ее с Громовым-Антикваром. И, видимо, прав был Федор Алексеев, когда предположил, что Антиквар убирал своих подельниц…
В доме Андрея Громова, он же Кирилл Пушкарев, он же Антиквар, действительно нашли тайники с крадеными вещами и дневники, где он подробно и красочно описывал свои преступления. Этому человеку действительно нравилось убивать.
Обнаружились также две принадлежащие ему городские квартиры…
Пользуясь своей дружбой с капитаном Астаховым, Федор выпросил на один день вещдок — серебряного льва с ножом в сердце, который поразил его воображение. Он крутил украшение и так и эдак, пока наконец не понял, что это такое. Простота решения поразила его! Он увидел в этом глубокий философский смысл. Каждый из нас, людей, — лев с ножом в сердце, понял Федор Алексеев. Каждый предназначен для чего-то, у каждого своя тайная жизнь, каждый способен на неожиданные поступки…
Узкий подвижный стержень, как нож, выступает из груди льва, а хвост его закручивается в петлю, уходя в отверстие на затылке. И если потянуть в разные стороны стержень и хвост, то, щелкая и скрежеща, срабатывает древний механизм, и хвост выскакивает из гнезда, превращаясь в дужку обыкновенного висячего замка! Лев с ножом в сердце оказался не чем иным, как крошечным замочком от шкатулки с драгоценностями китайской или японской красавицы. Разгадав эту последнюю загадку, философ Алексеев поставил для себя точку в деле Антиквара.
Он даже решил, что напишет когда-нибудь роман об Антикваре… что-нибудь философское…
Прекрасная Иллария и Павел Максимов, словно сговорившись, не вспоминали о событиях той ночи. Лишь однажды он сказал:
— А ты понимаешь, что он собирался убрать нас обоих? Он устроил охоту. Он ожидал нас. И на станцию техобслуживания послал тебя неспроста. Ему нужно было связать нас, доказать, что мы знакомы. И потом выдать за Антиквара и его подругу.
— Откуда он знал, что я приду? — спросила Иллария.
— У тебя не было выхода. Он все рассчитал и устроил ловушку.
— Он собирался убить меня? — спросила она недоверчиво. — Но почему?
— Он боялся тебя. Ты сильная, Иллария. Тебя легче убить, чем сломать. Тебя невозможно принудить к чему-либо. Он это понял и придумал тебе новую роль — подруги Антиквара…
Мой отец сдержал свое обещание. Через несколько дней после нашего последнего разговора я получила подарок — снова через отставного генерала на проходной. Это был черный кожаный футляр, обитый изнутри кремовым атласом, а в нем — изящная статуэтка слоновой кости, слегка пожелтевшая от времени. Женщина в кимоно, со сложной прической. В вытянутых руках ее — цветочная гирлянда. Кисть правой руки отломана, и гирлянда повисла в воздухе. Женщина, задумчиво склонив голову, рассматривает цветы. Она кажется кружевной, настолько тонка работа мастера. Увидев подарок, я замерла, испытывая странное волнение. И подумала: а ведь он видел ее, этот японский мастер! Он знал ее. Наверное, любил. Нельзя сделать такое… без любви.
Больше отец мне не звонил. Я не могу сказать, что очень удивилась. Вся история его появления была такой же призрачной, как и исчезновение. Доказательством его существования является лишь старинная восточная фигурка. И больше ничего. Он тоже бросил меня. Был ли он на самом деле? Не знаю. Что-то подсказывает мне, что мы с ним вряд ли встретимся…
Мама Ира так и не объявилась, на что я втайне надеялась. Улетела в белый свет, как копейка. Где теперь топчет стежки-дорожки моя непутевая мать, я не имею ни малейшего понятия.
Игоря тоже нет… Картины его украсят первый номер литературного приложения, над которым я сейчас работаю. Жизнь моя, кажется, обретает смысл. Бородатый Малютка с восторгом согласился сочинить рассказ о таинственном художнике. По его вдохновенному лицу я поняла, что настроен он серьезно, и рассказ станет событием для журнала. Знаковым, как теперь принято говорить. Так что — готовьте носовые платки, дорогие читательницы.
В прошлое воскресенье мы с Катюшей ходили по магазинам и покупали ей одежду. Она растет не по дням, а по часам. Да и осень уже на пороге. Никогда не думала, что существует так много всяких хорошеньких вещичек для малышей. Помятуя наказ бабы Капы, я подошла к выбору костюмчиков и курточек со всей ответственностью. Катька помогала, с удовольствием примеряя новые и новые наряды. Крутилась перед зеркалом, пытаясь взглянуть на себя сзади. А я вспомнила вдруг, как мы с мамой Ирой пустились в шопинг, и я прогуляла работу впервые в жизни…
Я так задумалась, что не сразу заметила, что чуткая Катька смотрит на меня во все глаза и, кажется, собирается заплакать. Я подхватила ее на руки:
— Катюша, чего ты, глупышка? У нас с тобой все хорошо, слышишь? Просто распрекрасно!
Она улыбается.
— Славная у вас доченька, — говорит торговка. — Похожа на вас.
Я продолжаю петь у Митрича. И не только из-за денег — мне кажется, я уже не смогу жить без гитары и публики. Один из посетителей бара, тот, о котором мама Ира сказала однажды «хорошенький, в белом свитере», даже проводил меня домой. Интересный парень. Преподаватель философии в нашем университете. Всю дорогу говорил о смысле жизни. Пригласил поужинать где-нибудь в тихом местечке, но я отказалась, сказав, что дома меня ждет дочка. Он удивился, но промолчал. На том дело и закончилось. Философам не нужны девушки с ребенком…
После истории с Игорем осталось чувство легкой грусти. И надежда.
Последнее время мне часто приходит на память строчка из грустного письма одной девушки. Она написала: «Мы всегда ходим не там, где ходят мужчины нашей мечты…»
Закончилось лето. Двадцать седьмого августа мы отгуляли день рождения Катюши. Ей исполнился год. Первый год жизни. Присутствовали: баба Капа, кот Митяй, виновница торжества и еще одна соседка, мать-одиночка с близнецами полутора лет — мальчиком и девочкой, — с которыми мы дружим. Было очень весело. Радостная Катька в зеленом бархатном платьице с кружевным воротничком танцевала вальс, уцепившись за мои руки. Топталась, как медвежонок. Баба Капа заведовала столом. Митяй, как обычно, спал на диване. Катька получила в подарок первую в своей жизни книжку — сказку про Колобка. И куклу, которую она тут же окрестила Лизой.
Мама Ира так и не объявилась…
Кончается сентябрь. Дни стоят удивительные — теплые, прозрачные, полные летней еще истомы. Иллария, с которой мы подружились, пригласила меня на выходные в пригород к своим знакомым. Мы с Катькой с радостью приняли приглашение. Ей полезен деревенский воздух.
У калитки нас ждал друг Илларии. Она представила:
— Моя коллега Лиза, мой… — тут она чуть запнулась, — …добрый знакомый Павел.
Интересный человек, но для Илларии, как мне показалось, простоват.
— А это кто? — спросил он, присаживаясь на корточки перед Катькой.
— Кать! — ответила та, не испытывая ни малейшего стеснения.
— Здравствуй, Кать! — Он протянул ей руку. Катька, улыбаясь во весь рот, уцепилась за нее. Павел взял ее на руки. Она из-за его плеча посмотрела на меня сияющими глазами. Я кивнула.
— Не пугайтесь, у нас тут инвентаризация, — сказал он, когда мы шли по дорожке к дому. — По случаю погожего дня.
Трава и листья на деревьях зеленые еще, чуть тронутые желтизной. По длинной дорожке, обсаженной пестрыми астрами, мы подошли к дому и замерли: зрелище, открывшееся нашим глазам, было вполне феерическим. Вся веранда оказалась заставленной картинами без рам. Картины всех цветов радуги стояли даже в траве около веранды, прислоненные к деревянным перилам. Цветы, пейзажи, странные животные, изумрудные ящерицы, жар-птицы, люди, дома, кривые городские улицы, кувшинки в пруду.
Знакомая русалочка с сигареткой в тонких пальцах…
Катька издала вопль восхищения.
