напоминает, что где-то есть теплые моря. Туда улетают птицы, чтобы переждать метели и снег. А люди ездят за развлечениями, и чтобы тоже что-нибудь переждать. «Когда здесь все закончится и наступит зима, я обязательно взмахну крыльями и улечу в тепло, — думаю, глядя на мелкие пенистые барашки на воде. — Но до этого еще, кажется, целая вечность!».
Беспорядочно разбросанные по берегу двухколесные тележки для перевозки лодок похожи на древнеримские колесницы. Эллинги заперты на ржавые навесные замки, что при желании можно открыть двухдюймовым гнутым гвоздем. Лохматые облака клубятся над водой, как дым от вулкана… Тот, кто любит странствовать, не может не почувствовать здесь свою, особую атмосферу, зовущую в путь. Это, конечно, не морской порт, где то и дело прощально трубят гигантские трансатлантические турбоходы, отваливая в безбрежную глубокую синь, и пахнет копченой кефалью, мидиями, солью, соляркой и ультрафиолетом… Но когда стоишь в дождь на деревянном пирсе на широте Могилева или Рязани, вокруг ни души, и на воде слегка покачиваются маленькие парусные лодки, а над рубками лениво болтаются чайки, высматривая, где бы «выпить и закусить», то вдруг улавливаешь в ветре далекие голоса на неведомых языках и в них тревогу. Начинает казаться, что кто-то подкрадывается с ножом. Быстро оборачиваешься, чтобы перехватить удар. Но за спиной никого — увы, в мирное время удары в спину чаще случаются, когда вокруг друзья и ничего подобного не ждешь. А тут ни друзей, ни врагов. Все ушли. Скрылись. Растворились в ветре и облаках. Бросили тебя одного, и это еще хуже, чем когда окружен врагами. Враг дает понять, что ты еще жив, именно за тем мужчине и нужны враги…
В обитой вагонкой кают-компании окон нет. Только две узких форточки под потолком. Там и тут стеллажи со спортивными призами и кубками. Огромные фотографии современных парусников на стенах — как окна в лучший мир. Почему-то густо кисло пахнет потом. Это напоминает, что морское дело — нелегкий труд… Здесь сегодня гримерная и костюмерная.
Стараясь глубоко не дышать, торопливо переодеваюсь, гримируюсь, беру зонт и выхожу на ветер. Дождь то начинается, то перестает — идет волнами. Противоположный берег застилает дымка. Отсюда он представляется пустынным. На ветру быстро становится зябко — прячусь от ветра и дождя в актерский вагончик. Сижу в одиночестве, пока не стучат в дверь.
— Я Катарина, инструктор парусного спорта, — представляется высокая спортивная девушка в облегающих черных джинсах, красной короткой маечке и серой ветровке. — Тренирую здесь детей. Мне передали, что вы меня искали.
У Катарины коричневое от местного загара лицо и тонкие, изящные, тоже коричневые, совсем не спортивные руки. Эти руки как будто созданы для рекламы дорогих украшений. Трудно представить, что они способны удерживать парус, когда порывы ветра больше 15-ти метров в секунду. Объясняю, что хочу записаться в секцию виндсерфинга.
— А я думала, вы хотите отдать в нашу спорт-школу своего ребенка, — говорит разочарованно. — Я же детский тренер парусного спорта, а уроки виндсерфинга даю от случая к случаю.
— У меня пока нет детей, — отвечаю, тоже несколько разочаровано. Мне бы хотелось заниматься виндсерфингом у такого тренера.
— Почему? Вам пора…
Ее непосредственность вызывает улыбку.
— Не могу найти человека, — отвечаю, едва сдерживаясь, чтобы не улыбнуться.
— Неужели никто не нравится? — искренне удивляется, как будто в жизни так не бывает и все нравятся всем.
— Это я не нравлюсь.
— Не может быть!
— А что далеко за примером ходить, вот, например, вы, Катарина, согласились бы родить мне ребенка? — спрашиваю внезапно.
Вопрос застает ее врасплох. Не удивительно. Такой вопрос от постороннего застал бы врасплох кого угодно. Откровенно говоря, хотя это и мой собственный вопрос, он застает врасплох даже меня — секунду назад я не собирался спрашивать ничего такого.
— У меня есть парень, вообще-то, — наконец, отвечает не слишком решительно.
— Чем он занимается?
— Тоже работает здесь детским инструктором.
— Детским инструктором — это хорошо, значит, детей любит. Наверное, он мечтает, чтобы вы родили ему малыша? Вы такая красивая, у вас должны получиться красивые дети.
— Не спрашивала…
— Так пойдите прямо сейчас и спросите!
— У него сегодня выходной. Знаете, вообще-то мы никогда не говорили ни о чем таком.
— Тем более.
По тому, как она смотрит на меня, понимаю, не может определиться — относиться к моим словам серьезно или как к шутке. Поэтому улыбается, но взгляд остается серьезным. Я тоже так поступаю в подобных ситуациях, поэтому сохраняю на лице серьезность, но глазами улыбаюсь…
— И что делать, если он скажет, что не хочет от меня детей? — спрашивает не уверенно.
— Сэкономите время! Вам нужен человек, с которым у вас будет перспектива. Разумеется, надо жить сегодняшним днем и все такое… Особенно, пока молод и здоров. Но если заранее знаешь, что впереди тупик — жить сегодняшним днем бессмысленно! Вы не обращали внимание, как красиво выглядят уходящие за дверь люди? Если хотите сохранить красоту и силу, время от времени уходите и не оборачивайтесь. Я, например, научился радоваться, если вдруг обнаруживаю, что уперся лбом в стену или загнан в угол. Главное, вовремя нащупать щеколду и рвануть настежь дверь… Короче, вот мой номер телефона, если когда-нибудь наберете, буду рад… — отрываю от сценария внушительный клочок, размашисто пишу местный номер мобильного.
Катарина уходит озадаченная. Через минуту меня грызет совесть — а что если она расстанется с парнем и будет несчастной?! Ненавижу приносить несчастья и причинять боль. А если не расстанется, если, наоборот, я помог? Он скажет, что любит и хочет ребенка, и через девять месяцев мир получит еще одного маленького яхтсмена или яхтсменку, или просто чудесную кроху, стремительно растущий комочек тепла — это же здорово! А может, дело не в Катарине? Может, подсознательно я снова и снова пытаюсь проверить себя? Если пройдут еще годы, а я никого так и не встречу, никого, с кем хотелось бы прожить рука об руку до глубокой старости и умереть в один день и час, и, возможно, даже секунду — что тогда? Готов ли я спуститься с небес и покорно принять земные стереотипы, согласно которым, если в сорок у тебя все еще нет семьи, значит,
Раньше рожали непредсказуемо. Шли походными шеренгами из Рима на восток, скрипели на ухабах истории тяжелыми повозками, груженными боевыми доспехами, хлебом и вином, завоевывали новые земли, открывали миры. И любили, любили, любили в пути. Не задумываясь, хорошо ли, и что будет завтра.
Опасность умереть в бою рождает правильное отношение к любви. Привычная сытость делает сердце вялым. Кровь густеет, печень гниет, как зубы чревоугодника, и жажда жизни проявляет себя, как вера в бога — увы, слишком поздно, когда врачи беспомощно разводят руками, а близкие, если они есть, обреченно тоскуют и украдкой трут слезящиеся глаза… Чтобы быть сильным и не разучиться любить, мужчина должен иногда уходить на войну. Или хотя бы придумать себе войну, свою войну, в которой есть только он и его враг. Бывает, враг — это тоже он. Воевать с собой трудно — редко у кого получается быть беспощадным. Но если все же вступил на этот путь, однажды обязательно получишь в награду полные легкие радости…
…На верхней палубе прогулочного кораблика под брезентовым навесом накрыт стол. На мангале жарятся шашлыки. На столе нарезка — сыр, колбаса, соленая рыба, хлеб. Вокруг стола с рюмками в руках «пасутся» рослые спортивные парни… Я ненавижу их, ненавижу всю их воровскую породу, привыкшую красиво жить за счет других. Талантливые и не талантливые фильмы, книги и песни в последние годы
