Тедженец, выслушав шутников, важно ответил:
— Ай, что вы понимаете! Дайте мне десять больших казанов — и я превращу их в пушку.
— В пушку? — переспросил Якши-Мамед.
— Зачем тебе пушка, — спросил сердар, — если ты не веришь в государство туркмен?
— Не мне нужна пушка, а Хива-хану, — уточнил Тедженец. — И не одна пушка, а много. Его величество решил усилить ряды артиллеристов-топчи.
— Воевать, что ли, с кем-нибудь собирается? — спросил Якши-Мамед.
— Да, друг Якши, воевать. Со стороны Бухары уже пахнет порохом. Этот ишак Насрулла подружился с шахом Персии и теперь заигрывает с урусами. А наш Аллакули, по просьбе инглизов, хочет проучить этих ослов!
— Сколько дашь овец за один большой казан? — спросил один из аксакалов.
— Сколько весит казан, столько мяса и дадим, — ответил Тедженец.
— Ох-хо! — засмеялся Якши-Мамед. — Неужели казан стоит только двух овец? Меньше десяти овец или одного верблюда за казан не возьму.
— Ладно, друзья, договоримся, — не стал спорить Тедженец. — Давайте завтра поедем в ваше селение и там сторгуемся.
— Сторговаться-то может и сторгуемся, — опять подал голос аксакал, — но казанов-то и чашек у нас в Гасан-Кули мало. Разве что у русского купца взять. У того, говорят, все трюмы казанами, железом да железными нитками заполнены.
— С урусом есть войско? — спросил Тедженец.
— Зачем ему войско? — усмехнулся Якши-Мамед. — Один со слугами всюду ходит, никого не боится. Знает, что за его спиной столько урусов, сколько муравьёв во всех муравьиных кучах Хивы!
— Не потому он один ходит, — возразил аксакал. — Он нас не боится оттого, что верит нам.
— Верит, — сердито усмехнулся Махтумкули-сердар. — Все мы друг другу верим, все улыбаемся и хорошие слова говорим, а когда дойдёт до настоящего дела — друзья бегут в разные стороны: кто в Хиву, кто в Россию.
— Да, сердар, такова жизнь, — согласился Тедженец и напомнил: — Если не передумал, то мы завтра к тебе пожалуем.
— Приезжайте…
Выйдя из кибитки, атрекцы скупо попрощались и отправились в Гасан-Кули.
И сердар, и Якши-Мамед испытывали странное чувство неловкости и раздражения от того, что завтра свои же туркмены, но подданные Хивы, как ни в чём не бывало будут продавать атрекцам их же скот.
— Я сосчитал, сколько их, — тихонько проговорил Якши. — Их не больше трёхсот человек. Может, нападём да отобьём своё добро? Какая разница — хивинцы или персы, из Теджена или Тегерана — всё равно враги, и общего языка нам с ними не найти.
— Не горячись, Якши, — успокаивал молодого хана сердар. — Ты думаешь, у меня не горит печень от того, что моими верблюдами эти собаки распоряжаются? Но надо собрать всю волю и не показать им нашу обиду. Если кинемся на них, может быть, и победим. Но через месяц-другой примчится сам Аллакули и тогда трудно будет искать спасения. На Челекен что ли опять поедешь прятаться… К брату своему? — Сердар засмеялся, и Якши-Мамед выругался:
— Собачья отрава! Придёт время, я его заставлю в ногах у себя валяться.
— Ладно, друг, давай остудим свои головы и встретим хивинцев, как подобает умным мусульманам.
На другой день Тедженец приехал с сотней всадников, пригнал отару и десятка два верблюдиц. Началась торговля. Атрекцы все нуждались в овцах, а о верблюдах и говорить нечего: верблюдица всегда может заменить и коня, и корову, и овцу. Повезли на арбах и покатили между кибиток казаны, потащили липшие чугунные кундюки. Мальчишки давно знали, что у Чагылской косы, на мелководье лежит громадный русский якорь: его выбросили лет сто назад моряки, когда приплывали к берегам. Словно муравьи, облепили они его, погрузили на арбу и привезли Теджен-цу. Юзбаши был доволен. Обменивая овец и верблюдов на чугун и железо, он всё время смотрел на русские парусники, которые стояли в море поодаль, и ждал самого купца Михайлу. За ним давно послали: вот-вот должен был приехать. Однако купца то ли не было на корабле, то ли не торопился увидеть гостей из Хивы: прождали его до самого вечера. Уже на закате солнца, когда Мяти-Тедженец расположился на тахте у кибитки Якши-Мамеда и старая ханша Кейик сама взялась подавать ему угощение, показался с тремя музурами Михайла. Он шёл в рубахе, подпоясанной плетёным шнуром, в парусиновых брюках и брезентовых сапогах. На голове купца красовалась широкополая соломенная шляпа. Музуры были в грязной замусоленной робе, но у каждого за поясом торчал пистолет. Вооружён был и сам Михайла.
— Доброго здоровьица, бабка! — громко поприветствовал он Кейик-ханым. — Как живёшь-можешь? Не болят косточки? Не кличет Чёрный ангел? А то месяц назад был у Кията. Он всё жалуется: Чёрный ангел ему открыл ворота и ждёт его не дождётся!
Старуха немного понимала по-русски, но сейчас она даже не придала значения тому, что сказал Михайла.
— Вот гость у нас именитый, — буркнула она, указывая на Тедженца. — Торговать с тобой приехал.
Увидев купца, к тахте поспешили сердар, Якши-Мамед и ещё несколько человек, кому не возбранялось присутствовать при деловых разговорах. Усаживаясь, Михайла поздоровался с Тедженцем, приглядываясь к его мрачному, с приплюснутым носом лицу.
— Наш друг, родом из Теджена, туркмен по национальности, но служит верой и правдой хану Хивы, Аллакули хочет с тобой торговать, — пояснил Якши-Мамед. — Нужны ему казаны… Меняет на овец, на верблюдов.
— Куда мне его овец-то девать! — засмеялся Михайла. — Разве их до Астрахани довезёшь? Да и до Баку не дотянешь. Чем их кормить в трюмах? А с верблюдами и того труднее. Такой товар мне не нужен.
Якши-Мамед перевёл слова купца, и Тедженец спросил:
— А в каких товарах нуждается урус?
— Вот кабы ты мне три ковра текинских привёз — тут бы мы с тобой сговорились! — сказал, азартно поблёскивая зрачками, Михайла.
— Есть ковры, только персидской работы, — ответил Тедженец. — У шахского вели захватили.
— Персидские у меня есть: все комнаты в Астрахани устланы! — похвастал Михайла. — А мне надо текинские ковры. Моя фрейлейн со вкусом, друг ты мой. Это тебе ни какая-нибудь там пери! Габи у меня разбирается — что к чему. Говорит: самые наилучшие ковры — это текинские!
— Жене подарок хочешь сделать? — спросил Як-ши-Мамед.
— Жене, хан-ага, кому же ещё! — весело отозвался Михайла. — Недавно женился. Купил себе небольшое поместье в Баку, а обставить комнаты пока что не успел. Вот и хочу — со вкусом, стало быть… — Умолкнув на мгновение, Михайла спросил: — А зачем ему котлы да казаны понадобились? Нечто в Хиве мало казанов?
Тедженцу сказали, о чём спрашивает купец, и тот, не моргнув глазом, соврал:
— Сыновей своих женю. Невест всем купил. Гостей на той придёт много. Вся Хива, весь Ахал и Тёке. Много казанов надо!
«Ловок Тедженец, — подумал про себя сердар. — О пушках ни слова».
— Хорошее это дело — женитьба, — одобрил Михайла. — Ну что ж, коли так, то я поступлюсь. Гоните своих овец к берегу, режьте, делайте солонину, а ещё лучше кавурму. Всё равно команду кормить чем-то надо. А за казанами и другой утварью прошу-с, дорогой гость, на корабль. Садитесь в катер…
Тедженец остался доволен купцом. Махтумкули-хану сказал тихонько, по-своему:
— В Хиве у нас тысяч пять, не мензе, урусов, и все туда попали из-за своей доверчивости. Было бы другое время, утащил бы и этого.
Сердар засмеялся, но деланно, без веселья, и подумал про себя: «В другое время и мы бы тебя ограбили до нитки, да ещё за самого выкуп взяли!»
Человек сорок отправились к купцу на шкоут, остальные хивинцы поехали к своим кибиткам.
