пришел». Хотя, с другой стороны, горожане, как и Пол, знали, что митинги ничего не изменят.
Таким образом, когда в прошлом месяце фабрика окончательно закрылась, никто не удивился. Отец Джорджии и еще трое руководителей продолжали получать зарплату от компании. Два раза в неделю они руководили разделом имущества, нанимали людей для уборки цехов, вывоза оставшихся химикатов и продажи оборудования. По утрам ее отец сидел в халате перед телевизором. Несмотря на то что ему было уже семьдесят, только в последний месяц на его лице появились признаки старости.
Джорджия ехала по шоссе. Кто-то сказал ей однажды, что, когда рубишь деревья в полной тишине, можно услышать их крик. В десяти милях к северу от Бедфорда пустовали целые полосы земли. На месте деревьев остались только сухие ветки, сгнившие корни и пеньки, при виде которых представляешь себе истерический грозный вой круглой пилы. Несколько лет назад, в бегах от постоянно плакавшего ребенка, Джорджия запрыгивала в машину и ехала куда глаза глядят. Тогда она и наткнулась на это «кладбище» деревьев. Гуляя по нему, она осторожно дотрагивалась до пней, разглядывала годовые кольца, но не услышала ни звука.
Она свернула с дороги. Проезжая через Мессаланскую реку, Джорджия поняла, что совсем забыла о бедах минувшего дня. Она сосредоточилась на чувстве комфорта, которое внушал ей этот город. В машине было тепло, за окном лил дождь, и она сидела за рулем, как в уютном коконе.
Вскоре Джорджия оказалась на подъездной аллее к дому, в полумиле от Мэйн-стрит, и припарковалась рядом с католической церковью.
— Ты дома? — услышала она голос отца, войдя в дом.
— Уже иду.
Джорджия зашла в его кабинет. Сидя за письменным столом, отец курил вишневую сигару и раскладывал пасьянс.
Она знала очень мало людей, кто был шире нее по телосложению, и Эд О’Брайен был одним из них. Даже сейчас, когда его кости с возрастом усохли, поставь ее рядом с отцом на улице, Джорджия не смогла бы определить, где чья тень.
— Все путем? — спросил он спокойным голосом. Другого у него не было.
— Нормально, — вздохнув, ответила Джорджия. — В порядке. Девять швов, но жить будет.
Эд с облегчением опустил плечи.
— Это хорошо. Но надо было вздуть его как следует.
— Не смешно!
— Джорджи, дорогая, — сказал отец с улыбкой. — Ну конечно, нет. Ты, кстати, ужинала?
— Ну… так.
— У меня остался чесночный стейк.
Джорджия подвинула стул и села рядом с ним.
— Подгорелый снаружи, с кровью — внутри?
— Так точно! Прямо как ты любишь. Устала?
— Да, но я должна поехать обратно, отвезти Мэтью вещи.
— Тебе лучше отдохнуть, а то глазки в кучку. Забавно смотрится.
— Думаешь, я слабая, да?
Отец посмотрел на нее с притворным ужасом и кивнул.
— Знаешь, я тоже себя такой считаю, — печально признала Джорджия.
— Ты хорошо спала?
— Нет, сплошные кошмары.
— Что, опять эта Мэрли? У меня то же самое. Дура набитая. Может быть, однажды она пойдет гулять и забудет дорогу домой, а? Корпус Кристи будет очень рад ей.
Джорджия рассмеялась.
— Да уж, стоит над этим поработать. Пап, я не знаю, во сколько приеду, так что не жди меня, ложись спать.
Она собралась уходить, но отец жестом попросил ее задержаться.
— У меня есть новости, — начал он. — Рано или поздно ты все равно узнаешь.
— О чем?
— Сегодняшняя конференц-связь. Они сообщили, что перемещение закончено. Два месяца уделялось руководству, один — всем остальным.
Отец говорил ровно, с каменным лицом. Если бы Джорджия не была его дочерью и не жила с ним столько лет, она даже не поняла бы, как сложно ему принять сложившееся положение. Она тяжело вздохнула.
— Ты уволен?..
Он не ответил, и Джорджия поняла, что переступила грань между отцом и дочерью и вынуждена признать его поражение. На секунду женщина разозлилась на отца за то, что тот не чувствовал времени и был уже не молод, когда она родилась.
— Джорджи, не волнуйся, все уладится. А пока затянем пояса потуже. Как там в парке? — спросил он, меняя тему. Можно подумать, не произошло ничего судьбоносного.
«Да, Джорджи, не забивай себе голову чепухой». Разговаривает с ней, как с десятилетней девочкой! Она-то знала, из-за чего он переживает: дело было не в фабрике или самой работе, которая никогда ему не нравилась. А в том, что все кончилось, незачем дальше бороться. Его мучила не злость, а глубокое огорчение и растерянность, от которой никак не избавиться. «Да, папа, я понимаю тебя и сочувствую, правда. Я стригу волосы, чтобы заработать на жизнь».
Но они поговорят об этом позже, когда все более-менее уладится. А пока нужно было просто об этом не думать.
— Мне очень жаль, — сказала она.
Отец пожал плечами. Он чувствовал себя опозоренным, и Джорджия видела это.
— Да уж…
Она поднялась со стула. Эд собрал карты в колоду и перетасовал их.
— В покер не хочешь сыграть? Спорим, я тебя сделаю.
— Спокойной ночи, пап, — рассмеявшись, ответила она.
ГЛАВА 7
Муж женщины, выбросившейся в окно
В шесть часов вечера в тот же четверг Дэнни Уиллоу сидел над бумагами, пытаясь разобрать буквы и слова, расплывавшиеся перед полузакрытыми глазами. Он очень плохо спал прошлой ночью, и меньше всего ему сейчас хотелось торчать в полицейском управлении. Вздохнув, он отодвинул кипу документов в сторону и посмотрел в окно.
Дождь лил как из ведра. По Мэйн-стрит медленно двигались машины, а в долину с холма стекали потоки воды. В этом году выпало рекордное количество снега — возможно, такого история Бедфорда еще не знала.
Дэнни потер глаза. Его уже тошнило от этого… Вообще от всего!
Когда он родился пятьдесят шесть лет назад, Бедфорд уже приходил в упадок, но все равно не был таким, каким выглядел сейчас из окна. В те дни фабрика «Клотт» еще функционировала. Кроме нее, на другом конце Мэйн-стрит успешно работал текстильный завод. Люди, трудившиеся на этих предприятиях, имели семьи, растили детей, которые потом перебирались жить в Корпус Кристи или на вершину Ирокезского холма. В церкви и на городских собраниях все вели себя наилучшим образом, так как репутация была на вес золота.
Атмосфера покоя царила и пятнадцать лет назад, когда Дэнни только стал шерифом. Серьезных проблем почти не возникало: так, разве что посадить буйного пьяницу в камеру или показать заблудившимся ньюйоркцам на «BMW» дорогу до ближайшего оленьего заповедника (в надежде, что не наклюкаются и не перестреляют друг друга).
