раздался телефонный звонок, и в трубке прозвучал нахальный, резкий голос:
Это Мег Малоун, сестра-фантом.
О, привет, — произнесла я неуверенно.
Ты, кажется, нервничаешь?
Видишь ли…
Не надо. Тем более что я без комплексов. Ты свободна сегодня для ланча?
М-м… конечно.
Хорошо. Тогда в час дня в «Сарди». Один маленький вопрос: ты ведь выпиваешь?
Ну да.
Тогда мы поладим.
Несмотря на призывы Мег не нервничать, я была ужасно напряжена, когда входила в «Сарди». Метрдотель проводил меня к «столику мисс Малоун» — он был одним из лучших, по центру боковой стены обеденного зала. Она уже была на месте — с сигаретой в одной руке, бокалом в другой, и перед ней на столике лежал раскрытый журнал «Атлантик манфли». В отличие от Джека, она была миниатюрной, но довольно хорошенькой, эдакой взрослой девчонкой-сорванцом. Когда я подошла ближе, она внимательно оглядела меня с ног до головы. И как только я села, она ткнула в раскрытый журнал и сказала:
Тебе никогда не приходило в голову, что в Эдмунде Уилсоне[52] слишком много дерьма?
Дерьма… или, может, просто жира и помпы? Моя реплика удостоилась намека на улыбку.
Что ты пьешь? — спросила она.
Если у тебя «буравчик», то я тоже выпью,
Заметано, — сказала она и снова пустилась в диатрибу против Уилсона, Сирила Коннолли и других претендующих на мировую славу литературных критиков. К тому времени, как подоспел второй «буравчик», я уже была полностью в курсе внутренних конфликтов, бушующих в «Макгро-Хилл». А когда принесли ланч вместе с бутылкой «Суаве», ей захотелось знать все о работе в журнале «Суббота/Воскресенье». Когда дошла очередь до кофе, а это был уже в три пополудни, мы обе находились в изрядном подпитии, и я досконально знала историю недавнего романа Мег со старшим редактором «Кнопфа».
Знаешь, что мне больше всего нравится в женатых мужчинах? — сказала она, размахивая бокалом. — То, что они думают, будто контролируют ситуацию, в то время как именно мы обладаем реальной властью. Мы можем в любой момент вышвырнуть их пинком под зад из своей квартиры. Конечно, я в таких вещах романтик.
Могу себе представить, — рассмеялась я.
Джек всегда говорил, что я унаследовала гены циников нашего рода. Чего нельзя сказать о нем. Пусть у него этот бруклинский ирландский фасад, но по жизни он очень мягкий. Ты бы слышала, как он говорит о тебе. Ты для него — спасение, избавление от всех тягот. Когда он впервые попытался заговорить со мной о тебе, он так путался, так боялся. Наконец я прервала его и твердо сказала: «Ради бога, Джек, я ведь не святой отец. Ты любишь эту девушку?» На что он ответил: «Больше всего на свете». И… вы только посмотрите… она краснеет.
Да, краснею, — согласилась я.
Не смущайся. Я просто рада за вас обоих. Как написал один из ребят в Брилл Билдинге, «любовь — это классная штука».
Он так боялся рассказать тебе.
Все потому, что мой брат — худший вариант ирландского католика. Он по-настоящему верит в первородный грех, в грехопадение, проклятие, осуждение на вечные муки и прочую библейскую ересь. В то время как я всегда говорила ему, что мораль — это все чушь. Главное, соблюдать приличия. Насколько я понимаю, он довольно порядочно обошелся с Дороти.
Может быть… но иногда я чувствую себя ужасно виноватой перед ней.
Послушай, он вполне мог бросить ее с Чарли на руках. Что уж говорить, большинство мужиков на его месте поступили бы именно так. Но он верный и преданный человек. Так же, как и Дороти. Я хочу сказать, что всегда считала Дороти порядочной женщиной. Она, конечно, не зажигает, ей не хватает изюминки, но, по сути, она правильная. Ну и что, если в их браке не было большой и страстной любви, зато он нашел ее с тобой. С Дороти у него крепкая дружба — и это тоже неплохо. Большинство известных мне браков основано на взаимной ненависти.
Не хочешь ли ты сказать, что именно поэтому никогда не выйдешь замуж?
Предпочитаю никогда не говорить
Мне близка эта позиция.
Значит, тебя не смущает роль «другой женщины»?
Иногда просто диву даешься, как много можно вынести в этой жизни.
После этого ланча мы с Мег стали закадычными подругами и договорились время от времени устраивать себе ночные девичники. Джек был в восторге оттого, что мы нашли общий язык… хотя его всегда немного беспокоило, о чем мы болтаем в эти пьяные застолья. Однажды вечером, когда мы уютно устроились на диване у меня дома, он устроил мне допрос с пристрастием по поводу моей недавней встречи с его сестрой.
То, о чем мы говорили, тебя не касается, — поддразнила я его.
Надеюсь, это была обычная девчоночья болтовня.
Ха! Как ты себе это представляешь — чтобы мы, две взрослые женщины, выпускницы Брин-Мора и Барнарда, состоявшиеся в профессии, — и обменивались рецептами выпечки?
Нет, но я так полагаю, вы обсуждаете лак для ногтей или колготки.
Если бы я не знала, что ты нарочно меня провоцирует непременно поддалась бы на это.
Ну ладно, колись — о чем болтали?
О твоих подвигах в постели.
Он побледнел:
Ты серьезно?
Абсолютно. Мег хочет знать все и в мельчайших подробностях.
Господи Иисусе…
А о чем еще, по-твоему, мы можем разговаривать?
Ты ведь шутишь, да?
И почему мужчины такие тупые?
Потому что мы допускаем ошибку, влюбляясь в таких умных, как ты.
А ты предпочел бы тупицу?
Никогда.
Ответ предусмотрительный.
Значит, ты ничего мне не расскажешь…
Нет. Наши разговоры сугубо конфиденциальные… как и положено. Так и быть, скажу тебе одну вещь, в которой я вчера призналась Мег: я счастлива.
Он внимательно посмотрел на меня:
В самом деле?
Не делай вид, будто страшно удивлен.
Я не
Знаешь, мне тоже. Потому что все складывается так хорошо.
Он наклонился и поцеловал меня:
Жизнь может быть сладкой.
Я ответила ему поцелуем:
Однозначно.
Когда жизнь сладкая, то и время как будто летит с пугающей скоростью. Возможно, потому, что события плавно сменяют друг друга, подчиняясь некоему распорядку, и обстоятельства складываются непременно ко всеобщему благу. Мои колонки имели успех. «Харперз энд Бразерс» выплатили мне целое
