Она не в силах ответить, но ей сейчас важнее слушать, впитывать ценную информацию.
— Это значит, что все, на небе ли, на земле, застыли на своих местах и следят за тем, что сделает избранница номер один, Ники Холден. Откликнется ли она на призыв возлюбленного? Ответит ли любовью на любовь Бога? Устремится ли вместе с ним к вечности? Или плюнет в лицо, отвернется и найдет себе другого возлюбленного? Всем это хочется знать, все должны знать, потому что вы — единственная. Подлинная избранница. Вся вечность застыла в ожидании той, ради кого Бог сотворил ее. Ради вас!
«Ну и кто способен устоять перед чистейшей логикой этого исповедания правды?» — восхитился он собой.
— И сегодня вы наконец воссоединитесь с ним, как его невеста, для вечной жизни. Только представьте это, Ники. Сегодня — ваша брачная ночь.
Эта мысль заставила его вздрогнуть. Он сделал шаг вперед, взялся затянутой в перчатку рукой за края скотча и рывком сорвал его.
— Ни слова, ни звука, иначе снова залеплю.
Она судорожно вздохнула и закашлялась.
— Что-то беспокоит? Может быть, воды?
Выглядела Ники так, будто вот-вот разрыдается, но ей удалось взять себя в руки. Она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. По щекам ее катились слезы.
«Когда все закончится, придется снова заняться макияжем», — вздохнул он про себя.
— Квинтон… — Лицо у нее перекосилось, мешая говорить.
— Вы, наверное, от радости плачете, Ники? Слезы радости. Если зерно не упадет в землю и не умрет в ней, прекрасный цветок, который скрыт в нем, никогда не расцветет.
Она наконец обрела голос.
— Выслушайте меня, Квинтон. Прошу вас, выслушайте. Я хочу задать вам вопрос. Можно? Можно мне задать всего один вопрос?
С такого рода реакцией он столкнулся впервые.
— Разумеется.
— А что, если вы в одном пункте ошиблись? Я не утверждаю, что это действительно так, но все же… вдруг вы все же допустили одну маленькую ошибку?
«Нет, быть того не может. О чем она?»
— Допустим, все, что вы сказали, — правда. Все, что вы сказали о Боге и его избранниках. Это я понимаю. Ваша логика безупречна. Правда, все правда. Но что, если это мой выбор — когда и как идти к нему, мой, а не ваш? И даже не его. Что, если, коль скоро я избрана им, он дал мне такую возможность, потому что любит меня?
— Я его посланник, — возразил он, не понимая.
— А если вы ошиблись и сейчас лишь наносите ущерб его избраннице? Таким образом вы становитесь врагом Бога. Как Люцифер. И тогда…
Квинтон не вполне отдавал себе отчет в дальнейших своих действиях. Помнил только, что рванулся вперед и, размахнувшись, впечатал кулак в ее голову.
Тяжело дыша, он стоял над безжизненным телом и чувствовал, что в голове гудит целый рой ос, в который кто-то пустил летучую мышь. Раньше он не терял присутствия духа, особенно в такие ответственные моменты. Что это значит? Он ощущал себя так, словно его изваляли в грязи, использовали. «Но ведь это она виновата, она толкнула меня на плохой поступок. Прости меня, Отче. Прости». Теперь понадобится еще больше косметики. Может, дать ей побольше таблеток и прямо сейчас просверлить подошвы? Вышибить эти дикие мысли из головы невесты, как он научил уму-разуму Джошуа в ресторане «Элвей»?
Квинтон глубоко вздохнул и взял себя в руки.
«Нет, рано, она мне еще понадобится. Ники не права: никакой я не дьявол. Дьявол — Человек Дождя».
Глава 20
Засунув руки в карманы, Брэд Рейнз расхаживал по комнате и время от времени что-то бормотал. Андреа и Рауди продолжали понятное только им действо. Три часа прошло после его разговора с Птичкой. Судя по всему, попытки отыскать валета в колоде, этот ключ к шифру, спрятанный среди улик, не приносили результата. И если главное в этом, день можно считать потерянным.
Но с другой стороны, эти шесть или семь часов удивительным образом многое дали. Природа расследования подразумевает нечто вроде театрального представления, игру в кошки-мышки, бесконечные вопросы без ответов, соединение концов, в результате чего проступают очертания неясной картины.
Но Брэд привык к поискам потаенных ключей вместе с «обыкновенными» людьми, действующими по неписаным правилам. Здесь таких правил не было. Все трое, Птичка, Рауди и Андреа, напоминали скорее детей, строящих дом из песка или, как сейчас, играющих в детективов. И он, вместо того чтобы направлять их, превратился в четвертого участника спектакля.
Здесь царила свобода: никто ничего не требовал, разве что Рауди подгонял остальных: «Живее, живее, живее!» — потому что отчитываться предстояло ему.
— Всем известно, — заявил Рауди, — что такого рода змея, или змей, живет на дереве. Думаете, змей, который явился Еве в райском саду, скользил по земле? Это было бы слишком просто. Слишком. Змей, если это настоящий дьявол-искуситель, приполз к ней с дерева. С неба явился, а не из щели в земле, упал, как яблоко, которое предложил ей отведать.
Андреа пребывала в своем собственном мирке.
— Эти щели, они как ноли. Один ноль, другой, но если какое-нибудь число разделить на ноль, получится ноль. Таким образом ему пришлось приплюсовать женщину. Получается, один плюс один, в сумме два. Дважды. Затем — совершенство, понимаете? Двойное совершенство и далее Потерянный рай. — Она жирно подчеркнула эти слова на записке.
— А ты, Рауди, что скажешь?
В этой троице Птичка была главной: тузом в колоде, объединяющим началом. И хотя, судя по виноватым взглядам, которые она то и дело бросала на Брэда, Птичка это понимала, друзьями своими не командовала, разве что время от времени слегка подталкивала.
— А чего тут говорить? — Рауди закатил глаза: мол, и так все ясно. — Он кормит их яблоками, не червями же. Искушает. А им нравится то, что он говорит. Яблоки, Птичка, яблоки! — Он дважды щелкнул пальцами. — Сосредоточься!
— Да я стараюсь. И вижу, что змей ловко сбивает хвостом яблоки с дерева и швыряет их в девушку с такой силой, что она теряет сознание. Затем он обвивается вокруг ее шеи и тащит к себе в дыру. — Ясно, что это лишь отдельный фрагмент насыщенной картины, что формировалась в ее сознании, представляющем собой удивительный зеленый лес, в котором бурлит жизнь.
— Мужчины подобны змеям, — бросила Андреа, не отворачиваясь от доски. — Только об одном и думают. Объясни им это, Птичка.
— Да, Рауди, мужчины подобны змеям, — согласилась она и добавила, бросив очередной взгляд на Брэда: — Большинство.
— Большинство, — повторила Андреа. — Двойное совершенство. Двойное совершенство. — Она всхлипнула.
— Семерка — совершенство, — посмотрел на нее Рауди.
Брэд с трудом сдерживал улыбку. Вырвавшись на волю, их мысли перескакивали с одного на другое, как поезд без машиниста. И тем не менее в этом мире без правил, в этом безумии была своя система.
Брэд не мог отделаться от ощущения, будто все они стараются вылепить детский кулич безупречной формы. Это мечта любого ребенка. Вот и здесь: имеется безупречный детский кулич, им остается лишь убрать лишнее. По ходу дела они швыряются ошметками теста, хохочут, сердито топают ногами, как дети, играющие в песке.
