Напротив двери располагалось окно во всю стену, из которого открывался отличный вид на центр Атланты. Справа находилась столовая, объединенная с кухней. Дверь слева вела в единственную спальню. Почти все стены занимали встроенные шкафы, загроможденные бессистемно подобранными книгами, для которых требовалось куда больше места, чем было в маленькой квартире. Ему уже давно приходилось покупать книги в мягких обложках, потому что выбрасывать хорошие, солидно переплетенные тома рука не поднималась. В результате новые книги ставить было некуда.
Небольшое оставшееся пространство занимали довольно большие по размеру пейзажи малоизвестных импрессионистов, которые он покупал вместе с Дон. Его любимая картина, принадлежавшая кисти Херцога[9], висела в спальне. Ее желто-зеленый колорит делал светлее любое утро.
Кроме картин, мало что переехало сюда из дома, который они с Дон так хотели видеть полным детей. Нравившаяся ей антикварная мебель по большей части была слишком громоздкой для квартиры, излишне женственной, на его вкус, а воспоминания, связанные с ней, оказались чересчур болезненными. Он тогда обманывался, убеждая себя в том, что страдание станет не таким сильным, если избавиться от привычных вещей.
Расставание с обстановкой привело его к чему-то вроде прозрения. Рейлли тогда понял, что мебель, одежда, всякие домашние мелочи — всего лишь барахло, предметы, которые берутся на время, в самом крайнем случае — на всю жизнь. Смерть Дон привела его к осознанию тщеты обладания материальными ценностями. Ведь в конце концов от всего этого приходится отказываться. Не сказать, чтобы он был аскетом, отрекшимся от мирских удовольствий. Лэнг мог позволить себе питаться в лучших ресторанах, жить там, где ему хотелось, ездить на той машине, которая ему нравилась, но все остальное было ненужным, обременительным излишеством.
Антиквариат он заменил современными изделиями из хрома, стекла и кожи, оставив лишь две вещи, приобретенные еще до встречи с женой: комод золотистого дуба, на котором помещались телевизор и музыкальная система, и маленький секретер. Его основание было украшено резными перекошенными восьмерками, сообщавшими о том, что это изделие Томаса Эльфа, знаменитого мебельщика из Чарльстона, жившего в XVIII веке. За неровным, выдутым вручную стеклом размещалась его небольшая коллекция старинных вещей и несколько редких книг.
Потом Лэнг заметил возле двери прислоненную к стене и забытую было картину, завернутую в коричневую бумагу, и на секунду даже перестал слышать храп Грампса. Пора бы и взглянуть.
Сняв обертку, он увидел именно то, что ожидал: полотно размером примерно три на четыре фута, на котором были изображены трое бородатых мужчин в хламидах и сандалиях, разглядывавших какое-то прямоугольное каменное сооружение. Двое стояли по сторонам, держали в руках не то посохи, не то просто длинные палки, а третий, средний, преклонив колено, указывал на надпись, вырезанную в камне:
Четвертый персонаж картины, женщина в богатых одеждах, стояла справа от группы, положив руку на плечо коленопреклоненного мужчины. На заднем плане — в отличие от большинства картин на религиозную тематику, где фон составляла лиственная растительность, — виднелись горы. Перспектива вроде бы сходилась к единственной точке, разрыву горной цепи, суровой долине, угадывавшейся в туманной дали.
Что-то такое было в этом разрыве… Лэнг перевернул картину вверх ногами. Пространство между горами вдруг обрело знакомый вид, грубое сходство с профилем Вашингтона на двадцатипятицентовой монете. Небольшой пик заменял нос, пологий холм — подбородок. Конечно, изображение было шаржированным, но сходство имелось.
В картине так вот сразу трудно было углядеть библейские или какие-то исторические мотивы. Лэнг прошел по комнате к пиджаку, брошенному на кресло, извлек из кармана конверт и положил на секретер фотографию и заключение «Галереи Ансли». На листке было напечатано:
Что это означало? Кто-то сделал копию с картины Пуссена или же он сам написал авторское повторение своей работы? Копия была сделана между 1593 и 1665 годами или художник прожил семьдесят два года? Как бы там ни было, эксперт «Галереи Ансли» оценил картину в десять-двенадцать тысяч долларов. Лэнг решил, что в эту сумму входили и те двести с чем-то долларов, которые он заплатил за раму. Была ли это истинная стоимость картины или же всего лишь оптимистическая прикидка оценщика, оставалось только гадать.
Впрочем, важно другое — то, что она плохо вписывается в интерьер его квартиры. Он отступил, чтобы еще раз посмотреть на картину, прежде чем убрать ее от двери. Куда бы деть это произведение искусства, чтобы оно не болталось под ногами в этом тесном помещении? Честно говоря, некуда.
Он поставил картину на откидной столик секретера, вновь отступил и еще раз всмотрелся.
Не на шутку заинтересовавшись, он полез на книжные полки и откопал историческую энциклопедию. Канадской провинции когда-то присвоили название местности, расположенной в Греции. Отлично! Пастухи уже не канадские, а греческие. Нисколько от этого не легче.
Оставив картину вместе с ее загадкой на секретере, Рейлли отнес заключение и фотографию в спальню, пристроил в ящик тумбочки и сказал себе, что нужно будет положить эти документы в личный банковский сейф. Сменив костюм на джинсы, он вернулся в гостиную, застегивая на ходу легкую рубашку.
Назавтра, вернувшись домой с работы, Лэнг заметил царапины на бронзовой панели замка входной двери, совсем мелкие, которые нетренированный глаз, скорее всего, пропустил бы. Нагнувшись к замку, он убедился в том, что это были вовсе не случайные огрехи работы неумелых уборщиков. Все свежие черточки были направлены к скважине. Кто-то пытался открыть замок отмычкой.
Лэнг застыл перед дверью. Ему почти удалось убедить себя в том, что происшествие на острове Святого Людовика было всего лишь неудачной попыткой ограбления. Но не до конца. Могло ли это иметь отношение к давней части его жизни? Очень уж маловероятным казалось, что кто-то будет так долго ждать, чтобы поквитаться по каким-то счетам, возникшим между ними в далеком прошлом. Кроме того, он находился в Америке, а не в Европе. Хотя это было не так уж важно.
Куда более серьезными являлись вопросы: удалось ли «им» проникнуть в квартиру и сколько «их» было?
Лэнг заставил себя перевести дух и сглотнуть слюну, чтобы пригасить приступ гнева, который полыхнул, когда он понял, что на его жилище покушались. Ворваться туда, где может находиться вооруженный грабитель, а может, и несколько, значило бы устроить сцену в духе кинофильма с Брюсом Уиллисом, но такой поступок не мог бы гарантировать ему ни долгой жизни, ни здоровья.
Позвонить в полицию? Он потянулся было к сотовому телефону, прицепленному к поясу, но остановился. Полиция Атланты? Они будут ехать целую вечность, а если в квартире никого не окажется, Рейлли станет выглядеть совсем по-дурацки.
Он повернулся и направился к лифту.
В вестибюле Лэнг дождался, пока консьерж, прыщавый парнишка в ливрее не по размеру, договорит
