специальную услугу, оказанную ему давным-давно, и раза два в год приезжал к нам ужинать.
Прошло некоторое время, прежде чем Хьюит подошел к телефону – он был не то в оранжерее, не то в конюшне, не то еще где-то, но, во всяком случае, как он сказал, мой голос доставил ему удовольствие. Как только я сообщил ему, что Вульф хотел бы нанести ему визит, он ответил, что будет рад разделить с ним ленч, и добавил, что в связи с этим ему хотелось бы задать Вульфу один вопрос.
– Боюсь, что вам придется действовать через меня, – ответил я. – Я звоню из автомата. Вы уверены, что наш разговор не подслушивается?
– Да что вы?! Я не вижу причин…
– Я звоню по телефону-автомату, так как наш телефон прослушивается и мистер Вульф не желает предавать гласности то, что наша встреча состоится по его инициативе. Поэтому не звоните нам. Возможно, что завтра вас кто-нибудь навестит, отрекомендуется репортером и начнет задавать всякие вопросы. На этот случай, пожалуйста, запомните, что вы еще на прошлой неделе пригласили нас на завтрашний ленч. Хорошо?
– Да, конечно. Но Боже мой, если ваш телефон прослушивается… это же совершенно незаконно!
– Завтра мы все вам расскажем. Во всяком случае, я надеюсь.
Он ответил, что будет с нетерпением ждать нас к полудню.
В кабинете у нас есть телевизор и радио. Я полагал, что, вернувшись, найду здесь Вульфа в его любимом кресле, причем радиоприемник будет включен на полную мощность. Однако в кабинете никого не оказалось, и я спустился в подвал. Вульф все еще был там. Телевизор продолжал работать, и Фриц, зевая, смотрел на экран. Вульф сидел, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами, вытягивая губы. Он, несомненно, размышлял, но над чем? Я стоял и смотрел на него. Я никогда не прерываю его манипулирования губами, но на этот раз мне пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы не заговорить, так как я не верил, что он думает о чем-то серьезном. Ведь не было ничего такого, что бы он мог высиживать. Прошли целые две минуты. Три. Решив, что он просто практикуется или репетирует, я подошел к стулу и громко кашлянул. Вульф открыл глаза, замигал и выпрямился.
– Все в порядке, – доложил я. – Нас ждут в полдень, так что придется выехать в десять тридцать.
– Ты не поедешь, – ответил он. – Я уже позвонил Солу. Он придет в девять утра.
– Понимаю. Вы хотите, чтобы я оставался дома на тот случай, если Брегг пришлет сюда своих молодчиков на исповедь.
– Я хочу, чтобы ты разыскал Фрэнка Оделла.
– Боже мой! Это все, что вы придумали?
– Нет. – Он повернул голову. – Чуть погромче, Фриц! – Затем снова обернулся ко мне. – Я вчера сказал, что ты убедил меня в том, что попытки доказать, будто убийство совершено агентами ФБР, окажутся тщетными. Беру свои слова обратно. Мы должны создать ситуацию, при которой ни одна из версий не останется без проверки. Мы можем или доказать, что убийство совершено ФБР, или доказать, что ФБР не причастно к убийству, или не доказывать ни того, ни другого, пусть убийство останется нерасследованным. Мы предпочитаем вторую версию, и именно поэтому ты должен отыскать Оделла. Если нас вынудят остановиться на первом предположении или на третьем, мы встретимся с обстоятельствами, при которых никогда не сможем выполнить наши обязательства перед клиентом.
– У вас нет никаких обязательств, кроме обязательства предпринять расследование и употребить на это все ваши усилия.
– Местоимения!
– Ладно, пусть будет «мы» и «наши».
– Так лучше. Вот именно, все наши усилия. Это самое важное обязательство для человека с чувством собственного достоинства, а мы оба обладаем им с излишком. Какие бы обстоятельства ни заставили нас принять то или иное решение, мистер Брегг должен поверить, во всяком случае, заподозрить, что Морриса Элтхауза убил один из сто людей. Пока я не могу придумать никакого маневра, который привел бы к этому. Я пытался что-нибудь изобрести, ожидая твоего возвращения. Что ты можешь предложить?
– Пока ничего. Он или верит в это, или не верит. Десять против одного, что верит.
– Как ты думаешь, о чем я хочу договориться завтра с мистером Хьюитом? Пока что у меня пересохло в горле. Фриц!
Молчание. Я обернулся. Сидя на стуле, Фриц крепко спал и, видимо, храпел, но телевизор заглушал его храп. Я предложил перейти в кабинет и для разнообразия включить музыку. Вульф согласился, мы разбудили Фрица, поблагодарили за гостеприимство и пожелали спокойной ночи. По дороге в кабинет я взял из холодильника пиво для Вульфа и молоко для себя. Когда я вошел, он уже включил радио и сидел за своим столом. Так как разговор должен был быть длительным, я передвинул желтое кресло поближе к нему. Он налил себе пива, я сделал глоток молока и сказал:
– Я забыл спросить Хьюита относительно «Десяти гурманов». Вы все равно повидаетесь с ним завтра и спросите сами. Итак, какова программа действий?
Было далеко за полночь, когда Вульф направился к лифту, а я – за простынями, одеялом и подушками, чтобы провести вторую ночь на кушетке в кабинете.
8
В телефонной книге было больше сотни Оделлов и ни одного Фрэнка. Установив это около десяти часов утра в пятницу, я сидел за своим столом, размышляя, что же предпринять? Это была не такая уж проблема, чтобы обращаться с ней к Вульфу, да и все равно его не было.
Сол Пензер пришел к девяти часам. В девять тридцать, вместо того чтобы отправиться наверх в оранжерею, Вульф спустился вниз, надел свое самое теплое пальто и бобровую шапку и, последовав за Солом на улицу, сел в машину марки «герон». Он, конечно, знал, что если включить отопление на полную мощность, в машине будет жарко, как в печке, но все же оделся потеплее, так как не верил никаким механизмам более сложным, чем тачка. Даже если бы я управлял машиной, он, наверное, опасался бы, что может оказаться в каких-нибудь диких джунглях Лонг-Айленда.
Пришлось напрячь силу воли, чтобы сосредоточиться на Фрэнке Оделле, беседа с которым могла быть лишь ударом в темноте, совершаемым по приказу Вульфа исключительно потому, что он выбрал второе из трех предположений. Я предпочел бы думать о Лонг-Айленде. Хотя я знал умение Вульфа использовать все возможности для достижения цели, но еще никогда мне не приходилось видеть, чтобы он выдумывал что- либо более хитроумное, чем план, для проведения в жизнь которого он собирался привлечь Льюиса Хьюита. Поэтому я и хотел быть там. Гений хорош в качестве свечи зажигания, дающей искру, но кто-то должен проверить, не течет ли радиатор и в порядке ли резина. Если бы не Сол Пензер, я бы настоял на том, чтобы поехать с ним. Но Вульф приказал ехать Солу, и Сол – единственный человек, которому я, не задумываясь, доверил бы свои дела, случись мне сломать ногу.
Я заставил себя вернуться мыслями к Фрэнку Оделлу. Проще всего было бы позвонить в отдел амнистий и узнать, нет ли его в списках досрочно освобожденных. Но, конечно, не по нашему телефону. Если в ФБР пронюхают, что мы тратим время и деньги на Оделла, о котором нам рассказал Квайл, они сразу сообразят, что это неспроста и мы считаем, что он замешан в убийстве Элтхауза, а этого нельзя было допустить ни в коем случае.
Я решил действовать наверняка. Если какой-нибудь сотрудник ФБР сочтет, что я преувеличиваю возможности его учреждения, это будет означать, что он очень многого не знает. Я тоже не много знаю о ФБР, но кое-что слыхал…
Я заглянул в кухню, сказал Фрицу, что ухожу, оделся и вышел на улицу. Пешком дошел до гаража на Десятой авеню, попросил разрешения Тома Халлорана воспользоваться телефоном и набрал номер Лона Коэна в редакции «Газетт». Лон был осторожен и не расспрашивал меня о том, как продвигаются наши дела с миссис Бранер и ФБР. Он спросил только, может ли он рассчитывать на бутылку коньяка.
– Пришлю тебе бутылочку, – ответил я, – если ты ее заработаешь. Можешь приступить немедленно. Года полтора один человек по имени Фрэнк Оделл был осужден за мошенничество. Если он вел себя хорошо, ему, возможно, сократили срок и он находится на свободе.
