Вернувшись в Пелхэм, я старалась не поддаваться отчаянию. Марджи приуныла не меньше моего.
— Вот ведь невезуха. Я так надеялась оторваться с тобой в этот уик-энд.
— Как только все утрясется…
— Ты имеешь в виду, как только старик Бакэн откинется…
— Да, как только мы его похороним, ты увидишь меня на Манхэттене.
— Как Дэн? Держится?
— В фирменном стиле Дэна.
Марджи все поняла.
— Просто он в шоке, — сказала она.
— Он был готов разрыдаться, но потом передумал.
— Не дави ты на него. Потерять отца — это не шутки.
— Я знаю, и он старается держать себя в руках. Но опять-таки, он оставил меня с таким чувством, будто я чужая в его жизни.
— Ты просто разочарована тем, что пришлось отменить поездку в Нью-Йорк.
— Дело не только в этом, Марджи.
— Это пройдет, дорогая. Поверь мне. И очень скоро ты будешь у меня. Но пока…
— Я знаю, знаю. Не раскисай. Смотри на жизнь с оптимизмом. Будь любящей, заботливой супругой.
Когда он позвонил мне на следующий день, его голос выдавал крайнюю усталость. Поездка на автобусе заняла четырнадцать часов. Он прибыл в Гленз Фоллз только в шесть утра и сразу же помчался в госпиталь, где его отец лежал в палате реанимации.
— Клинически он почти труп, — произнес Дэн тихим, безучастным голосом. — Произошло обширное и необратимое неврологическое нарушение в сочетании с сердечно-сосудистой травмой. Удивительно, но, несмотря на то, что миокард полностью разрушен и не наблюдается никакой мозговой деятельности, его сердце бьется. У него просто потрясающая тяга к жизни. Могут пройти недели, месяцы, прежде чем он уйдет… Как у тебя прошел день?
Я действительно очень переживала за Дэна и не замедлила сказать ему об этом.
— Если бы я мог, то сейчас же впрыгнул в этот автобус и поехал домой, — сказал он. — Боюсь, что здесь меня ждет лишь долгое прощание.
В тот же день, около шести, в дверь постучали. Это был Билли. Он смущенно улыбнулся мне и опустил глаза:
— Я услышал об отце дока Бакэна. Мне действительно очень жаль.
— Я обязательно передам ему твои слова.
— Хорошо, — кивнул он. И замолк.
— Что-нибудь еще, Билли?
— Просто хотел узнать — не нужно ли вам чего сделать по дому?
— У нас все в порядке благодаря тебе.
Он снова улыбнулся своей глуповатой улыбкой, но старательно избегал смотреть мне в глаза.
— Сегодня вот работал в доме Бланда. Мистер Симс опять остался без водопроводчика, так что пришлось вызывать меня. Ха-ха.
— Как там все движется, без проблем? — спросила я из вежливости, хотя мне больше всего хотелось поскорее закончить этот разговор.
— Собираются закончить недель через пять-шесть.
— Что ж, замечательно.
Снова повисла неловкая пауза. И тут, спасибо чуткому сердцу малыша, Джефф напомнил о себе истошным криком.
— Пожалуй, мне пора, — сказала я.
— О… конечно.
— Спасибо, что заглянул.
— Вам точно ничего не нужно отремонтировать или прибить?
— Если мне что-нибудь понадобится, ты первым об этом узнаешь.
Я закрыла дверь и подошла к манежу, где надрывался Джефф. Я взяла его на руки, вдохнула запах подгузника и поморщилась. Стоило мне уложить его на пол, чтобы переодеть, как зазвонил телефон. Я потянулась к трубке, одновременно расстегивая подгузник и задаваясь вопросом, не Билли ли звонит и как мне относиться к его странному дружелюбию. Но вместо этого я услышала мужской голос:
— Ханна Лэтам?
— Точнее, Ханна Бакэн.
Короткий смешок.
— Ах да, забыл, что ты замужем.
— Кто это?
— Тоби Джадсон.
— Кто?
— Ты что, забыла, что мы встречались? Тобиас Джадсон.
До меня дошло.
— Постой, ты — Тобиас Джадсон, прославившийся сидячей забастовкой в Колумбийском университете?
— Тот самый. И мы встречались накоротке вместе с твоим отцом в Бостоне… несколько лет назад. Вспомнила?
Конечно, я вспомнила. Это был тот вечер, когда я увидела отца с
— Откуда у тебя мой телефон, Тоби?
— Мне его дал твой отец.
— Понятно.
— И он сказал, чтобы я, если буду проездом в Мэне, навестил тебя.
— Так ты сейчас в Мэне?
— Слышала когда-нибудь о ресторане «Гудвин», где продают «Ужас-ужас»?
— Ты в Бриджтоне?
— Так точно, и я тут подумал: нет ли у тебя уголка, где бы я мог приткнуться на ночь?
Глава седьмая
Мой двухминутный разговор с Тоби Джадсоном заставил меня нервничать. И не то чтобы он сказал что-нибудь странное и двусмысленное. Что ни говори, а этот парень был само обаяние. Усмехнувшись, он объяснил, что «сбежал» от своей докторской диссертации в Чикагском университете (с защитой которой опаздывал уже на целый год) и путешествует по стране. Еще он сказал, что прекрасно понимает — мне надо переговорить с мужем, принимая решение, стоит ли пускать на ночлег малознакомого человека, и дал мне номер телефона в ресторане «Гудвин», чтобы я могла перезвонить и сообщить, может ли он выдвигаться в сторону Пелхэма. В остроумной речи Тоби не было ничего дурного — подумаешь, позвонил друг друзей, представился и попросил приютить на одну ночь, для него все это было в порядке вещей. К тому же он был не просто другом друзей… он был другом моего отца, героем национальных новостей, превратившим Колумбийский университет в поле идеологической битвы во время крупнейшей сидячей забастовки. Тоби Джадсон был легендой радикального студенчества, так что я уж точно знала, кто он такой.
Но что меня беспокоило, так это — как сказать? — его всезнающий тон, непринужденная фамильярность, легкий саркастический смешок, закравшийся в голос, когда я поправила его с фамилией (несомненно, он мысленно тут же списал меня как безнадежно буржуазную особу). Возможно, моя неловкость была вызвана тем, что я, в свою очередь, ненавидела себя за эту нерешительность,
