Люба радостно кивнула.
Они достали купальники и полотенце, переобулись и побежали на море.
Море Люба увидела, когда они спустились с горки. Оно было вовсе не синего, а серого цвета, и у него не был края и другого берега. Люба остановилась, перехватило дыхание.
– Ну как, Любань? – смеялась мать, видя Любины растерянность и потрясение. Они сбежали с горки и сняли босоножки. Люба удивилась, что под ногами вовсе не песок, а мелкие серые камни.
– Галька, – объяснила мать.
Они скинули сарафаны и бегом бросились в воду. Любе было почему-то немного страшно – вода обжигала и показалась ей холодной. Она лизнула воду и удивилась – соленая. Мать поплыла вперед, а Люба все стояла по горло в воде и смотрела по сторонам. Потом поплыла и она – осторожно, саженками, вдоль берега. Потом нырнула с головой и увидела песчаное дно и редкие крупные камни, лежавшие под водой.
На берегу мать, смеясь, спросила Любу:
– Ну, как тебе? Так, как ты себе представляла?
Люба пожала плечами.
– Не нравится? – удивилась мать.
– Нравится, что ты! Только мне надо к нему привыкнуть.
– Ой, Любка, странная ты у меня, – вздохнула мать.
Вскоре мать уже играла в волейбол с какой-то компанией, а Люба все сидела, закутавшись в полотенце, и смотрела на море.
Потом они пошли на базар, купили помидоров, сладкого лука и вареной кукурузы. Дома накинулись на еду, поняв, какие они голодные. Вечером рано легли спать.
А утром их разбудило яркое, слепящее солнце. И они, попив чаю, побежали на море. Теперь море было не таким серым и мрачным, а голубоватым. Люба опять осторожно вошла в воду – и сегодня она показалась ей теплой и приветливой. Она долго плавала, а потом ходила вдоль берега и собирала камни и ракушки. Мать уже то звали в одну компанию, то окликали в другой. Она громко смеялась, и ее угощали сладким местным вином.
К обеду вернулись домой – и увидели на керогазе кастрюльку с супом. Вошел хозяин, кивнул на кастрюлю:
– Поешьте горячего. Вам, гляжу, не до готовки, а ребенка надо кормить. – И он строго посмотрел на мать.
Та смутилась, покраснела и стала было отказываться от супа, но хозяин ничего не ответил и, хромая, вышел из комнаты.
Люба увидела, что у него вместо ноги деревянный протез, сверху обтянутый черной кожей. Смотреть на этот протез было неприятно и даже страшновато, и Люба поспешно отвела глаза. Мать пожала плечами и поставила греть суп.
После обеда они заснули, а проснувшись, опять побежали на море. Люба уже почти по-дружилась с морем и полюбила сидеть на берегу, опустив ноги в воду, и перебирать прибрежный песок руками, пропуская через пальцы. А мать сидела в большой компании, где играли в подкидного дурака. Люба видела, как какой-то молодой и крепкий парень укрывает мать полотенцем.
Люба вздохнула и отвела глаза. Ночью она проснулась и увидела, что матери в комнате нет. Она сначала испугалась, а потом подумала, что та пошла в гости к пляжной компании и, успокоившись, уснула.
Так и повелось: утром бежали на пляж, а потом приходили домой – и там на керогазе обязательно стояла сковородка с картошкой и котлетами или макароны с мясом, а в стаканы был налит компот или квас. Они уже не удивлялись такой заботе хозяина, только мать переживала, во сколько это им обойдется. С хозяином, Степаном Васильевичем, они иногда сталкивались во дворе. Он всегда был занят делом – то чинил скамейку в саду, то мел дорожки, то снимал урожай – сливы, виноград. И каждый вечер их ждала глубокая миска с виноградом, персиками и грушами.
– Чудной он какой-то, – удивлялась мать.
Люба уже почти перестала его бояться. Теперь она видела, что он совсем не такой старый, как ей поначалу показалось. Правда, тогда он был с бородой, а теперь бороду сбрил – Люба видела, как он каждый день бреется у своего сарая, прикрепив к дереву кусок старого зеркала.
Мать подружилась со всеми жильцами Степана Васильевича. В вагончике жили «питерские», две семьи из Ленинграда с малышами младше Любы, в маленьком саманном домике – интеллигентная учительница из Свердловска с двумя внуками, а в сарае – студенты из Омска Толя и Вадим. У них мать и пропадала вечерами. Пили вино, играли в карты, пели под гитару. Толя и Вадим ждали своих девушек, а девушки все не приезжали; парни бегали на почту и слали бесконечные телеграммы в родной город.
Однажды Люба увидела, как Вадик обнимает за плечи мать. Люба вздохнула и отвела глаза. А потом приехали их девушки, и мать ходить к ним перестала.
Люба здорово загорела, у нее смешно облез нос, и на лице появилось много веснушек. А мать – мать стала еще прекраснее. Загар был ей к лицу, она еще больше похудела, у нее выгорели волосы – и это ей очень шло.
Хозяин, Василич, как его все называли, по-прежнему оставлял им на кухне еду и миску, полную фруктов. Уже перед отъездом, дня за три, мать сказала Любе, что он предложил ей выйти за него замуж.
– Представляешь? – смеялась мать. – Замуж зовет! Бросай, говорит, Москву и оставайтесь с Любашей здесь за хозяек.
– А ты? – спросила Люба.
– Ну ты даешь, Любка! – удивилась мать. – Как же я пойду за него? Он же старый и инвалид, да и вообще, я боюсь его почему-то.
Люба подумала, что она хоть тоже и побаивается строгого Василича, но осталась бы здесь жить – море, солнце, фрукты, свой дом и сад.
Провожал их хозяин – погрузил вещи на тачку, положил туда же ящик груш и винограда, и они отправились на вокзал. Он загрузил все в поезд, протянул Любке крупную, крепкую ладонь и сказал, что на следующее лето будет их ждать к себе.
– Спасибо вам, Василич! – Мать клюнула его в щеку.
Поезд тронулся, и мать долго махала ему, одиноко стоявшему на перроне.
В поезде она почему-то загрустила и даже заплакала, а потом ничего, развеселилась, и они с Любой стали есть виноград.
В Москву Люба привезла целый мешок камней и ракушек и, конечно, показывала их девчонкам на перемене.
А дальше потекла обычная жизнь. Люба пошла в седьмой класс, у нее появился новый предмет, химия, сменился классный руководитель. И еще она подружилась с новенькой девочкой – Милой Топилиной.
Мать ходила на работу, то грустила, то веселилась и к Новому году заявила Любе, что, наверное, выйдет замуж.
Новый жених стал приходить к ним в гости. Звали его Илья Ильич. Он был конструктором самолетов и работал в Жуковском. Мать говорила, что он разведен и у него в Жуковском квартира. И еще говорила, что у него хорошая зарплата.
Мать старалась: пекла пироги и жарила курицу, а жених не приносил в дом ни цветочка, ни шоколадки. Любе он не нравился – молчит, на нее внимания не обращает, как будто ее и нет вовсе, а матери все время делает замечания – то то не так, то это. Мать расстраивалась и уходила на кухню плакать, а Илья Ильич брал газету и читал.
– Не ходи за него, – тихо сказала Люба матери, когда они легли спать.
– Что ты, Любаня! – удивилась та. – Он приличный человек, не пьющий, с зарплатой. Если позовет – не пойду, побегу.
– Дело твое, – отрезала Люба и отвернулась к стенке.
На душе было тоскливо. Вспоминался юг, теплое море, маленький дом и солнце, бьющее по утрам в окно. Почему-то Люба подумала, что, если мать выйдет замуж, они уже никогда не поедут на море или поедут, скорее всего, без нее, – и она заплакала.
