4
Ты действительно хочешь знать мое мнение? — спросил Эрик.
Конечно, — ответила я.
Значит, сказать честно?
Я нервно кивнула головой.
Тогда слушай: ты идиотка.
Я судорожно глотнула воздух, потянулась к бутылке с вином, наполнила свой бокал и залпом отпила половину.
Спасибо тебе, Эрик, — наконец произнесла я.
Ты просила дать честный ответ, Эс.
Да. Верно. Ты, конечно, молодец.
Я осушила свой бокал, снова потянулась к бутылке (это была уже вторая) и долила себе вина
Извини за тупость, Эс, — сказал он. — Но я не вижу повода напиваться.
Каждый человек иногда имеет право выпить чуть больше положенного. Особенно если есть что праздновать.
Эрик посмотрел на меня скептически:
И что мы здесь празднуем?
Я подняла бокал:
День благодарения, конечно.
Что ж, тогда поздравляю, — криво ухмыльнулся он и чокнулся со мной.
И должна тебе сказать, что в этот День благодарения я счастлива, как никогда. Я просто с ума схожу от счастья.
Да уж, сумасшествие здесь ключевое слово.
Согласна, я была слегка навеселе. Не говоря уже о том, что взбудоражена от избытка чувств. Сказывалась и физическая усталость. Ведь мне удалось справиться со слезами всего за час до ланча с Эриком «У Люхова». Так что не было времени восстановить силы (хотя бы коротким сном). Пришлось наспех принять ванну, подогреть остатки кофе, сваренного еще утром, и попытаться не заплакать при виде забытой в раковине чашки, из которой недавно пил Джек. Взбодрившись прокисшим кофе, я поймала такси и рванула на 14-ю улицу.
Ресторан «У Люхова» был нью-йоркской достопримечательностью: огромное германо-американское заведение, которое, как говорили знающие люди, было скопировано с «Хофбройхаус» в Мюнхене — хотя мне его экстравагантный интерьер всегда напоминал декорации фильмов Эриха фон Штрогейма[19]. Германский ар-деко… только, пожалуй, в превосходной степени. Думаю, своим абсурдом он и притягивал Эрика. К тому же брат (как и я) питал слабость к «люховским» шницелям, колбаскам и Frankenwein[20]… хотя во время войны администрация ресторана намеренно прекратила подавать германские вина.
Я немного опоздала, поэтому застала Эрика уже за столиком. Он дымил сигаретой, зарывшись в утренний номер «Нью-Йорк таймс». Когда я подошла, он поднял голову и, как мне показалось, был изумлен.
О, мой бог, — мелодраматично воскликнул он. — Любовь видна невооруженным глазом.
Неужели так заметно? — спросила я, усаживаясь.
О нет… ни чуточки. Только твои глаза краснее, чем губная помада, и от тебя исходит так называемое посткоитальное
Шш… — шикнула я на него. — Люди услышат…
Им нет нужды слушать меня. Достаточно взглянуть на тебя. И все сразу станет ясно. Похоже, ты влюбилась не на шутку?
Да. Влюбилась.
И где же, скажи на милость, твой Дон Жуан в гимнастерке.
На военном корабле, следует в Европу.
О, замечательно. Так у нас не просто любовь, а еще и разбитое сердце. Похвально. Просто похвально. Официант! Бутылочку чего-нибудь игристого, пожалуйста. Нам срочно нужно выпить…
Потом он посмотрел на меня и сказал:
Итак. Я весь внимание. Рассказывай все без утайки.
Будучи круглой дурой, я так и сделала, уговорив при этом без малого две бутылки вина. Я всегда все рассказывала Эрику. Для меня он был самым близким человеком на свете. Он знал меня лучше чем кто бы то ни было. Вот почему я так боялась рассказывать ему про ночь с Джеком. Эрик очень трепетно относился ко мне и всегда стоял на страже моих интересов. Нетрудно было предположим как он мог бы интерпретировать эту историю. Отчасти поэтому я и пила так быстро и так много.
Ты действительно хочешь знать мое мнение? — спросил| Эрик, когда я закончила свой рассказ.
Конечно, — ответила я.
Значит, сказать
И вот тогда я услышала, что я идиотка. Я выпила еще немного вина, провозгласила тост в честь Дня благодарения и позволила себе неосторожную реплику о том, что схожу с ума от счастья.
Да, сумасшествие здесь ключевое слово, — заметил Эрик.
Я знаю, все это кажется бредом. И ты наверняка думаешь, что я веду себя как подросток…
Эта штука любого превращает в пятнадцатилетнего недотепу. Что одновременно здорово и опасно. Здорово, потому что… как ни крути, только влюбленность дарит состояние блаженного вихря.
Я решила рискнуть и развить эту щекотливую тему:
Тебе знакомо это состояние?
Он потянулся за сигаретой и спичками:
Да. Знакомо.
И часто ты его испытывал?
Да нет, что ты, — сказал он закуривая. — Всего раз или два. И хотя поначалу это очень бодрит, самое главное — не разочароваться потом, после того, как пройдет первоначальное опьянение. Вот тогда действительно может стать очень больно.
С тобой такое было?
Если ты хоть раз в жизни любил по-настоящему, значит, страдал.
Неужели всегда происходит именно так?
Он принялся постукивать по столу указательным пальцем правой руки — верный признак того, что он нервничает.
По своему опыту могу сказать, что да.
Он бросил на меня взгляд, в котором явственно читалось:
Я просто не хочу видеть тебя страдающей, — сказал он. — Темболее что… мм… я так полагаю, это у тебя было впервые.
Я кивнула головой и добавила:
Но, предположим, если ты уверен в своих чувствах…
Не сочти меня педантом, но уверенность — эмпирическая концепция. А эмпиризм, как тебе известно, не привязан к теории… в его основе метод проб и ошибок. Скажем, существует уверенность в том, что солнце встает на востоке и заходит на западе. Точно так же есть уверенность в том, что жидкость замерзает при температуре ниже нуля и что если ты выпрыгнешь из окна, то непременно окажешься на земле. Но нет никакой уверенности в том, что ты погибнешь в результате этого падения. Вероятность — да. Уверенность? Кто знает? То же самое и в любви…
Ты хочешь сказать, что любовь можно сравнить с падением из окна?
Если вдуматься, совсем не плохая аналогия. Тем более, если это
