сторонились и дружелюбно говорили мне: «Глядеть надо, пьяная морда».

Вот и всё.

Прогулки по улице «Новый быт»

«В каждом уважающем себя городе, — размышлял Раевский, — должна быть Красная площадь, желательно и существование ботика. Ну, не просто ботика, а ботика Петра Первого. Дедушки русского флота. Вот в Ленинграде он есть, был на Измайловских прудах, в Переславле, кажется… Не удивлюсь, — продолжал Раевский, разговаривая сам с собой, — если ещё где-то есть эти дедушки-ботики. Расплодились они по земле русской. Возникает, правда, вопрос, кто же был бабушкой русского флота?»

Он шёл вдоль берега реки, мимо длинных деревянных лодок и маленьких рубленных, в три окна, домов, превративших городок в большую деревню. Толстая баба полоскала бельё, чудом держась на мостках, ещё две, повязанные одинаковыми пуховыми платками, ругались у калитки. Пьяный брёл по улице, одной рукой держась за забор. Было пасмурно, и Раевский откровенно замерзал в своём городском костюмчике.

Был лягушачий час. Земноводное войско перемещалась по дороге во все стороны.

— Туманно, туманно, ах как всё туманно… э… кругом, — напевал Раевский. Где-то пилили дрова, и унылый звук циркулярной пилы, вгрызающейся в дерево, дополнял картину мироздания. Картина мироздания была для него безотрадна.

— Душераздирающее зрелище, — бормотал он. — Я похож на ослика Иа-Иа. Хороши же здесь названия. Улица «Коммунальный городок». А вот улица «Новый быт». Ну, вот как, скажите, можно жить на улице «Новый быт»? То есть ничего дурного тут нет, и я бы не хотел, чтобы это всё переименовали. С моими мыслями жить на улице Первомайской ещё хуже. Мои размышления бессвязны, и гадкая моя сущность не знает — предаваться тоске или восхищаться местной храмовой архитектурой… Все старорусские города на одно лицо, вот что я вам скажу…

Конференция закончилась, уехали почти все. Уехал оргкомитет. Уехали знакомые, с которыми Раевский по утрам поглощал блины с клюквой, местную достопримечательность. Эти блины продавались буквально на каждом углу, от них положительно нельзя было никуда деться.

Уехал содокладчик Раевского. Накануне они гуляли по окрестностям, месили дорожную грязь и лазили на монастырские стены. К товарищам постоянно привязывались не то деревенские, не то городские собаки и с лаем провожали по пути.

Тогда приятель хватал камни с земли, и, приговаривая: «Ну что, видишь!? То-то, а, побежала в другую сторону, да, будто и не сюда хотела, да?!», — чавкал грязью, топал ногами.

Особого комизма Раевский в том не видел, но тоже топал ногами и брызгался грязью. Так проходили их прогулки, но, как и всё — закончились.

Содокладчик уехал. Уехали все. Раевский остался, и, сам не зная зачем, пустился гулять по тихим просёлкам между домами.

Он попал в этот городок по ошибке. Вместо научной конференции здесь проводилось совещание больших начальников.

Все начальники — не моложе пятидесяти и не старше шестидесяти пяти, одетые в пиджачно- галстучную униформу — обнюхивали друг друга, выбирали пару, образовывали стаи.

Раевского очень раздражало, что они не могут устроить даже пьяного дебоша.

И вот конференция кончилась. Небитые начальники разъехались, остался один Раевский с графиками да формулами на рулонах чертёжной бумаги, с томлением в груди, с жаждой мести неизвестному злому началу.

— А что ж вы, гады, (тут он заменил для воображаемого слушателя крепкое слово) ботик потопили?! Стоял апрель… Любимый мой апрель. Стоял апрель, и жизнь была желанна… Но повернулась моя жизнь. Однокурсники мои стали начальниками, их дети пошли в школу… А я занимаюсь научными склоками. Диссертация накрывается, начальство меня не любит, пора что-то менять, а что — непонятно… И зачем я всё это пережёвываю, услышь меня кто-нибудь из знакомых — стал бы мне мораль читать. Вот, скажет, старый русский город, река, церкви, набитые картошкой. Нечего страдать и пускать слюни… А я скажу этому придурку:

— Жизнь мне недорога… Жизнь недорога, вот упаду в грязь и заплачу… Нет, нет, не об этом я…

От меня ушла жена, и в этом всё дело.

Вдруг он в испуге остановился. Сам того не заметив, Раевский забрёл на кладбище.

Вокруг него столпились кресты, и в центре каждого сияла сверкающая табличка с тремя цифрами, похожая на номер запертой пока квартиры.

Страх пробрал его тоскливую душу. Милыми показались и скучные начальники, и деревенские собаки. Он оглянулся и, внимательно смотря под ноги, чтобы не испачкаться, стал выбираться на дорогу.

Майор Казеев

На Москву навалился внезапный снег, стали белыми крыши. На той, что напротив моего окна, видны были снежные вмятины. Они были похожи на след упавшего дворника. Говорят, что снег не падает на сухую землю. Значит, в природе что-то изменилось, сначала октябрь поменялся местами с сентябрем, и вот теперь, нежданным воскресеньем выпал снег.

Зима сразу сменила осень, а осень была долгая-долгая.

Ещё случился у моего кота день рождения. Я купил бутылочку водки и пришёл домой. Мы с дедом нарезали тонкими ломтиками кусочек жёлтого сала и чокнулись. Кот смотрел на нас зелёными немигающими глазами.

В квартире было тепло и пахло — промокшей извёсткой от потолка, гречневой кашей с кухни, и пылью — от кота.

Тем же вечером мне позвонил давний и старший товарищ, бывший прапорщик Евсюков. Евсюков служил егерем далеко-далеко от Москвы, и вот приехал к нам в гости.

Но был ещё и другой повод для звонка. Надо было помочь Бортстрелку. Впрочем, звали его просто Стрелок. Стрелок получил квартиру, и теперь нужно было перетащить его нехитрый скарб через несколько улиц. Нужно было бережно посадить на этот скарб его жену и ветхую бабушку, и нужно это было сделать в субботу, потому что Стрелок уже договорился о машине.

Я встал и, напившись пустого чая, надел свою старую офицерскую шинель со споротыми погонами.

В этом не было рисовки — на моей китайской куртке сломалась молния, а другой одежды у меня не было. А ещё я надел крепкие яловые сапоги и стал похож на мальчишку-панка, потому что волосы у меня успели отрасти.

Я шёл к метро и поймал себя на том, что невольно твёрдо, плоско подошвой, ставлю ногу.

Это была вечная армейская память о топоте подкованных сапог на плацу, когда моя ладонь дрожала у виска, и мимо плыла трибуна с гербом.

За мной точно так же, как и я, сто двадцать раз в минуту, бил в асфальт коваными сапогами мой взвод.

И вот время строевого шага ушло. Что-то окончательно подгнило в русском государстве, и я видел, как изменились часовые Мавзолея. Они вылезали из-за ёлок, и так же исчезали, сменив церемониальный шаг на быстрый топоток. Через три дня после описываемых событий они пропали совсем. Тогда мне говорили,

Вы читаете Свидетель
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату