двадцать спустя мы с Холмсом вошли в гостиницу, ресторан был уже заполнен публикой. В зале стоял негромкий гул голосов посетителей, в воздухе висела голубоватая пелена сигарного дыма. Это было просторное, освещённое хрустальными канделябрами помещение с тёмными стенами, обитыми панелями из красного дерева. За одним из столов у окна с красными бархатными портьерами сидел Ван Хельсинг. Увидев нас, он поднялся с места и помахал салфеткой.
Обменявшись приветствиями, мы заказали ленч у одного из пробегавших мимо официантов. Потом мы с Ван Хельсингом повернулись к Холмсу, ожидая его отчёта.
— Что ж, — вымолвил он наконец, — похоже, фрагменты этой головоломки встают на свои места в соответствии с вашей теорией, Ван Хельсинг. Сегодня рано утром я просмотрел записи о регистрации погребений на частном кладбище «Белмаунт» и обнаружил, что менее четырёх недель назад там, в фамильном склепе была похоронена двадцатилетняя дочь сэра Ральфа Маркэма.
— Сэр Ральф Маркэм. Это имя кажется мне знакомым.
— Так оно и есть, Уотсон. Он известный специалист по военно-морскому делу и служит в Адмиралтействе.
— Ах да, разумеется. — Я хлопнул себя по лбу.
— Возраст девушки определённо нам подходит, — пробормотал Ван Хельсинг.
— Получив эти любопытные сведения, я взял на себя смелость нанести визит в поместье Маркэмов — прекрасная вилла, не более трёх миль от Белмаунта. Как я и думал, сэр Ральф был по делу в Адмиралтействе, но мне удалось побеседовать с леди Маркэм. На красивом лице этой утончённой дамы лет сорока ясно видны следы большой печали. Я представился как Дональд Фрейзер, консультант по медицинским исследованиям из больницы Святого Варфоломея.
Чтобы дать нам почувствовать, как он вошёл в свою роль, далее Холмс говорил с мелодичным абердинским акцентом:
— Я спросил у леди, могу ли я задать ей несколько вопросов относительно смерти её дочери. Она согласилась, хотя видно было, что ей больно об этом говорить. Скажу вам, джентльмены, я чувствовал себя довольно скверно, но понимал, что полученные от неё сведения могут быть очень важны для нашего расследования.
Холмс придвинулся к нам ближе и с заговорщицким видом продолжал говорить полушёпотом.
— Вот что она мне рассказала. Её дочь Виолетта посещала академию для молодых леди в Кумб- Трейси, в Девоне — место, знакомое нам с Уотсоном.
Я кивнул, вспомнив наше краткое пребывание в Кумб-Трейси при расследовании дела Баскервилей.
— Посещая академию, Виолетта Маркэм подхватила «странную болезнь». Сначала её лечил местный врач по фамилии Коллинз. Однако лечение не дало результатов, и девушку осмотрел хороший специалист, приятель сэра Ральфа. Но и его усилия оказались безуспешными.
— Какие проявления были у этой «странной болезни»? — спросил Ван Хельсинг.
Глаза Холмса засверкали от сильного возбуждения, и он ответил:
— Наблюдались симптомы анемии, но, несмотря на многократные переливания крови, девушка постепенно слабела. В конце концов её привезли домой, и через шесть часов после этого она умерла. Врачи были озадачены не только фактической причиной её смерти, но и двумя маленькими ранками на шее мисс Маркэм.
— Печать Дракулы! — взволнованным хриплым голосом прошептал Ван Хельсинг. — Холмс, здесь есть всё: загадочная потеря крови, постепенное ослабевание жертвы, характерные проколы на шее. Это классические вампирские симптомы.
— Факты кажутся неоспоримыми, — нехотя согласился Холмс.
— Вы действительно верите, что эту девушку инфицировал сам граф Дракула? — недоверчиво спросил я.
Ван Хельсинг уверенно кивнул.
— В таком случае следы ведут нас к Кумб-Трейси, где у девушки впервые были обнаружены симптомы этой болезни.
— Уотсон прав, — сказал Холмс. — Факты ясно указывают на то, что сейчас Дракулы в Лондоне нет, он нашёл себе более безопасное пристанище в сельской местности Девоншира. Именно там мы и должны попытаться его выследить.
Ван Хельсинг коснулся рукава Холмса.
— Прежде чем мы продолжим расследование, нам придётся выполнить ужасный, но необходимый ритуал. Нам следует на закате прийти на могилу Виолетты Маркэм и уничтожить существо, ныне вселившееся в её тело.
При этих словах я содрогнулся.
— А как уничтожают вампира? — спросил я, с трудом осознавая всю фантастичность своего вопроса.
— Существует много способов уничтожения существа, восставшего из мёртвых, — от сжигания до погружения в текучую воду. Эти способы изложены в древних колдовских книгах, но мне не доводилось применять их на практике. Тем не менее на мне лежит ответственность за уничтожение нескольких колоний вампиров в Карпатах. Есть две формы modus operandi, оказавшиеся вполне эффективными. Серебряная пуля, выпущенная прямо в сердце, способна истребить одно из этих существ. Ясеневый кол, воткнутый в сердце, также уничтожает носителя зла. За каждым из этих действий должно следовать обезглавливание жертвы.
Я был потрясён не только этими ужасными действиями, но и тем, как холодно и бесстрастно описывал их Ван Хельсинг.
— Это тяжёлое, отвратительное занятие, доктор, — увидев мою реакцию, сказал он, — но оно абсолютно необходимо. Дело не терпит отлагательств, его нужно закончить сегодня же, пока женщина- вампир не совершила новых преступлений.
— Но почему нужно делать это именно на закате? — спросил Холмс, не в силах скрыть в голосе нотку скептицизма.
Я понимал, что он никак не может примириться с мистической природой этого дела. Несмотря на то что все факты подтверждали теорию Ван Хельсинга, она была настолько чужда научному и практическому складу Холмса, что признание её он считал почти невозможным.
— Восход и закат — самое эффективное время для уничтожения вампира. Это наиболее таинственная часть суток, когда силы добра и зла имеют равную власть и равновесие легко нарушить.
— И всё-таки, рассуждая логически, — вмешался я, — разве дневные часы не более подходящее время?
— В сверхъестественных делах не стоит слишком полагаться на логику, доктор. — Он улыбнулся мне мягкой, снисходительной улыбкой. — Не думайте, что в дневное время силы зла немощны. Они обороняются и поэтому настороже. При ярком солнечном свете входить в склеп куда опасней, чем на заре. Прошу вас, верьте мне, доктор, — мои знания основаны на практическом опыте.
Я молча кивнул. За окном слышался отдалённый шум Стрэнда, грохот экипажей, выкрики уличных продавцов — обыкновенная суета людей, занятых каждодневными делами, — но я чувствовал себя совершенно отрезанным от этого реального мира. Я окинул взглядом посетителей за соседними столиками, которые с довольным видом утоляли свой аппетит, не подозревая о кошмарной правде, известной нам троим. Наверняка, размышлял я, всё это — какой-то отвратительный сон, скоро я проснусь в своём кресле у камина на Бейкер-стрит, и ко мне вернётся мой уютный, лишённый неожиданностей, мир.
Мысли мои были прерваны появлением официанта с нашим ленчем. У каждого из нас пропало желание есть, рассеянно ковыряясь в тарелках, мы погрузились в молчание. Мысли о предстоящем деле отнюдь не способствовали пищеварению.
Я с тревожным предчувствием пытался представить, какие ужасные испытания ожидают нас на пути к завершению этого таинственного дела.
День клонился к вечеру, и серое ноябрьское небо наливалось свинцом, когда Холмс, Ван Хельсинг и я вошли на территорию кладбища Белмаунт через узкие деревянные ворота. Петли громко заскрипели, словно
