повернуться и выскользнуть незаметно. И тогда не будет неприятного разговора с тем, от кого недавно убежала.
«Интересно, он считает меня сумасшедшей? Наверняка. Я прочитала ему целую лекцию, а потом умчалась при малейшем намеке на то, что придется ненадолго покинуть свою тихую гавань. А может, я действительно сумасшедшая? Нет, нет и нет».
И все же мужчина, стоящий в противоположном углу комнаты, внушал ей страх своим совершенством. И удивлял, потому что в его глазах читался искренний интерес.
«Откуда взяться такому интересу, ведь я его не заслуживаю, да и не нужен он мне. В его мире я всего лишь пыль под ногами».
Птичка этого мира не знала, и при взгляде на Брэда ей пришло в голову, что единственный способ поддерживать общение с ним — приблизить его к своему уровню, хотя бы чуть-чуть. И не надо враждебности, напротив, следует вести себя так, словно ты ему ровня, а иногда и превосходишь его.
«Разве не так я вела себя при первом свидании? Тогда я занималась самообороной, выдерживая дистанцию и не выпуская ситуацию из-под контроля. Сейчас надо придерживаться той же тактики. Нельзя, чтобы он понял, насколько нравится мне».
Птичка порывисто вздохнула и метнулась назад, в коридор.
«Как такое могло прийти в голову? Конечно, все не так. Да, он мне нравится, но — иначе».
— Птичка, это ты? — окликнула ее Элисон.
Сама мысль о том, что ее тянет к этому мужчине, пугала, заставляла чувствовать себя червяком. Ведь никогда, ни при каких обстоятельствах он не заставит себя проявить ответное чувство к такому ничтожеству, как она.
— Ты здесь?
«Надо держать себя в руках!» — приказала себе Птичка.
Она глубоко вздохнула, рассеянно пригладила волосы и сделала шаг вперед. Брэд и Элисон пристально смотрели на нее. Птичка попыталась найти слова, скрывающие страх, но так и ничего и не придумала. Просто остановилась.
— Привет, Птичка, — улыбнулся Брэд Рейнз.
— Здравствуйте.
— Спасибо, что пришли.
«Что это он так на меня смотрит… Да так и должно быть, — уверяла она себя. — Это естественно, и взгляд дружелюбный. В конце концов, ему нужна помощь, вот он и старается быть любезным. Но как же легко увидеть в его взгляде нечто большее — то, чего нет. Некий интерес ко мне. Надо держать себя в руках!»
— Не думаю, что могу быть вам полезна, — заговорила Птичка, проходя на середину комнаты, в надежде, что он не замечает легкого дрожания ее рук. — Но чтобы вы могли убедиться в этом сами и двинуться дальше, я готова показать вам свой фокус.
— Фокус?
— Фокус, шутку — как угодно. Давайте я побуду немного обезьянкой в вашем маленьком зоопарке, а потом вы займетесь настоящим делом.
— Птичка… — остерегающе подняла руку Элисон.
— Извините. Но ведь это правда.
У мистера Рейнза, казалось, язык к гортани прилип, и это приободрило Птичку.
«В его мире я, может, и ничто, но в этом кое-что значу. Пожалуй, Рауди и Андреа могли бы мною гордиться».
— Ладно, где тело?
Большой встроенный холодильник был справа, и мистер Рейнз кого-то окликнул:
— Боб, ты там?
Из-за угла, подталкивая каталку, появился фельдшер с болтающимся на груди стетоскопом. Под белой простыней безошибочно угадывались контуры женского тела.
Птичка вглядывалась в него, свободно перемещаясь в уме туда, куда ум стремился, в потаенные уголки всей этой истории, за пределы видимого глазу.
«Вижу, как женщина сбрасывает простыню, встает с каталки, направляется к двери. Простыня превращается в платье, облегающее стройную фигуру. Выходит, устремляется через весь город к своему дому, где ее поджидает какой-то мужчина. Она целует его и начинает кружиться словно в любовном танце. Но вот он в очередной раз поворачивается лицом, и я вижу, что это не мужчина. Женщина целует гориллу, внезапно обнажающую клыки, и…»
— Птичка?
— Да? — Она повернулась к Элисон.
«Надо возвращаться».
Птичка почувствовала, что ее охватывает паника, но сумела справиться.
— Здесь слишком много народу.
Фельдшер посмотрел на мистера Рейнза, тот кивнул.
— Подожду снаружи, — сказал фельдшер и вышел на улицу, оставив их втроем.
— Так лучше? — спросила Элисон.
Мистер Рейнз (а для тех, кто ему ближе: друзей, коллег, возлюбленных, — просто Брэд) смотрел на нее.
«Я должна оставаться сильной», — убеждала себя Птичка.
— Да, так лучше. — Она шагнула вперед. — Итак, мистер Рейнз, чего вы от меня хотите конкретно? Чтобы я у вас на глазах погладила труп?
— Птичка!
— Вы правы, просто не знаю, что со мной. — Казалось, она напугана собственными словами. — Извините, я не то хотела сказать.
— Не за что извиняться, — прервал ее Рейнз. — Поверьте, я чрезвычайно благодарен, что вы согласились выручить нас. Отдаю себе отчет в том, для вас это впервые. И мне очень неловко.
— Почему? Потому что вы не привыкли работать с обезьянками?
— По правде говоря, я не это имел в виду.
— Тем не менее это именно так, хотя бы отчасти. В обществе таких, как мы, нельзя чувствовать себя в своей тарелке. Мы для вас слишком… не такие.
— Прошу вас, Птичка, сейчас не время для… — снова попыталась урезонить ее Элисон.
— Для откровенности? — не дала договорить Птичка. — Верно, с настоящими людьми так не разговаривают.
Еще не договорив, Птичка почувствовала несправедливость своих слов. Похоже, она даже Элисон задела — та долго не отрываясь смотрела на свою подопечную, в то время как Брэд переводил взгляд с одной на другую.
— Вы правы, — наконец произнесла Элисон и повернулась к Брэду. — Она права. Все это чистый абсурд. Вы используете ее в своих личных интересах, а о ней даже не думаете. Неправильно это. Пожалуй, вам стоит уйти.
«Что? Нет! Пока не надо», — взмолилась молча Птичка.
— Извините… — Брэд растерялся. — Мне казалось, мы обо все договорились. Знаете, нам пришлось изрядно потрудиться, чтобы доставить сюда тело.
— В том-то и дело, — возразила Элисон. — Для вас это изрядный труд. А для Птички? Мне кажется, в этом случае нужно учитывать и ее интересы. Согласны?
— Конечно. Только… я посчитал, что мы их учитываем.
«Они оба обращаются со мной как с ребенком, — возмутилась мысленно Птичка. — А я не ребенок».
— Нет у меня никаких интересов, которые вы должны учитывать, мистер Рейнз. Что касается вас, Элисон, меньше всего хотелось бы видеть вас в роли посредницы.
«Слишком много говорит, — отметила Элисон. — Похоже, замолчать не может».
— Эта сторона дела меня совершенно не касается. Однако вы проделали долгий путь, так что давайте
