– Следователь из Москвы, помощник подполковника Осокина – некий господин Ухтомский. Прибыл за вами по поручению шефа.
– А-а… – протянул судья. Замкнуло в голове с досадным опозданием. – Подождите… а вы тогда кто? – он так заволновался, что запотели стекла очков.
– А я «мститель», – отозвался молодой человек, схватил судью за волосы на затылке и прижал к носу пропитанный жидкостью платок. Подождал, пока затихнут «механические» реакции и голова жертвы свесится на грудь. Очки соскользнули с носа на колени.
– Фу, какая гадость… – брезгливо поморщился молодой человек, выбрасывая платок из окна. Открыл его полностью, чтобы проветрить, подобрал очки, пристроил в углубление на приборную панель. Осмотрел содеянное – насколько это было возможно в бледноватом лунном свете, потом извлек телефон и вызвал абонента. Отозвался лишенный эмоций женский голос.
– Это я, дорогая, у тебя все готово?
– Да, конечно, милый, жду с нетерпением. Все прошло нормально?
– Все прошло с огоньком. Ты поляну накрыла?
– Уже остыло, милый… Послушай, – в голосе собеседницы прорезались встревоженные нотки, – они увидели твое лицо?
– Наши лица уже не актуальны, – вздохнул молодой человек. – О наших глубоко законсерви… тьфу, законспирированных физиономиях местной полиции и людям Осокина станет известно уже сегодня. Или стало уже известно… Через час-другой перекроют город, насядут на сотовых операторов. С этих телефонов перезваниваться будет опасно. Удали СИМ-карту и выброси телефон. Переходим на запасной вариант. До встречи, милая, буду через полчаса. Не забывай, что на сегодняшнюю ночь у нас обширная программа. Мы должны отметить ударным трудом прибытие группы московских товарищей.
Дмитрий Викторович Горшевич очнулся на скользком бетонном полу, лежа на животе, лицом вниз, с растопыренными конечностями, и по носу его ползла какая-то скользкая мерзость. Он дернул головой, заморгал. Привычных очков на носу не было, и все вокруг рябило и расползалось, как пластилин на жаре. Мужчина прищурился, чтобы что-то разглядеть, но все сводилось к унылым серым краскам. Вокруг него не было ничего интересного – он лежал в каком-то стылом бетонном мешке, озаренном светом фонаря, похоже, на стройке, судя по горке засохшего цемента, паре лопат и какому-то лебедочному приспособлению, фрагменты которого проявлялись из полумрака. Судья вспомнил все, что было, и отчаянно запаниковал, он был безвольным существом, которому постоянно требовались подсказки, и если он их не получал, то терялся и ударялся в панику. На работе он мог поддерживать внешние признаки достоинства, умел сцеплять брови, разносить подчиненных и в нужные моменты создавать принципиальную мину. Но это на работе…
Горшевич завозился, чтобы встать и уйти из этого страшного места. Но только подогнул ногу, как коленный сустав с хрустом распрямился, он упал и разбил нос. Кровь потекла из расквашенной ноздри. Протяжно заныла лебедка, и Дмитрий Викторович забился раненой птицей, завизжал, но толку не было – в его распоряжении не оставалось ни одной степени свободы! Выгибались руки, выламывались из плечевых суставов. Адская боль обожгла колени, бедра, щиколотки. Он выгибался дугой – тоскливо воя и скрипя костями и сочленениями. Приходилось напрягаться, противодействовать силе, действующей на изгиб, и вдруг он почувствовал, как отрывается от пола!
Лебедка монотонно поскрипывала, а человек, прикрепленный к крюку четырьмя стропами, медленно вздымался к потолку. Он выл, извивался, брызгал слезами. Трещали и ныли суставы. Пол неумолимо отдалялся, крюк дошел до верхнего предела и там застопорился – под потолком из скрещенных стальных арматурин. Судья тоскливо завыл – помимо прочих врожденных и приобретенных страхов он страдал страхом высоты. А тут еще фонарь сменил положение и светил ему в лицо. Внизу находились двое – он не видел ни лиц, ни фигур – просто темные образования, чуть отличные от бездны, распростершейся под ним. И что-то тихо жужжало, подмигивая красным огоньком, – боже, его записывали…
– Не надо этого делать, пожалуйста… – трусливо выл судья. – Опустите меня, я сделаю все, что вы хотите… я признаюсь во всем… Мне больно, мне нечем дышать, я боюсь высоты… пожалуйста… Суки! – он завертелся, стал плеваться, боль пронзила такая, что его вырвало.
– Да уж, это не Зоя Васильевна Чаплина, – как-то меланхолично проговорила женщина – ее голос звучал естественным образом, без искажающих устройств, необходимость в которых, к сожалению, отпала. – Это какая-то пародия на мужчину, его и мучить-то совестно…
– Мне тоже совестно, – согласился мужчина. – Лучше сразу прикончить – и нечего тут планету загрязнять. Дмитрий Викторович, прекращайте! Будете плеваться, мы вас лопатой огреем! Думаете, не дотянемся? Поимейте хоть каплю мужества в ответственный момент! Нам тоже, между прочим, неудобно – голову на вас задирать…
Председатель Качаловского народного суда замолчал и принялся сдавленно кряхтеть.
– О чем он, интересно, думает? – шепнула женщина. – О материальном или духовном?
– Гм, начнем, пожалуй, – сказал мужчина. – Представляем нашим зрителям господина Горшевича, известного поборника справедливости, неподкупного председателя Качаловского суда, много лет стоящего на страже законности и правопорядка в маленьком, уездном, так сказать, городке.
– Не надо, пожалуйста… – стонал Горшевич.
– Как не надо? – удивился мучитель. – Минуту назад вы уверяли нас, что признаетесь во всем. Передумали? Мы даже облегчим вашу задачу – не заставим ничего говорить, сами скажем. А вам и зрителям останется лишь смотреть и слушать. Странный вы какой-то, Дмитрий Викторович…
Он бы с радостью потерял сознание – просто провалился бы за грань и ничего не видел и не чувствовал. Но сознание оставалось при нем, он не мог от него избавиться, а также пилящая боль, страх, подавляющее чувство стыда и унижения… Судья слышал ровный голос похитителя, которому он так опрометчиво поверил:
– Перечислять деяния господина Горшевича, намертво спаянного с городскими властями, можно долго и нудно. К сожалению, у нас нет на это ни времени, ни желания. Ограничимся несколькими эпизодами. Вы сбили насмерть пожилого человека – он шел по пешеходному переходу, а вы неслись как угорелый, да еще и под градусом. Натворили – будьте любезны ответить. Но вы не ответили и вступили в сговор с инспектором ДПС Левченко, исказили события в протоколе, представив дело так, будто человек скончался от инфаркта, а вы еще и герой – остановились рядом с павшим. Многочисленные свидетельства очевидцев расценили как происки недоброжелателей, их даже не рассматривали… Ладно, этот эпизод не связан с вашей профессиональной деятельностью… Вы слушаете меня, Дмитрий Викторович? Не притворяйтесь, пожалуйста, бесчувственным. В ноябре 2010 года вы приняли к рассмотрению дело одного активного пенсионера, отличившегося на стихийном митинге у здания мэрии. Поводом к митингу послужило распоряжение мэрии, согласно которому отменялся безлимитный проезд в общественном транспорте для льготных категорий граждан, поскольку в городском бюджете не хватало на это средств. Странно сложилось в этом городе, Дмитрий Викторович, – воровать миллионами деньги есть, а порадовать двадцать тысяч стариков и старушек бесплатным проездом в холодных, разваливающихся автобусах – видите ли, нет. Но дело не в этом. У мэрии собралось порядка двух сотен пенсионеров. В мэрию их не пустили, представители власти к народу не вышли – как всегда, попрятались. Порядок пенсионеры не нарушали, спокойно себе возмущались. Появилась милиция, стала оттеснять людей. Особенно усердствовал некий капитан по фамилии Жлобень – матерился, толкал людей. Он ударил пенсионерку, которая призывала людей держаться, кулаком по лбу. Женщину впоследствии доставили в больницу с сотрясением мозга. За нее вступился мужчина, отвесил капитану пощечину. Мужчина оказался мужем пострадавшей женщины. Разумеется, страшное преступление, нанесение морального и физического вреда сотруднику при исполнении. Вам было не стыдно, Дмитрий Викторович, когда вы назначали пенсионеру наказание в виде четырех лет лишения свободы в колонии общего режима? На момент вынесения приговора пенсионеру исполнилось семьдесят четыре года…
Похититель помолчал и продолжил:
– Надеюсь, вы меня по-прежнему слушаете, Дмитрий Викторович? Декабрь 2010 года. Компания молодежи гуляла в кафе «Черемушка». Шумели, градус веселья неуклонно повышался. Стали задирать отдыхающих за соседним столиком. Парни заступились за своих дам, вспыхнула драка, один из хулиганов достал нож и нанес двадцатилетнему молодому человеку смертельное ранение. Судебный процесс
