В этот момент телефон начал принимать сигнал со спутника. На экране возник маленький человечек, стоявший на крошечном глобусе. Над его головой мигали четыре микроскопических светлячка-спутника.
«Поиск…» — металлическим голосом произнес телефон.
Из головы гуманоида к спутникам устремились пунктирные линии, которые по мере установления соединения превращались в сплошные.
— Сколько еще ждать? — нетерпеливо буркнул Роберт.
Словно бы в ответ на этот вопрос наушники отозвались новым статическим скрипом. Через несколько минут телефон вновь пискнул, а на экране возникла надпись:
Включена навигация. Погрешность — 70 футов.
Роберт задал опцию:
Отыскать пункт 025.
Появилась стрелка, и он наконец двинулся в указываемом ею юго-восточном направлении. Зажглась надпись:
До объекта 1,6 миль. Скорость движения — 2,5 мили в час.
Роберт прошагал по тенистой западной стороне Гринвич-стрит до поворота на Кристофер-стрит, где свернул налево и наконец добрался до Девятой линии нью-йоркской подземки. Через несколько минут после того, как он пересек Гудзон-стрит, в наушниках вдруг раздался женский голос:
— Привет, Роберт. Это я. Ты меня слышишь?
— Ну…
— Отлично. С этого момента я буду тебе помогать. Считай, что я прикрываю тебя с тыла.
— Каким образом?
— Мне трудно будет объяснить, а тебе — нелегко понять. Просто прими как данность, что я вижу тебя и то, что тебя окружает в данный момент.
— Но как?! Ты следишь за мной с помощью этого телефона? По спутнику? Как?
— Что-то в этом роде. Если тебе непременно нужно услышать объяснение, считай, что ты его услышал.
— Не понимаю…
— Просто я живо воспринимаю то место… где ты сейчас находишься. Скажем так.
— Зачем ты появилась? На случай, если кто-то захочет проследить за мной? Или попытается не дать мне разгадать тайну и получить ключ? Выходит, не я один ищу его?
— Не знаю. Понятия не имею. Но ты прав: могут найтись те, кто захочет тебе помешать. А теперь двигай вперед и не отвлекайся. Я вновь свяжусь с тобой после того, как выйдешь из метро.
Роберт, весь мокрый от напряжения, не останавливаясь шел в восточном направлении, скользя напряженным взглядом по неоновым бликам, падавшим на витрины магазинов. Тату-центр, видеосалон, интим-салон, кубинский ресторанчик… За стеклами витрин на него слепо щурились манекены, статуэтки Христа… На углу девушка торговала цветами, напротив нее в полуподвальчике пряталась лавка кузнеца, делавшего ажурные решетки и ограды… Роберт миновал старенькую, затертую церквушку, над входом которой был растянут поблекший баннер, призывавших людей «возлюбить ближних своих»… Почти сразу за церковью гостеприимно распахнул свои двери гей-клуб «Нью-йоркский фетиш»… За ним показалась табачная лавка… Прямо перед ней в асфальт был врезан медный треугольник, на котором красовалась надпись, гласившая, что это «самый крошечный кусочек земли Манхэттена, выставленный на продажу»… Роберт добрался до метро и спустился под землю.
Поезд долго ждать не пришлось, пять остановок до «Ректор-стрит» пролетели незаметно, под уютный и ритмичный перестук колес и покачивание шаткого вагончика. В какой-то момент поезд миновал закрытую станцию «Кортленд-стрит», располагающуюся прямо под Нулевым уровнем. [19] Ее все еще ремонтировали — в тот черный день 11 сентября фрагменты обрушившихся башен Всемирного торгового центра проломили ее крышу и завалили каменной крошкой и развороченными кусками арматуры почти весь перрон.
Выбравшись из поезда на станции «Ректор-стрит», Роберт стал подниматься на улицу. Он оказался в самом конце Гринвич-стрит, около стриптиз-бара «Кошечка». Он пересек улицу в сторону Тринити-плейс и оказался перед подпорной стеной церкви Троицы, которая славилась на весь город тем, что умела «дышать» — на морозе становилась чуть вогнутой, а на жаре чуть выпуклой. Местные жители прозвали ее «грудной клеткой». Где-то здесь, во время очередной пешей прогулки по Манхэттену, он познакомился с Хорасом. Он на мгновение поднял голову, чтобы увидеть церковный шпиль, который когда-то был самой высокой точкой города, а теперь выглядел жалкой стрелкой, воткнутой в синее небо гораздо ниже подступавших к ней с боков небоскребов Уолл-стрит.
Роберт нырнул под крытую галерею, соединяющую церковный двор со зданием Американской фондовой биржи, фасад которой был оформлен в модернистском стиле тридцатых годов — гигантские барельефы, изображавшие торговое судно, завод, паровые машины, нефтяные вышки, шагающие экскаваторы… Тут не хватало разве что кумачового плаката с аршинным слоганом: «Прогресс! Промышленность! Хозяйство!»
В массивной стене, которой было обнесено церковное кладбище, он отыскал Ворота херувимов и свернул в них. Пройдя под входной аркой, он оказался на старом погосте, достал из кармана телефон и, ожидая, когда тот снова поймает сигнал со спутника, неторопливо двинулся по пешеходной аллее в глубь кладбища.
Через пару минут аппарат пискнул и в наушниках раздался голос Терри:
— Стоп, забирай левее. Видишь памятник? Там есть одна могила. Лизона. Джеймса Лизона. На ней выбит шифр. Разгадай его. Загрузи ответ на сайт. И вообще — отмечай все, что увидишь сегодня. Торопись. За тобой следят.
— Кто?
— Не важно, иди!
— Терри…
— Иди, я сказала! Не задавай больше вопросов!
Он свернул налево. За стеной проплыл бело-золотистый парадный подъезд Банка Нью-Йорка, с «престижным» адресом: Уолл-стрит, дом 1. Засмотревшись на него, Роберт едва не пропустил сигнал телефона, который всего на несколько мгновений высветил на мониторе стрелку, указывавшую на север, и вновь погас.
Через минуту он оказался перед монументальным надгробным изваянием, возведенным в готическом стиле из коричневого камня. Вдоль мемориала тянулась выбитая огромными буквами эпитафия:
В память всех добрых и честных людей, отдавших свои жизни в этом городе в борьбе за независимость Америки.
Вокруг мемориала было разбросано несколько небольших памятников. Роберт быстро отыскал нужный.
Здесь покоится бренное тело Джеймса Лизона, почившего в 28-й день сентября 1794 года от Рождества Христова в возрасте 38 лет.
Роберт сразу обратил внимание на странные значки, выбитые вдоль верхней кромки памятника. Они живо напомнили ему знаменитых «пляшущих человечков» из рассказов о Шерлоке Холмсе, которыми он, как и все дети на этой земле, зачитывался в школе. Правда, на сей раз речь шла не о человечках как таковых, а
