— Вы не подумайте чего, Татьяна Георгиевна… У меня двое детей, Татьяна Георгиевна… Моих детей, собственных, Татьяна Георгиевна!
— Почему я должна что-то подумать, Людмила? — насторожилась Мальцева.
— Да нет, ничего такого…
— Ну, если ничего такого, то раздевайтесь — и на кресло. Я вас должна осмотреть. — Татьяна Георгиевна разорвала пакет с одноразовыми стерильными перчатками.
Людмила медленно и как бы нехотя сняла бахилы. Степенно расстегнула сапоги…
— Татьяна Георгиевна, я прямо даже не знаю, как сказать!..
— Людмила, я же врач! Это даже хуже, чем священник! — добродушно усмехнулась заведующая. — Мне вы можете говорить всё, что угодно… Раздевайтесь, раздевайтесь, Люда! — ободрила она женщину и даже кивнула на акушерско-гинекологическое кресло, чтобы как-то ускорить процесс. Минутное дело — поставить спираль. Ну, пусть двухминутное. Если с непременным предварительным бимануальным осмотром.
Люда медленно снимала колготки. Мальцева надела перчатки и терпеливо ждала.
— Татьяна Георгиевна… Я прям стесняюсь…
— Да что же, Люда, что?! Говорите уже, наконец! — слегка начала выходить из себя заведующая. Весь день эта странная Люда тут, что ли, стесняться собралась?
Люда тем временем аккуратно сложила колготки. И ещё медленнее начала снимать трусы.
— Людмила, вы не могли бы побыстрее? — нежно проворковала заведующая, торчащая посреди смотровой с воздетыми дланями в стерильных перчатках.
— Вы только не смейтесь, Татьяна Георгиевна! Я вас прошу, только не смейтесь, Татьяна Георгиевна! Я вас умоляю не смеяться, Татьяна Георгиевна! — выпалила скороговоркой Люда и стала цвета знамени полка. — Не смейтесь, потому что я — женщина, и у меня двое детей, от разных мужей, и мужчины меня любят, у меня много было мужчин, и муж меня любит! Третий! — протараторила Люда, ежесекундно меняя цвета с алого на красный, с красного на бордовый, а с бордового снова на алый.
— Да почему же я должна смеяться?! — немного даже разозлилась заведующая на эту бестолковую Люду, стоявшую тут как сирота казанская с босыми ногами в бахилах. — Я рада, что у вас двое детей и мужчины и даже муж — третий! — вас любят! Полезайте на кресло! Если вы, конечно, хотите спираль! Маргарита Андреевна уверяла, что хотите.
— Да-да, хочу! Потому что я уже устала делать аборты, а таблетки мне нельзя, потому что толстею и курю — я читала про курение, и у меня варикоз, поэтому я хочу спираль, но только вы, Татьяна Георгиевна, не смейтесь! — Люда вдохнула, выдохнула, снова вдохнула и, наконец, как в холодную воду нырнула: — У меня огромный клитор, Татьяна Георгиевна, вот!
Больше всего в этот момент Мальцевой захотелось рассмеяться. Не из-за огромного клитора, разумеется. Мало ли она в своей жизни видела этот причиндал самых разнообразных фасонов? А потому что когда тебя долго уговаривают: «Не смейся, не смейся, не смейся!» — то первое, что хочется сделать после озвучивания причин, — это рассмеяться.
— На кресло! — нарочито серьёзно скомандовала Татьяна Георгиевна, еле сдержавшись и даже важно из-за этого раздув ноздри.
В этот момент в смотровую зашла Марго с упакованной спиралью наперевес. Естественно, первое, что она спросила, было:
— Вы что, ещё не на кресле?!
— Маргарита Андреевна, а вы что, тоже… будете здесь? — Люда даже позеленела, решив изменить привычной красно-алой гамме.
— Конечно, буду! Не волнуйся. Должен же кто-то Татьяне Георгиевне зонд подать. И вообще!..
— Мы с Маргаритой Андреевной живём в соседних подъездах! — умоляюще и многозначительно сказала-посмотрела несчастная Людмила на врача.
— О, Маргарита Андреевна, мы вполне обойдёмся без вас! — веско намекнула подруге Татьяна Георгиевна.
— С чего это вдруг?! — возмутилась Марго и, подхватив под локоток уже синеющую Люду, повела её к креслу. Та покорно пошла. И, усевшись, завела свою песню по новой, обращаясь уже к Маргарите Андреевне:
— Маргарита Андреевна, вы только не смейтесь! Вы же знаете, как меня любят мужчины и что у меня двое детей. И что я их сама рожала. Жаль, что не у вас, но мы же только недавно купили эту квартиру… Вы обещаете не смеяться?
— А что тут смешного-то?! Да у меня вообще чувства юмора нет! — строго сказала Марго. — Люда, давай уже ложись, бога ради!
— Только вы не смейтесь, Маргарита Андреевна! И вы, Татьяна Георгиевна, не смейтесь!
— Да не родился ещё на свет тот человек, который меня рассмешит! — громыхнула Марго и начала заваливать свою соседку-протеже на кресло. — И почему это я должна смеяться?
Татьяна Георгиевна молчала, потому как уже еле сдерживала смех.
— Я слышала, как смеялись, когда мне делали последний аборт… Сквозь сон всё слышала! Смеялись, потому что — только не смейтесь, Маргарита Андреевна, — смеялись потому, что у меня огромный клитор!
— Ой, да они не над тобой смеялись. Наверняка над чем-то своим смеялись, просто ты после укола очухивалась, вот и напридумывала себе всякого! Что мы, клиторов не видели с Татьяной Георгиевной?! Да мы знаешь, сколько этих клиторов за свою жизнь перевидали с Татьяной Георгиевной? Да ты, Людмила, столько хуёв в самом своём сладком сне не увидишь никогда, сколько мы с Татьяной Георгиевной за свою жизнь клиторов перевидали! Раздвигай уже ноги, что ты как маленькая?!
— Только не смейтесь! — выдохнула последний раз Людмила, решительно легла на спину и раздвинула ноги.
Татьяна Георгиевна так и застыла с протянутой уже было рукой в перчатке, разглядывая наружные половые органы Маргошиной клиентки «на спираль». Застыла и молча смотрела. Это был настолько выдающийся за пределы наружных половых губ клитор, что больше походил на…
— Ни хера себе! — констатировала Маргарита Андреевна после секундного замешательства. — Это уже не клитор… А целый хуй!
И тут предохранительный клапан сорвало. Первой хихикнула Татьяна Георгиевна. Затем засмеялась Маргарита Андреевна. И самой последней заржала в голос Людмила. Вытирая выступившие от хохота слёзы, она говорила:
— Я же предупреждала вас, только не смейтесь!!!
Это напоминание о предупреждении вызывало новые взрывы хохота.
— Ну, девочки! Ну, я же вас предупрежда-а-а-ала! — трусилась всем телом на кресле Людмила. — Представляете, как мне каждый раз перед мужиками неудобно-о-о?!! — просто-таки не могла остановиться Людмила. — А отчего такое быва-а-а-ает?!! — ухихикивалась она.
— А вас что, что-то беспоко-о-о-ит? — отфыркивалась Татьяна Георгиевна.
— Так, всё! Прекратили беспредел! Хорош смеяться! — приказала Маргарита Андреевна.
Слово «смеяться» вызвало новый взрыв хохота. Как-то еле-еле наконец все успокоились.
— Марго! Промокни мне глаза салфеткой! — попросила Татьяна Георгиевна, хохотавшая со всё так же воздетыми руками в стерильных перчатках. — Всё, Людмила, я вас смотрю! Не… Не шевелитесь, в смысле! То есть сейчас можете шевелиться, но когда буду ставить спираль — не шевелитесь, пожалуйста!
— Хорошо! — пообещала Людмила. — Только даже не смотрите на меня! Не то я снова буду смея… Буду шевелиться!
И она мужественно не шевелилась ни во время осмотра, ни во время манипуляции.
Всё у Людмилы было нормально, никаких противопоказаний к введению спирали не обнаружилось, и с кресла она сошла куда быстрее, чем на него водружалась. Да и оделась в мгновение ока. Видимо, большой тренинг. Не врала про любовников и мужей, ох не врала. К тому же она была очень милой и какой-то невероятно уютной. Мужчины таких любят, и, скорее всего, им плевать на клитор. Им вообще на строение
