бдительность, удвоят свою энергию по строительству коммунизма в нашей стране, еще теснее сплотятся вокруг Центрального Комитета Коммунистической партии и Правительства Советского Союза.
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ СОВЕТ МИНИСТРОВ
КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОЮЗА ССР
СОВЕТСКОГО СОЮЗА
3 марта 1953 года.
(Газета «Правда», 4 марта 1953 года)
В правительственном сообщении есть три момента, которые вызывают сомнения и недоуменные вопросы историков и иных исследователей, сомневающихся в их справедливости по сегодняшний день. Это время и место, когда и где произошла сердечно-сосудистая катастрофа у вождя со смертельным исходом, а также время официальной публикации о смертельной болезни Сталина. Так, один из самых авторитетных биографов Сталина Ю. Емельянов пишет:
«Даже в нескольких строках этого сообщения было немало неправды. Во-первых, Сталин в указанное время находился не «в Москве в своей квартире», а на даче в Кунцево. До 1960 года Кунцево не входило в пределы Москвы. Во-вторых, Сталин потерял сознание первого марта, а не в ночь на второе марта». Странно было и то, что об этом сообщили лишь 3 марта, правда, в последующем радио и газеты регулярно передавали сообщения о течении, болезни. И все же известие о смерти вождя всколыхнуло страну и породило множество версий произошедшего»[131].
Ю. Емельянов не сомневается о том, что в сообщении время и место катастрофы указано неверно, поскольку он компетентно заявляет, что Сталин в этот момент находился на Ближней даче в Кунцево, а потерял сознание первого марта, а не в ночь на второе марта». Мы еще неоднократно будем возвращаться к этим «неточностям» в правительственном сообщении, поскольку практически каждый исследователь, когда-либо обращавшийся к этой теме, непременно считал своим долгом «отметиться» на этих двух «ошибках» («вранье», «брехне» и т. п.), допущенных по чей-то злой воле.
Что касается времени сообщения о постигшем страну несчастье, то на наш взгляд, здесь нет ничего «странного». Обратим внимание на то, что текст правительственного сообщения отработан весьма основательно, на что и требовалось «время». В нем перечислены привлекаемые для лечения Сталина «лучшие медицинские силы», которые затем фигурируют в качестве членов комиссии, подписавших «бюллетени о состоянии здоровья И.В. Сталина», опубликованные 4 и 5 марта, а также «Медицинское заключение о болезни и смерти И.В. Сталина». В числе привлекаемых «лучших медицинских сил» названы, например, профессор-терапевт А.Л. Мясников, профессор-невропатолог Н.В. Коновалов, профессор- терапевт Е.М. Тареев, а также другие «светила» — всего восемь человек. А теперь обратимся к воспоминаниям профессора А.Л. Мясникова, члена этой комиссии:
«Поздно вечером 2 марта 1953 года к нам на квартиру заехал сотрудник спецотдела Кремлевской больницы: «Я за вами — к больному Хозяину». Я быстро простился с женой, мы заехали на улицу Калинина, там ждали нас проф. Н.В. Коновалов (невропатолог) и Е.М. Тареев, и помчались на дачу Сталина в Кунцево…
Наконец мы в доме (обширном павильоне с просторными комнатами, обставленными широкими тахтами; стены отделаны полированной фанерой). В одной из комнат уже был министр здравоохранения…
Министр рассказал, что в ночь на второе марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг, с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. Еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер из охраны еще в 3 часа ночи видел его за столом (он смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено. Сталин спал в другой комнате, в кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром в седьмом часу охранник вновь посмотрел в замочную скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном. Был он без сознания. Больного положили на диван, на котором он и пролежал все дальнейшее время»[132].
Три члена комиссии, поименованные в правительственном сообщении, прибыли к больному «поздно вечером 2 марта 1953 года», а возможно уже в ночь на 3 марта, поскольку «поздно вечером» за A.Л. Мясниковым только еще заехал сотрудник спецотдела Кремлевской больницы, который «собирал» по всей столице «медицинских светил».
Если в ночь на 2 марта у Сталина случился инсульт на «московской квартире», а утром оперативно вызванные врачи, в том числе профессор-терапевт П.Е. Лукомский, уже в 7 часов приступили к лечению больного, то остальных членов будущей комиссии еще нужно было оповестить и собрать. Не все из них могли оказаться дома или на рабочем месте (отпуск, дача), чтобы быть вызванными по телефонной связи, и только лишь к вечеру была сформирована комиссия, члены которой перечислены в сообщении по радио на следующий день. Чего здесь «странного»?
Далее, из приведенного фрагмента воспоминаний профессора Мясникова следует, что министр здравоохранения СССР А.Ф. Третьяков, который по долгу службы просто обязан с первых часов находиться рядом с больным и который лично организовывал все мероприятия, связанные с лечением Сталина, компетентно подтверждает, что катастрофа случилась именно «в ночь на 2 марта». Даже не «в ночь…», а скорее всего уже под утро, поскольку «дежурный офицер… в 3 часа ночи видел его за столом», а обнаружен он был «распростертым на полу… утром в седьмом часу». Какие есть основания не верить министру здравоохранения и профессору А.Л. Мясникову?
Так что и время случившейся катастрофы, указанное в правительственном сообщении, вовсе не «брехня» о событии, которое имеет поистине всемирно-историческое значение, авторитетно подтверждено министром здравоохранения СССР А.Ф. Третьяковым. А вот место, где это случилось, все-таки кунцевская дача — утверждает министр. Лицо уж больно солидное, чтобы усомниться в правоте его слов, но что-то все-таки смущает. Что?
А вот что. С одной стороны, правительственное сообщение о времени и месте случившейся катастрофы— это не просто информация, доведенная до населения страны о каком-то событии, случившемся в Кремле. Это сообщение не только нынешнему населению, но и всем будущим поколениям, это сообщение в будущее, в историю. И какие же причины могли поспособствовать тому, чтобы в это будущее, которое рано или поздно расставит все точки над і, гнать заведомую дезинформацию? А с другой стороны, не только Третьяков, но и другие свидетели, о которых речь шла в предыдущих главах (Н.С. Хрущев, «Охрана») утверждают то же самое. Но как же отличаются «показания» этих свидетелей! У нас еще будет повод сравнить эти «показания» между собой и проанализировать их содержательную часть, сейчас же обратимся непосредственно к событиям, связанным с организацией и ходом лечения Сталина в период со 2-го по 5 марта 1953 года.
Эти сведения почерпнуты из рукописного медицинского журнала, который вели врачи 2–5 марта 1953 года. Вопреки утверждениям некоторых авторов, что журнал якобы отсутствует в деле о болезни Сталина, выдержки из него иногда публиковались, что свидетельствует, что таковой существует. Однако известный историк А. Фурсенко утверждает обратное, будучи убежденным, что Сталина умертвили его ближайшие соратники:
«При чтении официального заключения о болезни и смерти Сталина возникает целый ряд вопросов, которые наводят на мысль, что оно могло быть сфабриковано под давлением ближайшего окружения Сталина, чтобы в случае необходимости представить этот документ высшей партийной и советской элите с одной-единственной целью: чтобы никому не пришло в голову, что Сталина умертвили впавшие в немилость его соратники.
Отпечатанное на 20 страницах машинописного текста и подписанное всем составом консилиума заключение отличается от рукописных подробных записей предшествующих заболеваний. Документ не датирован, но на его черновике стоит дата— июль 1953 года, т. е. 4 месяца спустя после смерти Сталина, что само по себе заставляет усомниться в его полной достоверности. Как следует из текста заключения, оно было составлено на основе рукописного медицинского журнала, который велся на протяжении 2–5 марта.
Но журнал отсутствует в деле о болезни Сталина, и, как сообщили автору этих строк компетентные лица, его вообще уже нет в природе (выделено мной. — А.К.). Иными словами, медицинский журнал,
