легкой синтетики, только десяток метров до машины добежать. Тут все основательное, из шерсти и на ватине, хоть ночуй в снегу.
Добрались до дома уже в темноте, но без приключений. Житейские вздохи и ахи, практичное исследование Ниной Петровной жилплощади, прошли за кадром. Катя с Люсей, супругой Анатолия, и их пятигодовалым сынком не отвлекали мужскую половину от важного занятия – дегустации на кухне бутылки странного армянского коньяка «Prazdnichniy». Несмотря на идиотское название, напиток был удивительно, даже парадоксально хорош[123]. Не иначе, на заводе бочками ошиблись при разливе. Поэтому еще осенью вместо первоначального целевого назначения в обменный резерв НИИ, фонд из двух коробок был целиком выкуплен в личное потребление.
Если бы Василий Никанорович с Анатолием не курили, было бы совсем хорошо. Раз пять предлагал пойти в комнаты, благо, одна пока практически пуста. Но советское понимание кухонной идиллии оказалось сильнее. Девушки то и дело таскают тарелки, вилки и ножи в гостиную, чего-то режут, заправляют, жарят. Нина Петровна аккуратно и тихо впихивает в мужа закуску, он отталкивает ее культей, левой тянется к рюмке. Меня напрягли открыванием консервных банок со шпротами, печенью трески и красной икрой. Анатолий мешает странную субстанцию, по дикой традиции называемую «оливье». Прррраздник, черт, куда бы сбежать?! Одно хорошо, успел зарубить дикую инициативу по выставлению консервных банок (а не их содержимого) на стол в тарелках.
К десяти все затихло, оказывается, дамы ушли переодеваться и наводить лоск. Еще одна нелепая особенность быта. Сначала бегать в фартуках и халатах, потом надеть платья, пошитые за полгода, дефицитные туфли на каблуках, накраситься… Черт, зачем наматывать на себя мишуру с елки? Еще месяц назад выкинул бигуди со словами «плевать на ретромоду», и опять какой-то крендель на голове? Еще и блестки на веках, вроде не завозили на нашу базу таких теней. Надо их найти и отправить в мусорный контейнер догонять бигуди[124]. А… Вот и Люся, такая же красивая. Тьфу, блин, деревня!
К одиннадцати все были хорошенькими. Даром что ли тренировались пару часов на кухне? Тесть учинил форменный допрос.
— Эх, богато ты живешь, повезло Катьке.
— Она тоже старается. — Вот будто мало мне развлечений, так еще разговор.
— Нет, хорошо, аж завидки берут, — обернулся к жене, — правда, мать?
— Вась, ты съел бы кусочек курочки, — Нину Петровну волновал, похоже, один вопрос, как подольше сохранить мужу человеческий облик. — Дай положу, дома такую не попробуешь.
— Не мешай! — и ко мне: — вот ты большой начальник, по всему видно. Но рабочие у тебя на заводе, они сколько получают?
— Да не завод, в НИИ работаю. И до больших мне…
— Какая, на... разница! Сколько рабочий у станка получает?
— Ох, ну мэнээсы по сотне оклада. Премии еще бывают. А что?
— Вот! — Василий Никанорович воздел вверх культю, — Что значит Москва! А у нас в заводе надо за сотку по полторы смены у печи стоять! Еще и бригадир накажет.
— Да ну, вроде сталевары неплохо зарабатывают.
— Может где и неплохо, а у нас так. Зато обещают…
— Вась, ну хватит тебе, уймись наконец! Все таки Новый Год. — Не выдержала Нина Петровна. — Ты двадцать лет на заводе не был уже!
— Не важно! На прошлой неделе помнишь к Ваньке ходили, ну, на юбилей? Он и рассказывал все.
— Пить ему надо меньше, — теща все же всунула в руку тестя вместо рюмки вилку с наколотой куриной ногой.
— Почему не на заводе, — удивился я. — Там же должно быть полно несложной работы с бумагами.
— Кому там инвалид нужен. — Горько засмеялся тесть, видимо, хлебнул он лиха. — С фронта столько пораненных вернулось, без вась-вась с начальником, ловить нечего.
— Слава Богу, хорошо же пристроился истопником, — опять вмешалась теща. — Шестьдесят рублей в месяц платят, когда и больше. Живем как люди, в прошлом году, помнишь, еще путевку давали в санаторий на два дня. Да у меня рублей восемьдесят закрывают, и премия часто бывает, вон, тринадцатую третьего дня получила.
— Не бабское дело, мужику перечить! Иди на кухне командуй! Ты зятек запомни, бабу в кулаке держать надобно. Все зло от них, окаянных!
— Вот что Петенька о нас подумает? — Увещевала мужа теща. — Мелешь тут языком, а он человек образованный, видно.
— Да, Петр, как тебя по батюшке? Одно слово, начальник, а поэтому и партийный, и не в обиде на жизнь.
— Беспартийный я, Юрьевич. — Не удержался, — пока не собираюсь в КПСС.
— Да ну! — От удивления Василий Никанорович опрокинул стопку, и не закусив, протянул. — Вон оно как…
— Серьезно, — засмеялся я. — Вон, Анатолий парторгом у нас, не даст соврать…
— Без партии нам никуда, — продолжил тесть неожиданно, — верное дело. Вóна, Димка с Володькой пустили машину угля налево. Так Димке дали два года поселений [125], потому как беспартийный. А Володька бумажку из парткома принес, и ходит гоголем сейчас. Товарищи на поруки взяли, ошибся мол, враги запутали.
— Да причем тут партия, может вина у них разная.
— Не, все они вместе обстряпали, верно говорят, — гнул свое Василий Никанорович. — И ты зятек знай, партия она как семья, своих не бросают.
— Будет тебе, утомил! — Нина Петровка влепила мужу здоровенную затрещину, — разхорохорился!
— Ты мать на стол-то посмотри! Разве такое в магазинах видела?
— Катенька говорит, что снабжение у них на работе специальное, столица чай…
— Неспроста, ей-ей, неспроста, — тесть в недоверием глянул на меня, — Петя, вóна, себе на уме. Слов на ветер не бросает, понимаю, опять же уважаю за то.
— Папа, ты думаешь, что…
— А ты Катерина не встревай, когда батька говорит! — Василий Никанорович отпустил рюмку и хлопнул меня по плечу здоровой рукой. — Хороший ты мужик, Петя, но в партию-то вступи. — Повернулся к дочери, — смотри девка, держись за мужа.
— А не спеть ли нашу любимую! — громко выкрикнул Анатолий. — Запевай, Катька!
Видать прислушивался, что отец говорит. Хотя, признаться, его версия о наших незаконных махинациях была скорее забавна, чем опасна. Но переубеждать пьяного родителя, это немыслимая задача, тут я с ним был полностью согласен.
— Вечер тихой песнею над рекой плывет… — Заторопилась Катя, и все дружно подхватили. — Дальними зарницами светится завод…
Уже после первых «белых цветов» я понял, что нужно было заранее купить телевизор. Лучше послушать новогоднюю речь Леонида Ильича минут на сорок[126], чем пьяный хор под ухом. И вообще, говорящие головы в телевизоре очень милы – они не пихают в бок с требованием подпевать. Но я отомстил – тяпнул очередную сотню грамм, вспомнил «Как гости собирались» Лозы, и пропел эти жизненные куплеты мерзким голосом.
К часу ночи Василий Никанорович сидел за столом в рубашке и семейниках. Галстук был закинут за спину. Жена стирала в туалете брюки, на которые Василий Никанорович опрокинул чуть не полстола. Меня удивило только одно – как спокойно это восприняли окружающие.
К двум Анатолий в Людой разбудили сына и мы, захватив оставшиеся полбутылки коньяка и оставив дома родителей, пошли на Елку к местному Дворцу Культуры. Собственно, пышной ярмарки и аттракционов 21-го века там не было. Из всех развлечений, кроме собственно украшенного лампочками вечнозеленого дерева, присутствовали только две большие, выстроенные из снега горки. Но народу было полно. Катались
