королевским покоям и зловещему безмолвию слуг за ужином. Раньше они подавали блюда, почтительно желая своей королеве приятного аппетита. Нынешним вечером, однако, они не проронили ни слова.
Конец дня она провела в одиночестве. Ей сообщили, что Марка Смитона куда-то увезли и он не сможет развлечь ее своей игрой. Она послала за Джорджем, но его нигде не нашли. Подобно диким животным из Тауэрского зверинца, королеве предстояло провести эту ночь в своеобразной дворцовой клетке. Она беспокойно бродила от стены к стене и терялась в догадках, отчего все покинули ее и что принесет ей утро…
Короля попеременно обуревали приступы гнева и тоски, сопровождающиеся рыданиями. Придворные не знали, утешать его или лучше дать ему выплеснуть чувства в одиночестве. В итоге мы предпочли не навязывать ему наше общество. Беды сильных мира сего порой следует не замечать; более того, Гарри наверняка жаждал уединения.
Утром он первым делом вызвал к себе Кромвеля, потом остальных членов Тайного совета и ознакомил их с обстоятельствами дела. Им предстояло арестовать королеву и отправить ее в Тауэр, для начала предъявив обвинения.
Тем временем Анна за обедом упорно пыталась шутить: «Как ни странно, королю нравится испытывать мою храбрость».
Около двух часов дня в ее покои пришли советники, возглавляемые ее дядей герцогом Норфолком и Кромвелем, с намерением поговорить с ней и допросить ее свиту. Они вели себя дерзко и бесцеремонно.
— Вы совершили прелюбодеяние, — бросил герцог, — с пятью придворными. Их уже заключили в Тауэр, и они подписали признания. Вы должны признать свою вину. Вам нет больше смысла таиться и лгать. Нам все известно.
Он также обвинил племянницу в кровосмесительной связи и преступном намерении убить своего супруга.
Анна гневно отрицала все нападки.
— Я чиста и невинна, — вскричала она, — никто из мужчин не касался меня, кроме моего законного супруга, короля!
Видя, что она упорствует во лжи, ее дядя укоризненно покачал головой. На борт королевского баркаса у дворцовой пристани уже прибыл Кингстон, комендант Тауэра, с командой своих гвардейцев для доставки королевы в тюрьму. Кромвель также выбрал для ее сопровождения четырех враждебно настроенных дам, коим впредь надлежало доводить до его сведения любое произнесенное Анной слово.
— Ох-ох-ох, этого еще не хватало, — сердито бурчал герцог, его голова болталась из стороны в сторону, как язык колокола.
Анну повезли в Тауэр. Теплые лучи весеннего солнца играли на волнах Темзы, и народ с берега радостно приветствовал появление баркаса.
Перед входом в крепость Анна упала на колени.
— Господи, помоги мне! — воскликнула она. — Я не делала того, в чем меня обвиняют!
Гвардейцы Кингстона отвели ее в те самые покои, где она провела ночь перед коронацией. Там ее будут содержать в уединении, лишив всякой возможности общаться с благожелателями. В майскую ночь трехлетней давности здесь звучали громкие голоса льстецов и бардов, а ныне царила таинственная тишина.
— А где мой любезный брат? — возмущенно спросила узница.
— Я оставил его на Йорк-плейс, — ответил Кингстон.
Хотя на самом деле Джорджа Болейна доставили в Тауэр в то самое утро.
— Судя по слухам, меня будут обвинять пятеро мужчин… Значит, вам уже все ясно и мне остается лишь молча обнажиться перед вами, — истерично выкрикнула она, задрав юбки.
Никто не понял, что она имела в виду.
— О, Норрис, посмеете ли вы обвинить меня? — точно в бреду, вопрошала она. — Вам тоже суждено успокоиться в Тауэре, мы с вами умрем вместе… Марк, и вам уготована та же участь.
Когда королю сообщили, как она призывала брата, Норриса и Смитона, он заплакал.
Кромвель отлично изучил характер королевы. Он знал, что она бесстрашна, ей приписывали смелость львицы, но, чтобы бросаться в атаку, нужен противник. А у нее не было определенного обвинителя. Не видя перед собой врага, она будет отчаянно нервничать и выдаст себя в опрометчивых выражениях. Нэн Болейн не умела молчать. Крам приказал записывать каждое ее слово. Он ведь слышал, как она легкомысленно заявила, что «просто мечтает о яблоках», и решил воспользоваться ее роковой слабостью.
Первый же день принес ему богатый урожай. Ей вспомнился разговор с Уэстоном, когда он признался в своей любви. Она сравнивала его с Норрисом.
— Я больше боюсь Уэстона, — сказала она, пояснив причины своего страха.
На следующий день разговоры перешли на брата. Кромвелевские доносчицы сообщили ей о его аресте.
— Я счастлива, что мы с ним теперь так близки, — заметила она.
Кингстон подтвердил, что из-за нее в Тауэр посадили пятерых мужчин.
— С Марком обходятся хуже всего, — сообщила ей одна из шпионок. — Его заковали в цепи.
— Понятно, он ведь не дворянского рода, — безжалостно бросила она и, задумчиво помолчав, добавила: — Теперь обо мне будут слагать баллады. Но на это способен только мой брат. Неужели он умрет? — спросила она Кингстона.
Поскольку он промолчал, она перешла к угрозам.
— В Англии не будет дождей, пока я не покину Тауэр! — зло заявила Анна.
Кингстон невозмутимо пожал плечами и произнес:
— Ради хорошей погоды я помолюсь, чтобы это случилось как можно скорее.
Между тем Генрих неистовствовал. Он терзался и буйствовал сильнее, чем Анна. Вечером, после того как ее увезли в Тауэр, Генри Фицрой зашел к отцу пожелать доброй ночи. Скорбящий король в смятении припал к его хрупкому плечу и воскликнул:
— Хвала Господу, теперь вы избавлены от этой проклятой и злобной блудницы! Ведь она вознамерилась отравить вас…
Подавив приступ кашля, изумленный Фицрой крепко обнял Гарри: сын утешал отца.
Далее началась пора зловещего затишья. Королева и ее преступные любовники и соучастники томились за стенами Тауэра. Собравшиеся присяжные составили текст официальных обвинений. В работе парламента наступил перерыв, очередное заседание было намечено через месяц. Король запретил покидать берега Англии почтовым и торговым судам. В Европе озадаченно размышляли о том, что могло случиться на нашем острове. Но понимали, что ожидается очень важное событие.
Генрих VIII:
Я начал получать письма. Первым написал Кранмер, высказав изумление и сочувствие:
