Анна взглянула на меня. Без сверкающих драгоценностей, изысканной прически и великолепного платья она выглядела отвратительно жилистой, как канализационная крыса. И точно так же начала барахтаться, стараясь выжить.
— О милорд! — воскликнула она. — Он потерян из-за той великой любви, что я испытываю к вам. Ибо когда мой дядя, герцог, сообщил мне о вашем злосчастном падении, после которого вы не подавали признаков жизни, у меня сразу начались схватки…
Ложь. Падение произошло два дня тому назад.
— Неужели ее величество начала рожать с четверга? — вежливо поинтересовался я у доктора Бичи.
Честный лекарь испуганно помотал головой.
— Схватки начались в пятницу, ваша милость, — тихо ответил он.
— Меня охватило отчаяние оттого, что вы разлюбили меня! — крикнула Анна. — В пятницу я увидела, какой медальон носит госпожа Сеймур.
С трудом приподнявшись на локтях, она поудобнее устроилась на подушках и обожгла меня яростным взглядом.
— Осмелитесь ли вы отрицать, что оказывали ей драгоценные знаки внимания? — язвительно спросила она, — Я не потерплю такого отношения!
— Не потерпите? Вам придется подчиниться моим приказам и благопристойно смириться с любыми испытаниями — так поступают истинные королевы.
— Вы вспомнили Екатерину? — вскричала она. — Ну нет. Я не такая, как она! И ваши фаворитки никогда не будут щеголять передо мной королевскими презентами!
Она разжала кулачок, и на ее ладони я увидел подаренный мной Джейн медальон… медальон моей матери.
— Я сорвала его с ее толстой коровьей шеи. Она же некрасива, Генрих. Бледная пухлая простушка.
Анна подалась вперед всем телом, вены на ее шее вздулись от напряжения. Я заметил, как медленно бьется жилка под ее правым ухом.
— Да, ваша шея более изящна, — согласился я. — Она тонка и гибка. Однако насаженная на нее голова набита грешными, порочными и злобными помыслами. Вы никогда больше не соблазните меня посулами родить мне сыновей.
Это была не угроза, а утверждение и обещание самому себе.
Она швырнула в меня медальоном. Я ловко поймал его, хотя ей явно хотелось, чтобы он больно ударил меня либо сам повредился, упав на пол.
— Мы еще поговорим, когда вы придете в себя, — произнес я, зажав в руке медальон, и покинул ее покои.
Свобода. Она больше не имела власти надо мной.
VII
«Пришел март как агнец, уйдет как лев» — гласит поговорка. И народ прав, хотя я воспринимал ее по-своему. В середине марта я, король, британский лев, отправился на соколиную охоту с Кромвелем, предполагаемым агнцем. По крайней мере, обычно он бывал понятлив, послушен и даже кроток.
Март выдал один из своих капризов — мрачную, однако вселяющую надежды на улучшение погоду. Повсюду начали таять льды, громко журчали ручьи, вода струилась из лесных сугробов и быстро заполняла ямки, оставленные копытами наших лошадей. Уже набухли на голых ветвях тугие, готовые взорваться почки, и кое-где на прогалинах с пожухлой прошлогодней травой робко топорщилась новая зелень. Дымчатые кудлатые облака проносились по небу, словно стайки голубей. Мартовские флюиды действовали как укрепляющие, промывающие и вяжущие средства.
День был на редкость подходящим для соколиной охоты. Нам с Кромвелем надо было посовещаться, а какой можно придумать лучший предлог для того, чтобы углубиться в леса, подальше от придворных шпионов и навостривших уши соглядатаев? Крам давно горел желанием показать мне своих ловчих птиц, и я не менее пылко желал увидеть его питомцев, к которым он, похоже, относился с большой сердечной теплотой.
Он держал как обыкновенных соколов — сапсанов, так и больших ястребов. По закону с соколами имели право охотиться по меньшей мере графы. Я как раз собирался пожаловать Кромвелю титул графа Эссекса — в случае благоприятного исхода дела, которое он разумно воздерживался называть «еще более великим королевским».
Крам спросил, с кем я предпочитаю поохотиться сегодня, и я выбрал сокола. Он предпочел более мелкого помощника, самца ястреба. Водрузив на их головы колпачки, мы посадили птиц на защищенные толстыми перчатками запястья, вышли из питомника и поехали на запад от Ричмонда к Хэмптону, где раскинулись луговые земли. В дороге ловчие птицы вели себя тихо, а вот обычно молчаливый Кромвель разливался соловьем.
— Ее кличка Афина. Мне пришлось изрядно помучиться, приучая ее возвращаться к приманке. Но она сильна. Берет даже больших старых зайцев. Ничуть не боится их!
Он ласково зацокал языком, выражая одобрение своей любимице.
— А Марс, — он приподнял руку со своим ястребом, — обожает ловить грачей. Ему нравится камнем падать с небес, так и кажется, что, не ровен час, этот черноперый смерч врежется в камень и сломает себе шею. Но зрелище завораживающее! Марс может сцапать и галку. И тогда я с особым удовольствием наблюдаю за ним. Галки пытаются обогнать его, да не удается… Ну-ну, успокойся! — нахмурился Крам.
Ястреб начал разминать лапы, и один коготь едва не пропорол перчатку хозяина.
— Мне нравится смотреть, как они в полете набрасываются на добычу, — просто заявил он.
— Да уж, нам не превзойти их, — согласился я. — Наши лучшие способы охоты в сравнении кажутся неуклюжими, а наши убийственные забавы — малопривлекательными.
— Обратите внимание, милорд, вот и те, на кого будут охотиться Марс с Афиной.
Натянув поводья, мы остановили лошадей и приготовились отпустить птиц. Неподалеку темнела стая грачей. Мы сняли колпачки, хищники слетели с наших запястий и погнались за своими жертвами. Не повезло вестникам весны…
— Вам удалось разжиться доказательствами? — быстро спросил я.
Пришлось рассказать Краму правду о «злодейке Нэн», чтобы он имел представление, с какими силами ему предстоит столкнуться.
— Колдовства? Нет, ваше величество.
Темные силуэты набиравших высоту крылатых охотников выглядели бесподобно.
— Но она действительно ведьма! Почему же вы не можете найти улики? Тогда мы могли бы потребовать соответствующей кары.
— Мне думалось, что они отыщутся. Я предположил, что у нее припрятаны зелья, порошки, книги… Но обнаружил лишь… прелюбодеяние. — Он выглядел сконфуженным. — Ее фрейлина, леди Уингфилд, поведала мне… о кавалерах, которые прятались в гардеробных опочивальни, ожидая условного сигнала, чтобы выйти и возлечь с королевой на кровать. На редкость… странная история. — Он передал мне пергамент — длинный лист, покрытый записями и чернильными кляксами, — и вдруг воскликнул, отвлекаясь от щекотливой темы: — Ах, взгляните!
Наши ловцы догнали грачей и уже парили над ними, намечая жертвы. Сейчас они ринутся вниз, плотно сложив крылья и уподобившись смертельным ядрам.
— Да-да.
Мне уже приходилось видеть соколиную охоту.
Я взглянул на пергаментный свиток. Руки мои задрожали, и я почувствовал непонятную слабость. Мне не хотелось ничего знать, но в то же время долг вынуждал меня прочесть добытые сведения.
