын Сергей и дочь Рада, а также зять А. Аджубей, которые наверняка изучали основы анатомии и физиологии человека, да и литературную деятельность они знали не понаслышке. Впрочем, это не имеет никакого отношения к поставленной перед нами задаче — найти ключ к раскрытию тайны, которую тщательно забалтывает Никита Сергеевич.
А вот фрагмент воспоминаний Хрущева насчет того, во что был одет парализованный Сталин, очень даже интересен: «Тут ему разрезали КОСТЮМ, переодели и перенесли в большую столовую…». О том, что Сталин в момент смертельного удара был одет в КОСТЮМ, кажется никто ни до, ни после него не вспоминал. Вспоминать, может быть, и не вспоминали, а вот некоторые исследователи настоящей проблемы УПОМИНАЛИ — это точно. Взять Е. Прудникову, она действительно УПОМИНАЕТ о том, что Н. Добрюха, в свою очередь, УПОМИНАЕТ о том, что: «…первая запись в журнале врачей, датируемая 7 часами утра (была): «Больной лежал на диване в бессознательном состоянии в костюме» (в скобках мое. — А.К.). Ей бы свериться с первоисточником, тогда бы наверное не появился в ее замечательной книге солидный абзац, посвященный критике Н. Добрюхи, что он неправомерно использовал этот факт при обосновании своей навязчивой идеи, что вместо Сталина врачам был подложен двойник[33]
