В штабе человек двадцать было, в основном офицеры, а охраны мало. Мы первым делом, конечно, охрану вырубили — тут капитан отличился, как пошел поршнями своими махать, ну чисто молотилка. Да и товарищ Жора, несмотря на то, что помогать нам он как бы не мог, а только приглядывал, пару человек носом в пол все же уложил.
Рассказывать об этом долго, а на самом деле все это за секунды происходило. Я сам не понял, как очутился в центре комнаты, рядом с креслом, в котором плюгавый такой генерал сидел. Чем он мне так приглянулся — не знаю; может, орденов у него было поболе, чем у прочих, а может, охрана, пока ее Шибанов, как кегли, не расшвыривал, первого его кинулась защищать.
В общем, тычу я ему в висок ствол, а сам лезу в карман его кителя — проверить, не там ли часы. В левый, в правый залез — пусто. Потом за отворот и во внутренний карман — вот они, родимые. Тяжелые такие, круглые, как серебряное яйцо. Я их вытащил, цепочку рванул, руку вверх поднял и кричу:
— Есть! Есть часы! Вот они, часики-то!
Почему мне показалось, что как только я часы эти сцапаю, враги наши оружие тут же побросают — не знаю. С дури, наверное.
Тут мне товарищ Жора тихонько так шепчет:
— Хорошо, старшина, предмет ты добыл, теперь уходить надо.
А как тут уйдешь? На улице шухер, в окна, в двери лезут автоматчики. Офицеры, которые в штабе были, пока мирно лежат на брюхе, как их капитан с Николаичем положили, но начнись стрельба, хорошего от них тоже не жди. В подпол обратно прыгать? Ну так теперь-то они знают, откуда мы появились, пустят газ да передушат, как котят. А бой принимать — силы слишком неравные. Что делать?
И тут до меня медленно, но доходит, что никто ведь в нас не стреляет! И не стреляет потому, что я этого плюгавого генерала до сих пор на мушке держу! А стоит мне руку с пистолетом от виска его отвести, как затишье это немедленно кончится.
Я кричу:
— Катерина, целься в моего генерала, быстро!
Молодец девка, два раза повторять не просит. Тут же свою винтовку ему в пузо наставила.
— Так, — говорю, — товарищи солдаты, сейчас мы отсюда свалим вежливо, а вы нас пропустите. Потому что иначе от главнокомандующего вашего только рожки да ножки останутся. А если вы без глупостей обойдетесь, то вернем мы его вам в целости и сохранности, зуб даю.
И пошли мы. Сначала капитан с двумя пистолетами, за ним я с генералом, за мной Катерина с винтовкой, в генерала через плечо мое нацеленной, а за ней Николаич с автоматом. Ну, и следом товарищ Жора, который вроде как не при делах, но выглядит очень довольным.
Вышли из штаба, вокруг — толпа. Я кричу:
— Расступись, товарищи, дорогу главнокомандующему!
Расступились. Только у выхода с площади какой-то резкий лейтенант на меня все-таки прыгнул, но Сашка его почти не глядя из обоих стволов снял.
Добрались до аэродрома. Там трофейные «Юнкерсы» стоят. Мы сразу к тому, вокруг которого охраны больше.
— Экипаж где? — ору. — Где экипаж, курицыны дети?
Ждем минут десять. Потом появляются двое — пилот и бортмеханик. Шибанов их сразу на прицел берет.
— Заводи, — говорю, — шарманку. Покатаемся.
Аэродром, между тем, окружают со всех сторон. Подкатывает пара танкеток, на деревья, смотрю, солдаты с винтовками карабкаются. Ну, думаю, сейчас тут будет жарко.
Хватаю я этого плюгавого и высовываю в люк.
— Так, — говорю, — если в течение пяти минут танкетки и снайперы не уберутся, с товарищем генералом неприятность случится. Все ясно?
Может, они ждали, что я перед взлетом его из самолета выкину, но зря. Когда экипаж двигатели раскочегарил, и винты заревели, я плюгавого обратно в салон втянул и люк захлопнул.
— Извините, — говорю, — товарищ генерал, за такое обращение, но очень нам желательно отсюда живыми убраться.
Он смотрит на меня злыми глазками.
— Какой, — говорит, — я к чертям свинячьим тебе генерал! Я Марк Подрабинек, заслуженный артист Конотопского драматического театра! Трагик, между прочим. Гамлета играл! И угораздило же меня родиться похожим на этого поца Гитлера. Теперь таскают по всяким учениям, недели не проходит, чтоб какой-нибудь ухарь-сержант вроде тебя по шее не насовал!
Мне, конечно, смешно, но я сдерживаюсь, вида не подаю.
— Я, — говорю, — не сержант, а старшина. Если чего не так — прошу прощения.
В общем, взлетели мы. У них там вокруг аэродрома зенитки были понатыканы — но по нам никто стрелять, конечно, не посмел. Два самолета в воздух только поднялись и вслед за нами пошли.
Тут товарищ Жора говорит Катерине:
— Доставайте рацию, вызывайте авиаподдержку. Идем в квадрат Р-17.
— А как же режим радиомолчания? — Катерина спрашивает.
Он хохочет.
— Какое уж тут радиомолчание, когда вы самого Гитлера в заложники взяли! Всего мог от вас ожидать, но такого!
Короче, вызвала Катерина подкрепление. И у самого леса, где мы пилота нашего оставили, встретили нас три ястребка. Боя, понятное дело, никакого не было, те самолеты, что за нами шли, крыльями покачали и повернули назад.
Сели мы на картофельном поле, около леса, капитан с товарищем Жорой за пилотом отправились, а мы с Николаичем, Катериной и актером-трагиком Подрабинеком стали костерок жечь и картошку выпекать — целый день на голодный желудок бегали, проголодались.
Через час они вернулись, причем пилот на своих двоих шел, хотя Шибанов с Жорой его и поддерживали. Подошли они к нам, пилот вдруг Катерину к себе прижал да как расцелует в обе щеки.
— Рассказали мне, сестренка, что если б не ты, лежать бы мне парализованному. Я теперь твой должник навеки.
Катерина в краску. Шибанов говорит:
— Ладно девчонку смущать, садись ешь вон давай.
Не нравится ему, когда кто-то к Катерине лезет, пусть даже и с благодарностями. Эх, думаю, капитан, это ж ты еще про цветочки не знаешь…
Сидим, едим. Так хорошо — будто побывал в самом пекле, и оттуда вернулся. Сейчас бы, конечно, водочки граммов сто — еще лучше было бы.
— Слышь, земляк, — спрашиваю я пилота, — у тебя авиационного спирта случайно на борту не заныкано?
И тихо так вроде спрашиваю, но у Жоры ушки на макушке.
— Отставить спирт, — говорит. — Операция завершена, и завершена успешно, но у меня есть целый ряд замечаний к личному составу.
Мы молчим, ждем, чего дальше будет.
— Назначенный мной старший группы, капитан Шибанов, вел себя безынициативно, командиром и руководителем операции себя не проявил.
— Позвольте, — вспыхивает Шибанов, — я не был готов к тому, чтобы взять на себя такую ответственность. Вы же сообщили о том, что не будете командовать, за несколько минут до начала операции!
— В реальных условиях меня могли бы просто убить, — отвечает Жора, и голос у него лязгает, как железо. — И вы, как старший по званию, обязаны были принять на себя командование группой, вне зависимости от того, готовились вы к этому или нет. А вы вели себя так, словно все время ожидали от меня подсказки.
Потом поворачивается и смотрит на Николаича.
— Несколько лучше проявил себя товарищ Гумилев. Он был достаточно инициативен, изобретателен,
