– Да. Надеюсь, что скоро от нее избавлюсь.
– Прекрасная новость, – сказал Антон. – Может, ты когда-нибудь зайдешь ко мне поговорить? Ты могла бы работать преподавателем.
Девушка отрицательно покачала головой.
– Нет, спасибо, Антон. С балетом покончено.
Он кивнул.
– Я понимаю. Пожалуйста, извини. Я должен идти к Иветте.
В комнату вошла Глэдис с подносом, на котором стояли бокалы с шерри.
– Как ты себя чувствуешь, Мадди? – спросила она, подойдя к девушке.
– О'кей, спасибо.
– Как это ужасно, – вздохнула Глэдис. – Подумать только! Только что мистер Себастиан разговаривал с мистером Кристофером у него в кабинете, а в следующую минуту мистера Кристофера нет уже в живых.
Мадди нахмурилась:
– Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что Себастиан был тут в день, когда погиб отец?
Глэдис смущенно смотрела на нее.
– А разве он тебе ничего не сказал? О, Господи, может, я что-то не то сказала? Извините, мне надо разнести шерри.
Она поспешно удалилась, а к Мадди подошел Себастиан и положил ей руку на плечо.
– Крепишься, дорогая?
– Подожди… Почему ты мне не сказал, что виделся с отцом в день его смерти?
Явно растерявшись, он пожал плечами.
– Ну, я… Мне это показалось не очень важным…
– Не очень важным? Себастиан, ты что? Возможно, ты последний, кто видел его и разговаривал с ним, и ты думаешь, что это неважно? – У Мадди внезапно замерло сердце от предчувствия чего-то ужасного.
– Тут что-то произошло? Зачем тебе нужно было видеть отца?
Себастиан знал, что можно сказать неправду, можно сказать все, что угодно, и выйти из этой ужасной ситуации. Но, посмотрев на Мадди, он понял, что больше не сможет ей лгать. Она должна знать правду.
Он тяжело вздохнул, с любовью и нежностью взглянул на нее, понимая, что теряет ее, и тихо сказал:
– Думаю, нам лучше пойти домой.
– …Вот и вся правда, – закончил свой рассказ Себастиан, все еще держа в руках пакет, который нашел на чердаке. – Мы договорились встретиться в пятницу и еще раз все обсудить. Господи, Мадди! Самое ужасное во всей этой истории то, что после разговора с Кристофером я ходил по парку, думал обо всем этом и решил, что все это нужно предать забвению. Я понимал, что это причинит горе многим людям. К тому же перед смертью моя мать сказала мне одну вещь, которая, видимо, доказывает, что я принял правильное решение. Я собирался поехать домой, позвонить Кристоферу и сказать ему, – его голос прервался. – Когда я приехал домой, и ты мне сказала, что он погиб, я… Черт возьми!
Себастиан в отчаянии обхватил голову руками.
– Можешь себе представить, что я пережил в последние несколько дней, думая, что я виноват в смерти твоего отца?
Мадди села в кресло напротив него. Она была мертвенно бледна, внешне абсолютно спокойна, ее состояние выдавали только побелевшие костяшки пальцев, сжатых в кулаки так, что почти впились в ладонь. Только теперь она поняла до конца, каким бывает горе, и какой бывает боль.
– Я думаю, что тебе лучше уйти… – неестественно спокойно сказала она.
– Все, что ты скажешь, дорогая, но только прошу тебя, помни, следователь подтвердил, что это был несчастный случай, и…
– Себастиан, ты веришь в это не больше, чем я, – ледяным голосом сказала Мадди. – И я не желаю это обсуждать. Уходи!
Он посмотрел на ее бледное, окаменевшее лицо и сверкающие глаза, с ненавистью глядевшие на него, и беспомощно спросил:
– Ты уверена, что с тобой все в порядке? Ты ужасно выглядишь и…
– Все нормально, Себастиан, не бойся. Другой жертвы не будет. У меня все отлично.
– Мадди, подожди! Не надо так!
– Не надо? – голос девушки задрожал. – Да ведь ты же мне только что сказал, как мой отец убил себя из-за того, что ты ему наговорил!
Она тяжело, прерывисто дышала.
– Пожалуйста, уходи сейчас же!
Себастиан встал и сделал шаг к ней.
– Не прикасайся ко мне! – закричала Мадди с отчаянием, и он отшатнулся, а потом медленно пошел к двери и только у порога оглянулся, чтобы последний раз увидеть ее.
– Наверное, Мадлен, ты хотела бы, чтобы меня не было в живых. Ну что же, может, тебя утешит, что без тебя для меня жизнь потеряла всякий смысл. Я потерял единственного дорогого мне человека. Это моя кара.
Себастиан смахнул слезу и добавил:
– Я люблю тебя, Мадди, и всегда буду любить.
Мадди не посмотрела на него, когда он вышел из комнаты, и только услышала, как хлопнула парадная дверь и машина отъехала от дома.
Глава 78
Саша проснулся среди ночи от приступа кашля. Стараясь не разбудить Наташу, спавшую в соседней комнате, он бросился в ванную, выпил немного воды и внимательно посмотрел на себя в зеркало. Вид у него был ужасный.
Этот изнурительный кашель мучил его уже три недели, и с каждым днем ему становилось все хуже и хуже.
Саша почувствовал, что у него все внутри похолодело от ужаса. А что, если? Саша замотал головой. Нет, скорее всего это простуда, и вскоре все пройдет.
До него донесся плач Наташи. Надеясь, что девочка вскоре заснет, он не пошел к ней, но через несколько минут плач ее усилился. Он пошел в детскую, так как знал, что Николь все равно не будет обращать внимания на плач дочери до тех пор, пока ему это не надоест, и он сам не успокоит ребенка.
Как только Саша взял на руки крохотный сверток, Наташа моментально прекратила плакать.
– Ну, ну, малышка. Кушать хочешь? – с ребенком на руках он пошел на кухню и стал искать бутылочку. Николь отказалась кормить дочку грудью, несмотря на то, что акушерка сказала ей, что молока у нее много. Николь заявила, что читала по этому поводу и знает, что от кормления грудь у нее отвиснет, а она этого боится.
Саша вернулся в детскую, сел на стул, дал ей соску, и Наташа сразу довольно зачмокала.
С той минуты, как девочка появилась в доме, он все время сам за ней ухаживал. Николь отправлялась ночью в постель, заявляя, что она слишком устала, и если у него нет времени заниматься Наташей, то им следует взять няню. Казалось, что Николь вообще не проявляла никакого интереса к своей прелестной дочурке, тогда как Саша в ней души не чаял. Иногда эгоизм Николь до такой степени раздражал его, что ему хотелось надавать ей по шее. Полное равнодушие, которое выказывала Николь по отношению к собственному ребенку, доводило его до бешенства.
Однако стоило Саше передать девочку Николь, как Наташа начинала отчаянно плакать. Создавалось такое впечатление, что мать и крохотную дочку ничего не связывало, и Саша взял на себя роль Николь.
По горькой иронии судьбы теперь, когда он мог свободно уйти от нее, у него совсем не было уверенности, что он хочет этого. Поступить так значило для него покинуть ребенка, которому он дал русское имя, оставить Наташу на попечение ее матери.
