Прошло два дня после Рождества, когда я набралась смелости и рассказала маме и папе о тете Беттине. Мне пришлось это сделать, потому что мы получили телеграмму, из которой явствовало, что Сара едет в Чарльстон. Мейв, Крисси и я расстроились, мы не знали, что могло случиться в Канзасе, из-за чего Сара так быстро оттуда уехала. Она, наверно, успела повидать свою мать не более одного раза. Но все равно ее телеграмма нас рассмешила:
«Еду. Прибуду в Чарльстон Бог знает когда на этом ужасном поезде. Если вообще выдержу это путешествие. Пожалуйста, если не сложно, пусть меня кто-нибудь встретит. Хотя вы знаете, как я ненавижу приносить дополнительные сложности кому-нибудь. Буду хорошо себя вести и не буду никому мешать. Ваша Сара».
Мне захотелось плакать. Телеграмма была, конечно, забавной, но она была и грустной. Как и сама Сара. Маме не было смешно.
— Такая излишняя экстравагантность, — сказала она мне, — как будто она пытается утереть нам нос тем, что может тратить так много денег. Четырнадцатилетняя вертихвостка!
— Мамочка, пожалуйста, не приходи ни к какому выводу прежде, чем увидишь Сару. Она специально так составила телеграмму, чтобы мы ее не жалели. Наверно, в санатории с тетей Беттиной случилось что-то очень неприятное. На самом деле Сара очень приятная девочка.
— Я совсем не собираюсь невзлюбить Сару. Как ты можешь говорить такое своей маме! У меня нет никаких предрассудков. Я уверена, что ее нужно больше жалеть, а не ругать. Ведь если ее мать Беттина, а отец…
Папа и мы трое поехали встречать Сару, а мама осталась дома. Она готовила свежие полотенца, взбивала подушки, которые совсем не нужно было взбивать. Поставила новый букет на обеденный стол.
Когда мы подъехали, мама была на передней веранде. Она оглаживала на себе юбку и нервно поправляла волосы. Выскочив из машины, Сара сбросила прямо на землю коричневое меховое пальто и побежала к маме с распростертыми объятиями.
— Тетя Марта! О, тетя Марта! Это была такая ужасная поездка, мама меня совсем не узнала. Тетя Марта…
Было видно издали, как мама напряжена. Сара бросилась к ней, обняв, прижала свою белокурую кудрявую голову к маленькой маминой груди.
— О, тетя Марта, если бы вы видели мою бедную мамочку, ваше доброе сердце разбилось бы.
Я видела, как мама неловко обняла Сару. Я также заметила, как мама старалась вымолвить хоть слово. Получалось это с трудом, как будто в ее горле застрял огромный болезненный ком.
— Не плачь, Сара, милая. Все будет в порядке. Мы постараемся, чтобы все было в порядке.
Сара подняла залитое слезами лицо:
— Я хочу сказать, тетя Марта, когда я здесь, я начинаю верить, что все будет в порядке. Вы такая милая, тетя Марта. Мама так и говорила мне, еще когда она… не болела. Она говорила: «Моя сестра Марта — самая милая и красивая сестра в мире. Когда-нибудь ты ее увидишь, Сара, и поймешь, что я была права».
Обнявшись, мама с Сарой пошли в дом. Мы последовали за ними. Мейв плакала. Но папа и я широко улыбнулись друг другу.
— В поезде было полно солдат, но я с ними почти не разговаривала.
— Почему? — потребовала ответа Крисси. — На тебя что, вдруг напала скромность? Мне кажется, что ты упустила огромный шанс.
— У меня было плохое настроение. Я не могла ни о чем думать, только о маме. Кроме того, я ничего про них не знаю. А вдруг они все оказались бы сексуальными маньяками!
— Я так понимаю, что ты вдруг оробела, — понимающе улыбнулась Крисси.
— Конечно, нет! Я уже сказала, что переживала из-за мамы. Ну-ка, расскажите, чем вы тут занимались.
— Крисси жутко кокетничала с кадетом из академии.
— Боже, как ужасно!
Я засмеялась:
— Ну, ничего страшного, они только, сидя в машине, поели гамбургеров, у нас это популярное времяпрепровождение!
— У него что, машина? И он достаточно взрослый? У него есть права?
— Да, какой-то драндулет.
— Вы обжимались?
Крисси не отвечала.
— Так, значит, обжимались. Может, ты ему позволила еще что-нибудь? — хитренько поинтересовалась Сара.
Мы с Мейв невольно наклонились вперед. Мы не задавали Крисси подобных вопросов по поводу ее свидания. Но теперь, когда здесь была Сара, нам было интересно узнать подробности.
— Так что ты ему позволила? — продолжала Сара, так как Крисси не ответила на ее первый вопрос.
— А ты сама как думаешь?
— Ты ему разрешила себя трогать, ну-ка, выкладывай правду.
— Можно сказать, да.
— Где он тебя трогал?
— А ты как думаешь? — Крисси вовсю наслаждалась нашим вниманием.
— Твои сиськи?
— Да…
— И еще ниже?
— Да…
— А ты его тоже трогала? Там, внизу?
— Нет!
— Почему? — спросила Сара. — А мне не хотелось.
— Почему?
— Он мне не нравится.
— Даже после того, как он тебя везде трогал?
— Особенно после этого, — засмеялась Крисси. — Ну что, теперь я самая опытная из вас?
— Наверно… пока что. — Сара вскинула голову. — Но тебе следовало потрогать его там, чтобы хотя бы знать, что там такое. Как ты считаешь, Мейв?
— Я не знаю, — Мейв покраснела. — Мне кажется, что у нее еще будет время для этого. Кто хочет прогуляться со мной в порт?
— Пошли, — заявила Сара, — я хочу здесь увидеть все. Я подумала: здесь есть форт Самтер и форт Мултри, недалеко Бофорт… Да, это не город, а золотые россыпи солдат, моряков и морских пехотинцев! Если мы когда-нибудь будем нуждаться в мужиках, то всегда сможем вернуться домой в Чарльстон…
Осень. 1942
Гвен Марлоу не была напрямую виновата, что ее племянница распростилась с невинностью в сентябре 1942 года. Сара тоже немного приложила свою руку. Гвен обеспечила случай, место и мужчину. Вдоволь насладившись тем, что потакала всем своим желаниям после развода, Гвен теперь была готова принять на себя бремя ответственности перед обществом. После объявления войны она просто кипела от жажды деятельности и приступов патриотизма! Если высшие классы не будут готовы к тому, чтобы самим защищать свои привилегии, то кто станет это делать за них? Она участвовала во всех комитетах по сбору шелковых и нейлоновых чулок, кулинарного жира, консервных банок, использованной бумаги, старых шин, даже пустых тюбиков из-под пасты. Она уговаривала других, чтобы те вязали и сворачивали бинты для
