была красива. Итак, или у Тома плохой вкус в отношении женщин, или это была не Мэнди, или… — я подождала, пока Касс продолжит мою мысль.
— Или Стефани сказала нам неправду. А Мэнди — красива.
— Совершенно верно. Касс, ты знаешь, что Стефани хочет, чтобы вокруг нее все было идеальным. Красивые дома, изысканная еда на хорошо сервированном столе, ухоженный сад и идеальные супружеские пары, которые обожают друг друга. Ее сердце, наверно, разрывалось, когда она узнала о Картере и Джессике, но она ведь даже мне ничего не сказала?!
— Нет.
— Но, почему? — спросила я.
— Потому что это было неприятно. Да, смысл именно в этом! Отрицать все неприятное в жизни. В этом и смысл профессии ее мужа: крестовый поход против действительности, создание, как он считает, истинной красоты.
— Стефани пойдет на все, чтобы избежать неприятностей. Как она могла сказать мне, что мой муж изменял мне еще с кем-то, кроме Джессики? Но; когда она поняла, что я узнала об этом, она решила, что сделает мне добро, сказав, что Мэнди была некрасивая. Джессика молода и привлекательна, а Стефани не хотела, чтобы я почувствовала себя старой кошелкой, которой муж изменил дважды с молодыми, интересными женщинами. Она оберегала меня.
Я встала. У меня было ощущение, что по сравнению с прошлой неделей, мои мысли обрели какую-то реальность. Я подошла к висевшему на стене телефону, вызвала справочную Манхэттена и попросила номер Кендрика и Макдоналда.
— Это одна из больших юридических контор на Уолл-стрит, — сказала я Касс, — которые работают с утра до ночи. Посмотрим, как поздно они закрываются.
Но там никто не ответил.
— Кассандра! — услышали мы голос Теодора.
Я заметалась в поисках укрытия. Никакой двери, куда можно было бы убежать, занавес на сцене был прозрачным, у самой сцены не было задника.
— Я приготовил тебе какао, Кассандра! — крикнул он.
— Иду, иду.
— О, Боже! — воскликнул Теодор.
Он оглянулся по сторонам и попятился назад к лестнице, которая вела в цокольный этаж. Его глаза перебегали с Касс на меня так быстро, как будто следили за нашей жаркой дискуссией. Прежде, чем я успела подумать, что делать, он бросился вперед и, схватив меня за руки, выкрутил их, чтобы я не смогла убежать.
— Не пытайся сопротивляться, — закричал он. — Касс, звони в полицию. Я держу ее.
Теодор был не очень мощным, но жилистым. В моей голове быстро пронеслись все статьи о самообороне, которые я читала. Но пока он стоял за креслом, на котором я сидела я выкрученными руками, я не могла ударить его ногой в пах.
— Отпусти, — вскрикнула я.
Он на самом деле причинял мне боль.
— Теодор, я тебе все объясню.
— Кассандра! — опять закричал Теодор. — Не стой так! Звони в полицию!
— Отпусти ее, — спокойно произнесла Касс.
— Что? — переспросил он, не понимая.
— Отпусти ее, — он сжал меня еще сильнее. — У нас с Рози есть дело на сегодняшний вечер.
— Ты, что, рехнулась? — он крепко держал меня. — Да?
— Ой, — это уже была я.
— Нет. Рози невиновна. И я помогу ей доказать это.
Теодор вышел из-за кресла, рассчитывая, что он сможет преградить мне путь, если я вздумаю бежать. Я подняла ногу, чтобы ударить его — я бы успела выскочить, пока он бы корчился от боли, но я передумала.
— Ты не должна помогать ей, — инструктировал он Касс. — Она не невиновна. Вспомни, что она сделала со своим мужем. Вспомни, что она сделала с Картером Тиллотсоном. Она сумасшедшая. Убийца. Она вооружена?
Я повернулась в его сторону.
— Да. У меня маленькая нейтронная бомба.
Поскольку Теодор, кажется, уже понял, что Касс впустила меня в свой дом добровольно, а не по принуждению, она заявила ему:
— Если ты попытаешься вызвать полицию или будешь нам как-то препятствовать, я уйду от тебя и оставлю тебе детей. Подумай о Дне Благодарения. Нет, лучше о Рождестве. Ты один рядом с елкой и тремя угрюмыми подростками, а я… — она задумалась, — …где-нибудь в Оксфорде…
— Оксфорде? — переспросил он. — Кто собирается в Оксфорд?
Но он знал, кто. Он отпустил мои руки. Осторожно я начала массировать свои локти.
— Давайте все сядем, — предложила я. — Пожалуйста. Мне есть, что сказать вам.
— Ты доверяешь моему здравому смыслу, Теодор? — спросила Касс.
Теодор согласно кивнул.
— Тогда я прошу тебя, выслушай Рози.
Он подобрал полы своего длинного халата и сел позади Касс.
— Я узнала о Ричи за неделю после его смерти больше, чем за все годы, что мы прожили вместе, — начала я. — И я должна признать правду: он хотел вырваться из пригорода, он хотел перестать быть обычным средним парнем, — он в течение долгого времени хотел покончить с нашим браком.
— Я вынуждала его остаться. Помните, прошлым летом он хотел купить виллу в Тоскане. Я смеялась над ним, я издевалась над ним: «Мы — на итальянской вилле?». Я хотела убедить его, что он все тот же Ричи из Куинса. Но он в отличие от меня, уже стал человеком, который мог жить в вилле. А потому он не просто был рассержен на меня, что я вынуждала оставаться его жить чуть ли не на ферме — он был разъярен. Он ненавидел Ричи, который был учителем математики и от случая к случаю зарабатывал большие деньги. Он отчаянно хотел стать Риком. И единственным препятствием на пути к этой жизни была учительница из пригородного колледжа с еле заметным бруклинским акцентом.
— Меня обманули его слезы в то последнее утро. Нет, они не были фальшивыми: я уверена, прощальный поцелуй дался ему нелегко. Он не просто хотел бросить меня и всю свою прежнюю жизнь. Он хотел отплатить мне за то, что я была обычным представителем среднего класса, жителем пригорода Нью- Йорка и что он был точно таким же. Он хотел причинить мне боль и унизить меня.
— Посмотрите, как он положил конец нашему двадцатипятилетнему браку. Сожаления не было, но и холодности тоже. Ударом в зубы. Он устроил прием по поводу нашего серебряного юбилея и пригласил друзей, соседей, партнеров по бизнесу. А какой тост он произнес тогда в мою честь: «Рози, это были двадцать пять лет. Что еще я моту сказать?». Я предполагала, что ему много есть чего сказать, но он, бедняга, слишком взволнован. А потом, через двенадцать часов: «Прощай, Рози». Как избавление от неприятного. Я признаю, он выполнил свой отцовский долг в то утро — больше часа он провел с мальчиками, объясняя им ситуацию. Затем он быстро собрал свои вещи, — что-то забыв, конечно, — и был таков.
— Знаешь, чего я до сих пор не могу пережить? Что он подло меня подставил. Он предоставил мне объяснять всем, кто звонил на следующий день и говорил: «Спасибо! Какой замечательный вечер!», что вечер на самом деле был не столь уж замечательным. Он предоставил мне запаковывать и возвращать подарки, которые мы вместе с ним распаковывали и разглядывали накануне. Почему он так поступил? Мы сидели до двух часов ночи — вдвоем — разрывая упаковочную бумагу, развязывая ленточки, смеясь — прекрасно проводя время.
— Шесть соковыжималок, — припомнила Касс.
Она могла это помнить, потому что я рассказывала ей об этом и о том, что потом мы с Ричи до трех часов ночи занимались любовью — страстной, изнуряющей.
— Семь соковыжималок. Я не говорю, что унизить меня было главной его целью. Но сделал он это
