генеральской кухарки, которая знавала мать Репина и получила от нее письмо с просьбой порадеть о сыне. И старушка порадела: генерал позволил юноше прийти к нему. Назначил утренний час для встречи.
Репин шел долгими коридорами, волнение душило, влажные руки неприятно дрожали. Большая комната. В ней надо ожидать его превосходительство. Старый сановник вышел к просителю в темно-голубом длинном халате с красными отворотами. Он внес с собой аромат дорогой сигары и тонких духов.
И тут с юношей произошло что-то странное. Генерал протянул ему руку, а он не осмелился пожать ее и приложился к ней губами, как некогда в церкви касался руки владыки.
Генерал расспрашивал. Юноша отвечал как в беспамятстве. В руках этого человека — его будущее. Даст двадцать пять рублей, быть ему в Академии откажет — надеяться не на кого.
Генерал обещал заплатить эту сумму. Вне себя от счастья, Репин поцеловал полу атласного халата, и слезы благодарности брызнули из его глаз.
Он убежал по темным коридорам, напоенный удачей. Академия завоевана, и он не хочет думать о цене унижения. Но память об этом мгновении оказалась очень цепкой. Уже стариком он вспоминал о необузданности своего порыва.
Когда после экзамена Репин вновь пришел к конференц-секретарю Львову, тот встретил его раздраженно и сказал презрительно:
— Да, деньги внесены. Но вас забьют на последних номерах.
АКАДЕМИЯ
Талант редко приходит к человеку в одиночестве. Такова уже щедрость природы — она одаряет расточительно одного и обходит своей милостью другого.
Репин был очень даровит. И не только как художник. Рядом с его исключительными художественными способностями уживалось множество ответвлений одаренности. Среди них — редкостная любознательность.
Стремление к знаниям у Репина было всегда так сильно, что само стало как бы разновидностью таланта. Только поэтому ему, провинциальному самоучке, удалось стать образованным человеком своего времени.
В детстве у Репина тяга к знаниям долгое время сдерживалась. Грамоте он учился у пономаря сельской церкви, арифметике — у дьячка! Его начальное образование довершили рассказы набожной матери. Татьяна Степановна умела будить воображение сына притчами из житий святых. Мальчик воспринимал их, как чудесные сказки. Отец принимал мало участия в воспитании сына. Долгие годы он тянул солдатскую лямку, а когда возвращался домой, был полон забот о заработках.
С тех пор как Илья научился сам бегло читать, книга вошла в его жизнь почти на равных правах с красками.
Сначала много вслух читала сестра Устя. Она была на два года старше брата и приносила книги из библиотеки пансиона, в котором училась. Вместе читались романы Вальтера Скотта. С полным самозабвением дети погружались в русскую старину, зачитывались перепиской Ивана Грозного с Курбским.
Брат и сестра дружили, у них все было общим — игры, мысли, книги. Все, что прочитывал один, с воодушевлением рассказывалось другому.
Большой детской дружбе неожиданно был нанесен удар. Умерла Устя. Репин познал первое настоящее горе. Он потерял верного друга, наперсницу своих мыслей, веселую участницу игр. Кому теперь понесет он свое восхищение прочитанными книгами, красотой воспаленного заката, пьянящую радость от удавшегося рисунка? С кем прольет слезы над трогательными строками полюбившихся стихов, с кем заслушается печальной песней? Долго, очень долго тосковал мальчик по сестре, оплакивал свою невосполнимую потерю.
Только книги, которые он читал теперь один, уносили его в мир фантазии, наполняли сердце поэтичными образами.
Офицеры полка, стоявшего в Чугуеве, давали любознательному мальчику книги из полковой библиотеки.
В школе ему так и не довелось поучиться. Несколько месяцев обучения в Корпусе топографов дали только представление о том, как пользоваться цветом при раскраске географических карт. Но даже и это казалось Репину очень интересным и полезным. Он искренне сокрушался, когда Корпус топографов был расформирован.
Не больше года Репин провел в мастерской местного художника Бунакова и пятнадцати лет, став иконописцем, уже далеко уезжал от дома.
После долгого дня изнурительной работы в церквах Репин зажигал свечу и ночи напролет читал «Давида Копперфильда» Диккенса, забывая о религиозных сюжетах и вживаясь в подлинную жизнь, воссозданную великим английским писателем. А когда книг не было, он читал наизусть поэмы и стихи Жуковского, Пушкина, Лермонтова.
Знания, приобретенные урывками, казались Репину убогими. Юноша приходил в отчаяние от бессилия немедленно, сейчас же изменить свою жизнь. В такие минуты спасала мечта об Академии.
И вот желанный миг настал: он вольнослушатель. Все дни, что последовали за этим знаменательным событием, были озарены безудержной радостью.
Позже в своих воспоминаниях Репин точно охарактеризовал самую лучезарную пору своей жизни:
«Это был медовый год моего счастья. За долгие годы мечтаний, стремлений, отчаяния я, наконец, попал в желанную среду и мог учиться обожаемым предметам».
Чугуевский иконописец быстро показал себя в Императорской академии. Он учился с большим увлечением. Рисовал, наслаждаясь часами единения с натурой. Лепил, впервые познавая законы пластики. Сочинял эскизы картин, давая волю воображению.
С не меньшим рвением юноша посещал лекции профессоров. Он хотел знать много — все, чем богата наука в разных областях. Репин не пропускал лекций по истории и литературе, математике и анатомии.
Курс наук в Академии еще был новинкой. Прежде в нее принимали только тех, кто хотел учиться одному искусству. Иные проводили в стенах Академии долгие годы, учились рисовать, писать масляными красками или лепить, но оставались неучами. В дни своего ученичества Репин видел в рисовальных классах этих бородачей, хорошо знакомых с академическими порядками, но презирающих науки. Они называли «гимназистиками» молодых слушателей, которые вместе с Репиным понимали, что большому художнику не обойтись без больших горизонтов.
Сначала Репин слушал как завороженный. Многого не понимал, но благоговел перед познаниями профессоров. Чем больше слушал, тем чаще его охватывала оторопь, казалось, не вырваться ему из тисков невежества.
Академия художеств была наиболее демократическим учебным заведением. Здесь сын крестьянина слушал лекции вместе с чопорным сыном генерала, а бедный разночинец рисовал натурщика, сидя рядом с изысканным отпрыском знатного рода.
Но то, что давалось шутя молодым людям, учившимся с детства, Репину, вышедшему из бедной семьи, доставалось с превеликим трудом. Образование, полученное у местного дьячка, отличалось от многолетней гимназической штудировки. Но и нрав у чугуевского иконописца был круче, чем у тех учеников, которые и в академические годы не вышли из-под родительской опеки.
Репин наверстывал упущенное. Много читал, помимо академического курса. Постепенно перед ним представали величавая красота гомеровской «Илиады», бури страстей шекспировских трагедий и высокий гражданский порыв некрасовской поэзии.
После первых восторгов наступили и первые разочарования. Не все преподаватели были такими, какими еще в Чугуеве их рисовала юношеская мечта.
