лошадка не стояла без дела – маленький мальчик с золотистыми локонами только что покинул седло и теперь неторопливо шел ко второй, невидимой из реального мира двери.
– Стой! Подожди!
Он не обернулся, никак не отреагировал на окрик девочки. На его бархатную курточку упали солнечные лучи, засверкали золотом нежные, как шелк, волосы. Вот таинственный обитатель картины приблизился к двери и, прежде чем Аннушка успела что-либо предпринять, скрылся за ней.
– Подожди… Я только хотела спросить…
Не надеясь догнать златокудрого малыша, девочка все же отправилась следом. Но идти пришлось совсем недолго, лишь до порога комнаты – за второй дверью также не было ничего, если, конечно, не считать огромного старого холста. На растрескавшейся грунтовке еще угадывалась набросанная углем фигурка ребенка.
Внешне Аннушка казалась спокойной, но душу уже захлестывала волна паники. Страшная догадка о том, что картина – ловушка, из которой нет выхода, что весь иллюзорный мир ограничивается четырьмя стенами комнаты, повергала в ужас. Девочка пришла сюда ради того, чтобы спасти близких людей, бороться и побеждать, а вместо этого оказалась в тупике, в западне, в маленьком кошмарном мирке, где десятилетиями не происходило абсолютно ничего. Нет, из Аннушки ни при каких обстоятельствах не могла получиться бесстрашная героиня, сокрушавшая на своем пути любые преграды, только жертва – испуганная, жалкая, беспомощная… В отчаянии девочка метнулась к окну, распахнула рамы с прозрачными, словно только что вымытыми стеклами. За ними не было пышных зарослей сирени, голубого неба и крыш соседних домов – только все тот же потемневший грубый холст, ограничивавший пространство этого крохотного мира. Путь вперед оказался отрезан, и теперь оставалась только одна-единственная дорога, ведущая домой.
Уже не веря в спасение, Аннушка подскочила к висевшей на стене картине – к проходу в реальный мир. Надо было любой ценой открыть его, суметь вырваться из западни. Ярость и обида сокрушали невидимые преграды, а страх и отчаяние делали их крепче. Девочка попыталась разозлиться, разжечь в душе огонь гнева, но так и не смогла. Ей было страшно, она чувствовала себя маленькой, несчастной, всеми обманутой и обиженной. Соленые ручейки струились по щекам и тяжелыми каплями падали на медово-желтый паркет. Сев на пол у стены, Аннушка во весь голос горько зарыдала.
Кемма стремительно вошла в спальню, остановилась перед висевшей на стене картиной – на алых губах жрицы появилась усмешка. Ее свита толпилась позади, не смея приблизиться к госпоже. Бросив взгляд на застывших у порога «королей и королев», Кемма подумала, что стоит разъяснить им смысл происходящего. Ни одно доказательство ее могущества не могло оказаться лишним для этих боявшихся и ненавидевших ее людишек.
– Вы, мои «верные» слуги, так и не смогли схватить и уничтожить главного врага своей госпожи, но я предвидела такой поворот событий, едва войдя в ваш отвратительный, пропахший бензином мир. Кемма, обманувшая богов, может видеть будущее и без волшебных карт Таро, она может все! Едва оказавшись здесь, я подготовила для Хранительницы опасную ловушку.
– Как вы сумели все рассчитать, госпожа? – спросил молчаливый Конан и пристально, не опуская глаз, посмотрел в лицо египтянке. – Откуда вы узнали, что эта девочка ваш враг?
– Нас с Хранительницей будто сковывает невидимая цепь, мы всегда знаем, где найти друг друга. У нас одна судьба на двоих. У нее есть созданные мною карты Таро, мы словно сестры, обреченные на вечное противостояние. Выйдя из своей темницы, я почувствовала, что она рядом, в этом городе, очень-очень близко. Потом ясновидение подсказало мне – женщина, связанная с Хранительницей, придет в дом, в котором я вновь обрела плоть. Тогда-то я и решила устроить ловушку, наложила заклятие на одну из картин, открыла проход, ведущий в нее. Можно было не сомневаться – картина непременно попадет к Хранительнице, и она наверняка захочет заглянуть в нее. Так и случилось. Кемма, обманувшая богов, никогда не ошибается!
– И что же теперь будет с этой Калистратовой? – Кристина шагнула вперед, пытаясь заглянуть за спину жрицы и получше рассмотреть западню, в которую угодила «лупоглазая рыба».
– Она останется здесь навсегда. Точнее, до той поры, пока будет цела эта картина. Потом она погибнет вместе с ней. Легче выбраться из царства мертвых, чем из созданного чьей-то фантазией нарисованного мира. Только мое слово может освободить Хранительницу, но я вряд ли его произнесу.
– Круто… – пробормотала оторопевшая Кристина. – До сих пор не могу к такому привыкнуть!
– Посмотрите, что бывает с теми, кто встает на моем пути.
Кристина, Ульяна и Конан с Димкой опасливо приблизились к картине. Вся компания с любопытством и страхом рассматривала залитую солнечным светом детскую. Все так же стояла на переднем плане игрушечная лошадка, виднелась высокая двустворчатая дверь, но теперь рядом с ней на полу сидела девочка лет тринадцати. Она уткнула лицо в колени и, должно быть, горько плакала.
– Невероятно, это же Калистратова! Во всяком случае, куртка ее. Кроме Аннушки, никто не наденет вещь, вышедшую из моды три сезона назад…
Кристина осеклась, почувствовав на себе обжигающий взгляд Кеммы.
– Смотрите. – Жрица щелкнула пальцами, произнесла заклинание, а потом тихонько спросила: – Аннушка, ты слышишь меня?
Висевшая на стене картина будто превратилась в экран телевизора – нарисованная на холсте девочка встрепенулась, начала озираться по сторонам. Все это напоминало мультик, главной героиней которого была Аннушка Калистратова. У наблюдавшей за ней Кристиной просто отвисла челюсть, да и другие слуги жрицы выглядели не менее удивленными. Только Конан по-прежнему скрывал свои чувства за непроницаемой маской равнодушия.
– А теперь оставьте меня. Я хочу побыть одна.
Уговаривать компанию не пришлось. Все поспешно испарились из спальни, опасаясь лишний раз попасться на глаза могущественной египетской колдунье. Даже верившая в точность своего выбора Ульяна подумала, что сбежавшие Надежда и Марина поступили разумней, чем она, потому что такая рискованная игра может очень скверно закончиться для всех.
Кемма хотела поговорить с Хранительницей. Оставшись одна, жрица Тота в очередной раз воспользовалась своей колдовской силой и перенеслась в пространство заколдованной картины. Аннушка шарахнулась в сторону, когда прямо перед ее носом из пустоты возникла миниатюрная брюнетка с огромными жгуче-черными глазами. Кемма насмешливо посмотрела на пленницу:
– Знаешь, кто я?
– Да. Воровка, укравшая «Книгу Тота» и наказанная за это богиней справедливости, – неожиданно дерзко ответила Аннушка, хорошо понимавшая, что терять ей в общем-то нечего.
Лицо Кеммы исказил гнев, но она сумела сдержать его, превратив в насмешку:
– Не пытайся казаться сильнее, чем ты есть на самом деле, Хранительница. Знаешь, у нас с тобой много общего, мы обе владеем одним и тем же даром, обе умеем страстно, всей душой ненавидеть. Но на этом наше сходство и заканчивается. По своей сути ты – неудачница, а потому обречена проигрывать, становиться жертвой. Ты никогда не сможешь подняться над всеми и перекраивать жизнь по своим меркам.
– Ты пришла сюда ради того, чтобы посмеяться над несчастной жертвой?
– Я не люблю самоутверждаться за счет слабости других. – Кемма прошлась по комнате, села на подоконник, покрутила в руке веточку сирени. – Знаешь, куда тебя занесла гордыня? Молчи, молчи… Я вижу, ты хочешь сказать, что отправилась в картину, желая помочь старой деве и смешному мальчишке, но на самом деле тебя вело желание доказать свою значимость, силу, величие. «Я, Хранительница волшебных карт Таро, повелеваю пропустить меня!» – так это, кажется, звучало?
Аннушка залилась краской.
– Ты попала в тупик, из которого нет выхода, – продолжала жрица. – Отсюда нельзя выбраться, можно лишь все глубже и глубже погружаться в мир кошмаров. Там, во тьме, таится все самое страшное, темное, злое, что только можно отыскать в душах людских, там, в глубине бездны, – царство зла. Но ты, Хранительница, вряд ли отправишься в столь рискованное и совершенно бессмысленное путешествие, ты останешься здесь и познаешь все кошмары этого маленького замкнутого мирка покинутой детской. Думаешь, здесь нет своих ужасов? В тихой заводи таятся самые страшные чудовища, в солнечном свете
