проклято на веки вечные!
Руссильон слегка нахмурился.
— Дочь моя, сожалею, но я дал обещание хранить настоящее имя герцога в тайне ото всех, включая его жену. Придет время, — и ты узнаешь, как его зовут.
— Но этот вензель на кольце… Он означает «RoseNoire», или это его собственные инициалы? — настаивала Дом.
Граф подумал и ответил:
— Да, Мари-Доминик, это инициалы его настоящего имени.
Всё дальнейшее время перед отъездом Дом провела, гадая, какое имя у Черной Розы.
«Это или «Н», или «Р». Ноэль? Норбер? Николя? Или Раймон? Роланд? Роже? Рене?..
Роланд — как в «Песне о Роланде«… Красивое имя! А Николя — даже ещё красивее! — так она раздумывала, пока вдруг не опомнилась и не разозлилась на саму себя.
«Какая разница, как его зовут! Я никогда, никогда в жизни не назову по имени эту гнусную скотину!»
В полдень все было готово к её отъезду. Оседланные лошади (подарок Черной Розы — они оказались весьма кстати!) стояли во дворе. Дом умолила отца разрешить ей поехать к тете Агнесс на Снежинке. Дочь графа должны были сопровождать Роже Ришар и двое солдат из гарнизона замка. Но Пьер, молочный брат Доминик, уговорил Руссильона послать его провожать свою юную сестричку вместо одного из солдат.
Когда Дом вышла из донжона вместе с отцом и виснущими на ней с двух сторон сестренками, которые теперь уже плакали навзрыд, то увидела, что вся челядь замка вышла проводить её. Здесь были и Филипп, и Бастьен, и Элиза, и толстуха Клэр, и Мюзетта, и кухарка Жанна, и еще много людей.
На их лицах она прочла скорбь и — жалость. И сразу поняла, почему они жалеют её. Ведь она стала женой этого изверга, этого монстра, этого Дьявола Лангедока! А потом все они столпились вокруг нее, целуя ей руки и даже подол её платья. Она почувствовала, что сейчас тоже разрыдается… Но тут вышел из капеллы отец Игнасио, и все опустились на колени и склонили головы, и священник прочитал молитву и благословил уезжающую.
Отец поцеловал Доминик в лоб и перекрестил. Девочка села на Снежинку — и тут услышала слабый крик. Она подняла голову, — из своего окна ей махала, держась одной рукой за ставень, белая как мел Флоранс. Если б Дом знала, что больше никогда не увидит свою несчастную старшую сестру!.. Но девочка не догадывалась об этом. Она помахала Фло в ответ; Ришар, Пьер и один из солдат вскочили на коней. И они тронулись в Мон-Луи.
Их путь в Мон-Луи лежал по той же дороге на юго-запад, по которой вчера вечером отправились в Каркассон Черная Роза и де Брие с оруженосцами герцога. В полулье от Руссильонского замка, преодолев довольно крутой склон холма и добравшись до его вершины, всадники вынуждены были натянуть поводья своих лошадей, — впереди поперек дороги лежало большое сухое дерево. Вокруг него, с топорами в руках, суетились несколько местных крестьян. Увидев господ из замка, они посдергивали с голов свои береты и приблизились, низко кланяясь.
— Что там такое? — резко спросил Роже Ришар. Доминик не любила этого человека с вечно недовольным выражением на смуглом лице с крючковатым носом. Но он был хорошим солдатом, и отец весьма ценил его воинские знания, сделав начальником гарнизона замка.
— Дерево, мессир Ришар… — робко промолвил один из вилланов.
— Вижу, что дерево! Убрать немедленно! Мы сопровождаем мадам герцогиню, и нам некогда!
Опять — мадам герцогиня!.. Дом поежилась, несмотря на полуденную жару.
— Похоже, нехорошее дело тут случилось вчера ночью, — сказал тот же крестьянин.
— В чем дело?
— Это дерево не само упало. Его подпилили. Нарочно, нам думается, потому что в кустах, вроде, засада была… Посмотрите сами, мессир Ришар.
Дом и её спутники подъехали ближе. Внезапно девочка вскрикнула и показала на сухую острую ветку упавшего дерева, торчавшую почти горизонтально, — вся она была в засохшей крови.
Пьер же соскочил со своей лошади и стал рассматривать следы на дороге.
— Здесь все в пятнах крови! — возбужденно воскликнул подросток. — Смотри, Дом! — Он даже забыл в этот момент, что к ней уже нельзя было так обращаться.
Действительно, вся земля под копытами коней была в черных пятнах. Снежинка под Доминик испуганно запрядала ушами и тихо заржала… Девочке вдруг стало жутко.
— Да, — сказал Ришар. — Тут кого-то прирезали. В округе много бродяг и разбойников; они совсем распоясались и убивают направо и налево! Надо сказать об этом господину графу.
— Пьер… — прошептала Дом своему молочному брату. — Как ты думаешь, кого здесь могли убить? Ведь эта дорога ведет на Каркассон… По ней вчера уехал Черная Роза. А потом — де Брие и мальчики- пажи…
Пьер пожал плечами. Ему было тоже не по себе.
— Подождите меня здесь, мадам герцогиня, — произнес Ришар, спрыгивая с коня и направляясь к кустам, где, по словам крестьянина, ночью была засада.
Дом, несмотря на охвативший её ужас, не раздумывая последовала бы за ним, как сделала бы ещё вчера, чтобы попробовать восстановить картину происшедшей здесь накануне трагедии. Но сейчас, когда она стала женой герцога, она уже не могла на глазах своих людей, да и крестьян, слышавших её титул, соскочить со Снежинки и продираться по кустам, как простая деревенская девица.
И, дрожа от внутренней тревоги, она осталась сидеть на кобылице, ожидая Ришара. Он вынырнул из зарослей через несколько минут, коротко произнес:
— Там ничего! — и вскочил на лошадь.
Крестьяне к тому времени разрубили дерево напополам и оттащили эти половины в сторону, открыв небольшой проход; и всадники могли продолжить свой путь.
Доминик в последний раз оглянулась с вершины холма на долину Руссильона, утопающую в зелени внизу; впереди ждали Мон-Луи, монастырь, тетя Агнесс, и — новая, неизвестная ей пока страница её жизни…
Часть 2
Два герцога
1. Вдова Черной Розы
Доминик сидела у окна в своей комнатке-келье и перебирала струны лютни, подбирая мелодию, которую услышала накануне, когда с сестрами Изабо и Маргарит ходила в крепость Мон-Луи. Песню пел бродячий менестрель на площади (да, уже и менестрели слагали песни о нем!), и Дом, плененная музыкой и словами, сразу же запомнила её. У Дом было уже семь песен, посвященных ему… Девушка ещё раз промурлыкала про себя мелодию и запела песню низким глубоким контральто, да так красиво, что несколько проходивших по коридору сестер остановились и заслушались.
Особенно нравился Доминик припев, и она пропела с большим чувством:
