простым мановением руки.
«Если когда-нибудь „Триесту“ доведется попасть в Штаты, — подумал я, — в тот же час его обвешают предупреждениями: „Помните, что…“, „Перекройте этот клапан, если…“, „Не стойте возле…“ и т. д.». (Кстати сказать, именно так оно и случилось в дальнейшем!)
В батискафе меня поражало все. Во-первых, то, что его построила бригада, состоящая всего из двух человек — отца и сына. Отец, физик, инженер-воздухоплаватель, дал идею и разработал проект. Сын осуществил его. Вдвоем они опустились вначале на 1000, а затем на 3000 метров в Средиземном море. Вернувшись затем в Швейцарию, отец заперся в своем доме в Шексбре, на высоком берегу Женевского озера, где занялся расчетами новых подводных аппаратов. А теперь Жак под руководством отца готовил в Италии к спуску батискаф «Триест».
В области погружений на большие глубины, насколько мне было известно, с Пикарами соперничал только французский флот. Ему достались в наследство первый пикаровский батискаф ФНРС-2, все теоретические расчеты и даже техническая документация. С помощью швейцарского профессора французы переоборудовали старый ФНРС-2 в новый аппарат ФНРС-3, причем главная деталь — гондола осталась без изменений. Французский флот располагал значительными кредитами, в то время как Пикары вынуждены были экономить каждый сантим: Жак до сих пор не мог купить эхолот, крайне необходимый при спуске на дно.
Я с радостным волнением думал о том, что вот нашлись двое людей, придумавшие и построившие удивительную подводную лодку, что они уже достигли на ней глубины, в 30 раз превышающей возможности обычной подводной лодки… Как правило, такая титаническая работа оказывается под силу только военному ведомству морской державы. Подводные лодки строят правительственные организации, обладающие практически неограниченными возможностями, имеющие в своем распоряжении людей, материалы, квалифицированных специалистов, — все, включая электронные компьютеры… Нет, Жак в самом деле был анахронизмом: никаких секретарей, ассистентов, практически без лаборатории и без денег. И тем не менее именно Пикары лидировали в этой области. Более того — они опередили на 10 лет соответствующие ведомства крупнейших морских держав!
Их выручали блестящая методика и постановка дела; как одержимые они работали по 16 часов в сутки, ни на йоту не отклоняясь от распорядка. Наградой для них была возможность проникнуть в новый для человека подводный мир. Парадоксально, что время — решающий фактор для глубоководного корабля — теряло смысл под толщей воды; если на дне остановить часы, ориентироваться больше не по чему: не видно солнца, нет времен года, нет ничего, за что можно было бы зацепиться!
В своем кратком описании батискафа, отправленном в Вашингтон Национальному научному фонду, Жак отмечал: «Батискаф — единственное средство, позволяющее человеку проводить непосредственные наблюдения на больших глубинах». И это бесспорный факт. Простая, лишенная всяческой демагогии фраза Жака заключала в себе перспективу исследования нового пространства. В послевоенные годы ведущие державы мира потратили миллиарды на освоение космоса. А двое предельно «сухопутных» швейцарцев на скудные пожертвования, опираясь только на железную волю и самодисциплину, проложили человечеству путь в абиссальные глубины.
Жак Пикар, этот капитан Немо наших дней, заразил меня своей страстью. Я организовал ему поездку в Соединенные Штаты. Вместе мы отстаивали будущее батискафа в кабинетах Управления морских исследований. Я сделал все возможное, чтобы заинтересовать наш флот идеей подводного корабля нового типа. Меня связала с капитаном «Триеста» крепкая дружба; я с нетерпением ждал того дня, когда сам смогу погрузиться в пучину и сквозь панорамные иллюминаторы батискафа заглянуть в таинственный подводный мир…
«Триест» был сугубо мирным кораблем. Малая скорость, крохотный экипаж из двух человек — пилот и наблюдатель, незначительный запас хода (в сравнении, например, с атомной подводной лодкой) — все это делало его непригодным для военных целей. Но наш флот активно проводит и чисто научные изыскания, а в данном случае он получал возможность осуществить океанографические работы первостатейной важности. Однако военно-морской флот — это не один человек и даже не один отдел. Нам пришлось убеждать десятки людей, отводить сотни доводов против, завлекать и заинтересовывать. Не знаю, сумели ли мы быть достаточно убедительными, но военно-морской флот в конечном итоге ухватился за наше предложение. Научные сотрудники его лабораторий совершили серию погружений в Средиземном море, у берегов Калифорнии и, наконец, опустились в Марианскую впадину. Флот из двухмерного пространства шагнул наконец в трехмерное! А развитие океанографии, несомненно, вступило в новую фазу.
Условия задачи
Посвящаю эту книгу отцу — человеку, который изобрел, построил и испытал батискаф, а также матери и жене, своим мужеством и жертвенностью позволившим нам осуществить эту работу.
Море издавна влекло человека. Биологи усматривают в этом влечении инстинктивное желание познать тайну происхождения жизни. В самом деле, ведь наша кровь по составу схожа с морской водой, а утробное развитие повторяет эволюцию жизни на нашей планете. Первые живые клетки скорее всего зародились в океане. И кто знает, быть может, подводный вулкан, извергая пламя, высек в море искру жизни, а колоссальное давление глубин послужило катализатором великому процессу. Сможем ли мы когда-нибудь с уверенностью ответить на это? Человек стремится познать все, но до сих пор не ведает истоков зарождения жизни.[2]
Вслед за рыбаками, поэтами, философами, воинами, естествоиспытателями морем заинтересовались сейчас экономисты и демографы. Количество людей на планете превышает три миллиарда, но питается досыта меньше половины населения. Как сумеют прокормиться люди, могущие рассчитывать только на себя? Их судьбами озабочены политические деятели, теоретики, лабораторные исследователи, выпускники университетов. Если бы мировая экономика была организована на разумной основе, ресурсов Земли вполне хватило бы не только на всех живущих, но и на большее число людей. Однако экономика строится не на основе разумности и целесообразности, да и равновесие между числом населения и пищевыми ресурсами наступит только после того, как мы сумеем взять максимум от нашей планеты, если только атомная катастрофа или грандиозная эпидемия не обезлюдит ее. Не случайно столько ученых сегодня обращают свой взор к морю: нам надо научиться использовать его.
Есть и другие соображения. Море оказывает огромное влияние на атмосферу: масса воды — это своего рода гигантский термостат. Можно ли серьезно предсказывать погоду, не зная досконально правил, которым подчиняются морские течения, изменения температуры, циклоны?
Мы живем на суше, поэтому своей планете мы дали имя Земля. На самом деле ее следовало бы называть Морем. Больше двух третей поверхности заняты водой, и, если к нам явятся пришельцы из космоса, они ее так и назовут. Даже если срезать все горы и континенты и попытаться заполнить ими океан, он все равно сохранит среднюю глубину 2500 метров. Обилие воды в жидком состоянии делает нашу планету уникальной в солнечной системе: на Меркурии скорее всего нет воды — там слишком жарко; на Юпитере — слишком холодно; Луна слишком мала, любая молекула воды, попав на ее поверхность, улетучивается, поскольку лунное притяжение много меньше ее молекулярной скорости. Биологи говорят, что наличие воды на Земле еще более удивительно, чем присутствие жизни. Не хотелось бы забираться в такие дебри таинств матери-Природы, но возникает вопрос, откуда взялась жизнь, не менее логично спросить себя: откуда взялась вся эта вода? Здесь, как и на всякий кардинальный вопрос, наука может дать только частичный ответ.
В центре Земли находится ядро в виде жидкой кипящей массы, состоящей, по всей вероятности, из расплавленного железа и никеля. Ядро окружает базальтовая оболочка-мантия толщиной около 3 тысяч
