предмету переговоры с обществом, что не худо было бы заискать у другого наследника Гурьева — может быть, станет жить легче. Об этих переговорах Ханыковы несомненно знали. Раз при предъявлении какого-то требования Ханыков пригрозил Бабаеву побоями, на что последний отвечал, что еще неизвестно, принадлежит ли он ему, ведь идет спорное дело, до сих пор не решенное, а потому в настоящее время он, Бабаев, не принадлежит ни тому, ни другому наследнику. Ханыков ударил Бабаева по лицу, разбил обе челюсти, а затем приказал высечь его батожьем. От такого наказания Бабаев долго болел, а по выздоровлении узнал, что Ханыковы за это время наказывали и других крестьян, отчего крестьяне пришли в робость и стали просить его сходить в Петербург к наследнику Гурьеву, у которого и просить защиты… Бабаев отправился к Гурьеву, но последний не мог ничего сделать, объяснив, что дело о наследстве еще не решено, а потому он не в состоянии оказать крестьянам какой-либо защиты. Тогда Бабаев возвратился домой, но уже тайно, ибо, отлучившись без позволения, он считался в бегах.
За время отсутствия Бабаева произошли следующие события. Когда Бабаев отправлялся в Петербург, его провожал лесом один из близких ему людей, крестьянин Сушилин. По обнаружении бегства Бабаева на Сушилина пало подозрение в содействии к побегу, вследствие чего он сам вынужден был бежать и скрывался целое лето в лесу; за это Ханыковы приказали дом Сушилина разломать, так что жена с малолетними детьми все лето должна была жить под открытым небом. Между тем бегство Бабаева должно было весьма озабочивать Ханыковых, они обратились к содействию земского суда; приехал заседатель, и началось исследование. Допросили жену Бабаева — где ее муж? А так как она не могла дать по этому приедмету никакого определенного ответа, то… ее вывели во двор, раздели, положили на снег и наказали розгами. Затем приступили к допросу брата Бабаева, Василия. Тот отвечал, что Иван пошел ходоком от мира к Гурьеву, за каковой ответ на него надели конские ножные железы.
Узнав обо всех этих обстоятельствах, Иван Бабаев… отправился в Рязань, подал губернатору жалобу на жестокое обращение Ханыковых, просил произвести по этому предмету исследование… Когда Бабаев явился в деревню, Ханыковы решили его заарестовать. Родственник их, Мясоедов, вооружившись ружьем, с борзыми собаками, в сопровождении дворовых людей, явился к дому Бабаева, который, встретив Мясоедова в сенях и узнав о цели его прихода, просил обождать с арестом до прибытия из Рязани чиновника для производства исследования, ибо ранее этого идти на господский двор он опасается. Мясоедов, очевидно, не мог принять в резон этих объяснений, а так как он с людьми своими находился в нетрезвом виде, то требования его приняли буйный характер, вследствие чего Бабаев запер дверь, выскочил в окно на двор и закричал: караул! Видя это, Мясоедов, чтобы не упустить Бабаева, покушался прибегнуть к помощи ружья, но собравшийся на крик народ, дабы не вышло уголовья, не допустил до этого и выпроводил нападавших со двора…
Ханыковы прибегли к помощи полиции… Исправник прямо отправился ко двору Бабаева и поставил вокруг дома караул. Исправник начал говорить собравшимся речь о подчинении крстьян своим господам… Поднялся шум, исправник приказал разогнать народ, толпа загалдела… ударили в набатный колокол, и на место происшествия со всего села повалил народ… Положение становилсь серьезным. Исправник, 'принимая меры к спасению жизни', бросившись в свой экипаж, приказал кучеру своему ехать на бунтующих. Но этот натиск оказался бесполезным, толпа выдержала его, лошадей остановили… Народ бросился на сидевших в экипаже исправника и Мясоедова… тогда уже, видя, что совсем приходится плохо, начальство обратилось в бегство… крестьяне начали их останавливать, за уезжающими погнались верхом, с криком, бросая в них тем, что было под рукою… В конце концов бежавшим удалось спастись от дальнейших неприятностей благодаря лишь резвости их коней…
Бабаев в ту же ночь отправился в Рязань с жалобою и, узнав, что командирован для производства исследования чиновник Галахов, возвратился в деревню для допроса. С прибытием Галахова беспорядки прекратились… Не говоря уже о том, что Галахов остановился в доме помещиков, — личные его отношения к ним были слишком близки. Он вступил с ними в какую-то коммерческую сделку относительно леса, сообщал сведения о ходе следствия и показания крепостных людей, давал советы. Вследствие этого Ханыковы имели возможность принимать свои меры карательные. Несколько крестьян за показание против помещиков, на виду у Галахова, были кованы в железы, некоторые были наказаны розгами, так что возвратившиеся к следствию беглецы, видя такой оборот дела, вынуждены были снова бежать, а Бабаев отправился в Рязань и подал на действия Галахова жалобу, вследствие чего последний был отозван и дело передано новому следователю Иванову.
Иванов производил следствие уже о действиях Галахова, и несмотря на то, что неправильность их была вполне установлена, результаты следствия Галахова послужили основанием для суждения о поведении Ханыковых. И в этом деле, как и в других, начальство и помещики своего достигли, оказались виновными и понесли наказание только одни крестьяне…»
Хотя поводом для неповиновения часто бывало насилие со стороны помещика, все же крестьянские восстания происходили вне зависимости от характера владельца, в имениях жестоких и «добрых» господ, потому что целью крепостных людей было добиться полной свободы для себя и своих детей, и никакие средства, применяемые полицией, не могли остановить этого стремления.
В 1850 году в имении Афанасьева крестьяне в ожидании «воли» перестали исполнять барские повинности. Когда помещик с исправником и уездным предводителем дворянства приехал в усадьбу навести порядок, крестьяне, не желая открытого столкновения, разбежались по округе или разошлись и спрятались в своих домах. По сообщению чиновника, занимавшегося расследованием этого дела, несколько крестьян были найдены в сарае на заднем дворе. При расспросе они сказали, что прячутся от человека, «называющего себя будто бы помещиком их, но они ему не принадлежат, за помещика не почитают и повиноваться не будут».
В 1849 году возмутились крестьяне помещика Иванова из деревни Снохиной Касимовского уезда Рязанской губернии. Возмущение было вызвано грабительской суммой оброка, в несколько раз превосходящего средние величины по уезду и губернии, и жестокие телесные наказания. Кроме того, Иванов, злоупотребляя спиртным и пользуясь отлучками из деревни мужчин, зарабатывавших назначенный им огромный оброк, склонял к сожительству крестьянских жен и девок. Несколько снохинских крестьян, плотничая в Москве, повстречали случайно карету императора Николая, оказавшегося тогда в первопрестольной, и сумели подать ему жалобу на своего помещика, хотя это и было строжайше запрещено законодательством самого Николая Павловича. Вернувшись домой, рассказали односельчанам о своем успехе и стали ждать справедливого царского решения. А до тех пор самостоятельно сменили бурмистра и организовали в деревне свое управление. Когда помещик Иванов потребовал к себе зачинщиков мятежа, они просили передать ему, «что знать его не хотят», а управляющего, попытавшегося прикрикнуть на крестьянский мир, прогнали, говоря ему: «убирайся отсюда пока цел, а то мы тебе бока отобьем». В деревню приехали исправник, становой пристав и уездный предводитель дворянства в сопровождении полиции, но собравшиеся вместе крестьяне на их внушения о необходимости подчиниться помещику и выплачивать оброк ответили, что ждут решения из Петербурга и до тех пор никаких работ на барина производить не будут. Полицейские захватили из толпы несколько человек и повезли с собой в город для наказания, причем остальные крестьяне кричали: «сажай нас всех»! Но никакого насилия или сопротивления власти не оказали, только всей деревней отправились в город следом за своими захваченными односельчанами. Там арестованных высекли розгами и всех вместе отправили обратно. Снова приехали чиновники и убеждали крестьян подчиниться, но также безрезультатно. Когда полицейские попытались схватить еще несколько человек из толпы, крестьяне уже не позволили этого, схваченных отбили и прогнали официальных лиц из деревни. Так продолжалось в течение долгого времени. Крестьяне не желали подчиниться ненавистному господину, отговаривались тем, что ждут решения из Петербурга, заявляли, что местным властям не верят, что пойдут все к царю, «чтобы был им один конец». Одновременно с этим стали развозить свое имущество по другим деревням, по знакомым и родным, никаких работ не выполняли, и скоро все хозяйство пришло в полное запустение. Наконец прибыла военная команда, кого смогли поймать — выпороли, избили, но подписки о повиновении помещику от крестьян так и не добились.
Насколько крепка была решимость снохинских жителей отстаивать свою свободу, становится ясно из того, что они в течение следующего года почти все разбежались из своей деревни, так что к 1851 году в имении Иванова из 189 «душ» осталось только 20…
Уверенность в скором освобождении была удивительно твердой и не угасала в течение всей эпохи крепостничества. Агенты правительства отмечали неуклонный рост вольнолюбивых настроений, сообщая в
