Записки о Рейчел

глазами.

С тех пор как я первый раз ее поцеловал, прошло тридцать минут. Я знаю это, поскольку как раз закончилась пластинка (позже я замерил время звучания для своих записей). Но пластинка не отключилась автоматически, как полагается любой нормальной пластинке: эти бесстыжие «Битлы» надрезали последнюю бороздку, так что

Cussy Anny hople — wan Cussy Anny hople — wan, -

до бесконечности, пока тебя не задолбает и ты не поднимешь иголку. (Джеффри утверждал, что это какая-то фраза, пущенная задом наперед, но я так и не удосужился проверить.)

С полминуты я притворялся, что не замечаю. Затем воскликнул: «О черт!» Я вскочил, снял иглу с пластинки и сел спиной к Рейчел. Музыка была не более чем журчанием, предназначенным заглушить любые неловкие звуки в процессе моих домогательств. Теперь нас окружала гулкая тишина.

— Ты помял пиджак, — сказала Рейчел. Ее голос звучал словно издалека.

Я посмотрел вниз: пиджак был и вправду помят. Я уперся взглядом в ковер.

— Кстати, где Дефорест? — Я счел, что это прозвучит основательнее, если я останусь сидеть спиной.

— В Оксфорде. Проходит собеседование.

— Да? — произнес я непроницаемым тоном. Интересно, почему я не прохожу собеседования? — И когда он вернется?

— Завтра. Но потом он поедет стрелять в Нортгемптоншир.

— Стрелять? Что это значит?

— На охоту. Ну, знаешь, из ружья.

— Ага. Значит, он этим занимается, да? — Буржуйство и мясоторговля: они наверняка еще и извлекают из этого прибыль.

— Не то чтобы… — Я услышал, как она сдерживает зевок. — Друг пригласил его на уикенд.

Она сделала ударение в слове «уикенд» на первый слог. Влияние Дефореста. Я повернулся к ней, улыбаясь.

— Это значит, что ты сможешь пойти сегодня вечером в кино. В «Классике» идет «Разрыв» Шаброля.

Она прикрыла глаза и печально кивнула. Я наградил ее жарким поцелуем.

Вдруг мы услышали шум со стороны лестницы, как если бы вся победоносная футбольная команда после финала «Кубка» сбегала по ступенькам. У нас с Рейчел едва хватило времени, чтобы сесть прямо с испуганными и виноватыми лицами, прежде чем дверь в мою комнату распахнулась. Над нами нависла круглая голова Нормана. Он не обратил никакого внимания на Рейчел.

— Давай наверх. Твой папаша здесь.

— Что? Здесь?

— Ну да. Давай. — Он повернулся, чтобы уйти.

— Слушай, Норман, подожди секунду, — сказал я. — Ты не мог бы сказать ему, что я болен или что меня нет? Какого черта он вообще приперся? — Я почти не делал поправку на Рейчел, заранее объяснив ей, что моя сестра непостижимым образом вышла замуж за этого бешеного кокни: «Он совершенно безвреден, большой оригинал, конечно же не в ладах с головой, пусть тебя не пугает то, что он говорит или делает» и так далее.

— Нет, тебе нужно подняться. Дженни просила. Она думает, что я его забодаю или что-нибудь в этом духе, если тебя там не будет. Это Рейчел?

— Да. Рейчел, это Норман.

— Привет, — жизнерадостно сказала Рейчел. Она сидела, обняв руками колени.

— Чу. — Брови Нормана поползли вверх, голова запрокинулась: это могло означать либо отвращение, либо зависть — я не мог понять что именно. И еще я не мог понять, как ему удается вести себя столь оскорбительно, никого при этом не оскорбляя.

— Ладно, давайте, — сказал он, — оба. — Норман энергично замахал в сторону двери, подгоняя нас. — Его баба тоже здесь, — добавил он таким тоном, как будто они пришли независимо друг от друга.

— Ты хочешь сказать: его любовница?

Полдесятого: Чарли на верном пути

Только что заходила мать и спрашивала, не хочу ли я поужинать. Я, конечно, сказал «нет» и добавил, что буду очень благодарен, если меня не станут больше беспокоить. Подобные вещи могут легко выбить из колеи. Теперь придется несколько минут полежать на кровати, пока вокруг вновь не сгустится одиночество.

Я полагал, что, несмотря на выказанное дружелюбие, для Рейчел это было уже чересчур, так что я почувствовал облегчение, когда у двери на кухню нас окликнула нечесаная, наспех подкрашенная Дженни. Она готовила большое чаепитие. Я познакомил их, и Рейчел тут же начала помогать: выкладывать закуски, поджаривать тосты, переливать молоко и пересыпать сахар в праздничную посуду.

— Что ему вообще здесь нужно? — спросил я.

— Черт возьми! — сказала Дженни. — Норман, должно быть, с ними наверху. Чарльз, ну пожалуйста, поднимись наверх.

Я хотел знать, как долго они пробудут. Дженни сказала, что недолго, и я вышел.

Отец, сложив руки на груди, сидел, закинув ногу на ногу, в дальнем конце комнаты. Справа от меня сидела миниатюрная блондинка в белой рубашке и черном вельветовом брючном костюме. Слева, спиной к окну, стоял Норман. Стиснув челюсти, он упивался неловким молчанием.

Когда я вошел. Гордон Хайвэй вздрогнул от неожиданности, но, по большому счету, был рад меня видеть. Он встал и указал рукой в направлении своей подружки. Ее звали Ванесса Рейнольде. Я нагнулся и пожал руку, обильно украшенную драгоценными камнями. Ванесса оказалась лилипуткой с непропорциональным и чересчур смуглым лицом, хотя, в общем, ее нельзя было назвать непривлекательной.

— Нет, не думаю, что мы раньше встречались. — Я сел возле нее.

— Да, я тут рассказывал Норману, — сказал мой отец тоном оратора, — Ванесса только что прилетела из Нью-Йорка. Там тридцать пять градусов в тени! Там жарко, грязно, дорого, страшно — черные совсем одичали, все бастуют, студенты опять волнуются… — Он засмеялся. — Что за проклятая богом страна!

Он продолжал обмениваться политико-экологическими пошлостями с Ванессой до тех пор, пока мы не услышали спасительное: «А вот и мы». Девушки поставили подносы на сервировочный столик между окнами. Я не без гордости представил Рейчел.

Мой отец поведал Дженни и Рейчел, о чем он только что рассказывал Норману и Чарльзу. Рейчел сказала, что была там год назад… да? правда?..

теперь намного хуже… бандитизм… Никсон… массовые беспорядки… Центральный парк… среди бела дня… загрязнение среды…

Мы с Норманом переглянулись. Он еще ни разу не раскрыл рта, я — лишь однажды. Чай пошел по кругу, за ним тосты, от которых мой отец отказался. Он не хотел ни молока, ни сахара. Нет ли лимона? Дженни сбегает вниз. Нет, Рейчел сбегает. Где они лежат? Рейчел вышла из комнаты.

— Они не смогут с этим долго мириться, — говорила Ванесса. — Никсон вот посюда (по горло) в дерьме. — Она подула на чай. Для человека, который так ненавидит Америку, у нее был очень уж среднеатлантический акцент. — Скоро студенты и Пантеры объединятся, и тогда… — Она покачала головой.

Возникла пауза.

— А что ты думаешь об этой ужасающей ситуации, — спросил Норман тоном епископа. — Чарльз, я имею в виду — чем же все это кончится?

Рейчел нарушила всеобщее оцепенение. Она внесла блюдце с единственным кусочком лимона.