Парень взял животное на руки и покинул кабинет. Какое легкое избавление! Я приятно удивился. Хватило одного волеизъявления, чтобы мгновенно избавиться от того, что раньше приходилось терпеть годами. Я рассмеялся от радости. Потом, окинув кабинет оценивающим взглядом, задумался о первоочередных изменениях. Не холодновато ли? Да, тут нужны камины. Письменный стол, похоже, староват, и в нем явно не хватает ящиков. Надо заказать новую мебель в Италии с инкрустациями из редких пород дерева. Да и интерьер, по-моему, выглядит старомодно. Понадобятся плотники для замены стенных панелей, скульпторы и позолотчики для обновления отделки.
Оттуда я направился в опочивальню, где он проводил ночи, — единственное пристанище отца, недоступное никому, даже мне. Король не спал там уже много месяцев, но его огромная кровать (квадратное ложе со стороной одиннадцать футов) высилась посреди зала, словно норманнская башня. Я медленно обошел вокруг. Балдахин был потертым, проеденным молью. Похлопав по складкам полога, я закашлялся от взлетевшего с него пылевого облачка. И вдруг — не знаю, что на меня нашло, — я начал в ярости колотить по балдахину, срывать и топтать занавесы, поднимая тучи пыли. К глазам подступили слезы… Непонятно, отчего я так разъярился.
Слезы и пыль вынудили меня отойти от кровати, и тут я увидел отцовскую молитвенную нишу. Я опустился на колени перед аналоем, попытавшись сосредоточиться на висевшем прямо над ним распятии, хотя взор мой притягивало изображение Девы Марии, так похожей на мою мать. Я молил Бога помочь мне стать хорошим королем, достойным монархом. О чем еще я просил? К сожалению, отчаянный призыв о помощи объяснялся охватившим мою душу ужасом. Однако я верил, что Господь услышит…
Испытывая страшное головокружение, я повалился на кровать. Многодневное переутомление, трагический конец отца и вино Уолси доконали меня. Я провалился в глубокий сон.
И очнулся в кромешный, самый потаенный и жуткий час ночи. Я определил его не по крикам глашатаев или бою дворцовых часов, это знание жило в глубине моего существа. Нам всем знакомы такие ощущения, они присущи нам изначально…
Я лежал в одежде поверх покрывал. Какой же тут холод, я совсем замерз. Меня била дрожь. Однако в моей душе произошла разительная перемена, когда я вспомнил, что стал королем. И почти в то же мгновение в памяти всплыла полузабытая восточная мудрость, частенько повторяемая Скелтоном: «Юность, отменное здоровье, высокое происхождение и неискушенность: каждое из этих понятий является источником гибели. Какова же тогда судьба того, в ком соединяются четыре этих гибельных условия?»
Я ужаснулся. Но именно молодость спасла меня, и я снова погрузился в здоровый сон.
— Ваша милость…
Чей-то голос нарушил мое сонное забытье. Кто-то тряс меня за плечо. Открыв один глаз, я увидел Брэндона.
— Вам пора вставать.
Я приподнялся на локтях. Странно, почему я лежу одетым на чужой кровати? Но почти в тот же миг память вернулась ко мне.
Брэндон топтался передо мной, сияя лучезарной улыбкой.
— Вас давно ждут.
Меня все еще одолевала дремота, и вид, вероятно, у меня был заспанный.
— Народ. Он ждет! — пояснил Брэндон, махнув рукой в сторону окна.
Спрыгнув с ложа, я медленно приблизился к окну.
И действительно, внизу колыхалось море голов. Огромная толпа заполонила двор. Я не видел ни деревьев, ни травы, ни дорожек — кругом были только люди.
— Они жаждут лицезреть вас! — воскликнул Чарлз. — Некоторые проторчали здесь целую ночь.
Я начал открывать окно, но он остановил меня:
— Нет, ваша милость. Народ ждет вашего появления, вашего выезда в Тауэр.
Очевидно, звук наших голосов, как бы тихо мы ни говорили, послужил для придворных сигналом к действию. Первым в опочивальню влетел стройный паж.
— Ваше величество, — сказал он, преклоняя колено. — Я хотел бы…
Но его слова заглушил шум множества шагов, и в комнату потоком потекли слуги, которые несли нагруженные блюдами подносы и разнообразные наряды. Один из них, низко поклонившись, начал расстегивать на мне одежду. Я решительно оттолкнул его.
— Но, ваша милость, — протестующе произнес он, — я же заведую вашим гардеробом. И в мои обязанности входит раздевать и одевать короля.
Он с гордостью подозвал своего помощника.
— Мы уже согрели вашу одежду перед камином, согласно протоколу покойного…
— Достаточно! — воскликнул я. — Приступайте.
Да, мне пришлось вытерпеть церемонию утреннего туалета, во время которой два камергера шнуровали, застегивали, крутили и вертели меня, как куклу. (Неужели мой прадед Тюдор действительно ввел такие обременительные порядки?)
Наконец меня нарядили, и я выставил слуг из опочивальни. Мы с Брэндоном ненадолго остались одни.
— Что надо делать? — спросил я. — Отец не поделился со мной этой тайной.
— Вы должны ехать в Тауэр, — ответил он. — На ритуал принятия командования. В прежние времена коронация проводилась сразу после кончины старого государя. Но в наши дни, столь благостные и спокойные, — по губам его пробежала легкая усмешка, — можно действовать без излишней спешки. Вашего батюшку надлежит похоронить со всеми положенными почестями. Однако народ жаждет лицезреть своего нового короля. Людям не терпится, и они не собираются ждать целый месяц до окончания погребального обряда. Потому-то вам и придется прокатиться в Тауэр. — Он улыбнулся. — Это доброе предзнаменование. Давненько при смене правителей люди не видели церемониального королевского выезда. Ваша коронация впервые почти за сотню лет пройдет мирным путем.
— И когда же именно она произойдет? — спросил я, силясь прогнать остатки сонной вялости.
— В день святого Георгия, — произнес вошедший, и я сразу узнал голос Уолси. — В праздник святого защитника Англии. Доброе предзнаменование.
Предзнаменования! Как же они мне надоели. Я вызывающе глянул на Уолси.
— Добрым может быть любой весенний день, — возразил я. — А что касается моего выезда в Лондон…
— Все уже готово, ваша милость. Лошади оседланы, и свита в полном парадном облачении ожидает вашего выхода.
Внезапно я испытал приступ ненависти. Меня раздражало самодовольное всезнайство Уолси.
— И кто же там меня ждет? — спросил я. — Разве я давал… я же не давал вам никаких распоряжений…
— Те, кто любит вас, — любезно ответил он. — Ваша сестра и ваши ближайшие спутники. Они будут сопровождать вас в Тауэр, и вы прекрасно отдохнете там вместе с ними. Сегодня не будет совещания Тайного совета, не придется заниматься делами с престарелыми сановниками. Нынешний день для молодых. — Он уничижительно усмехнулся, словно признавая собственную неуместность на празднике.
— Вы должны поехать со мной, — обратился я к Брэндону.
День выдался чудесный, теплый, уже наполненный дыханием близкого лета. И кровь во мне взыграла. Во дворе я увидел множество людей: моих друзей, сторонников и доброжелателей. Мое появление вызвало бурный восторг, мгновенно переросший в оглушительный рев. Охрипшие, срывающиеся голоса мощным хором взлетали в весеннее небо.
Сомнения и страхи, неуверенность и смятение будто растворились в воздухе с порывом теплого ветра. Я стал королем и испытал от этого огромную радость. Все будет замечательно — я понял это, словно получил обещание…
Вскочив на отличную гнедую лошадь, чей нрав был мне хорошо знаком, я умело направил ее легким шагом к дворцовым воротам. Их уже предупредительно распахнули, и с новым потрясением я увидел за ними громадное скопище народа, бесконечные колонны — по шесть-семь человек в ряду — тянулись по обочинам лондонской дороги. Завидев меня, толпа взревела. К небесам взлетел могучий ликующий хор голосов. И я
