Грозная напоминала небольшой уездный город: со своими улицами, садиками при мазанках, широкими бульварами, где высились двухэтажные дома (очевидно, военного начальства), дощатыми, на удивленье чистыми, тротуарами. Если б не крепостной вал, не пушки на нем, не штыки русских солдат, торчавшие всюду ежовыми иголками, то городок можно было бы назвать уютным.
— Вот, друг мой, смотри, что за прелесть заложил тут Алексей Петрович, — говорил Туманов, ведя отряд по улицам к форштадту, где размещался драгунский полк. — Когда-нибудь здесь вырастет большой красивый город. Как думаешь, вырастет?
— Возможно, — Алексей повел плечами, за которыми висела потертая крымская винтовка (со слов Прошки, тоже лучший трофей).
Впереди показались ряды выбеленных землянок с камышовыми крышами, меж коими, то тут, то там, встречались и добротные, с ладными крылечками, домики. У одного из них Туманов остановился, махнув рукой драгунам, чтоб уходили в расположение.
— Доложимся командиру полка, — сказал он, встряхнув мундир и поправив шапку. — Не робей, человек он свойский, понимающий, хоть и из тыловых. Здесь тоже недавно. Генеральский чин выслуживает. Нынче в России за высокие звания подвигов требуют. Говорят, поймаешь Шамиля, тогда и посмотрим, достоин, иль нет. Вот он и ловит. Что ж, по крайней мере, честно.
Они поднялись на крыльцо, еще раз отряхнувшись, постучали в двери. Внутри послышалось ленивое шарканье, и через минуту на порог вышел пожилой, в выпущенной поверх штанов рубахе, солдат.
— Здравствуй, Кондратий, — кивнул Илья Петрович, — Евграф Аристархович на месте ль?
— На месте, — зевнул ординарец, — проходьте, он уж справлялся об вас.
В доме было четыре, без претензий обставленных, комнаты: невысокие шкафы, тумбочки, пара плетеных кресел, картины с кавказскими пейзажами на стенах. Туманов сразу направился к приоткрытой двери, за которой, видимо, находился кабинет полковника. Постучался.
— Извольте, извольте, — послышался изнутри нетерпеливый голос.
Офицеры вошли.
За небольшим конторским столом сидел пожилой драгун с седыми бакенбардами, добрым взглядом, и мягким, лишенным всяческой строгости, лицом.
— Ну, наконец-то, — встряхнул он роскошные эполеты, застегивая мундир. — По-утру мирн
— Наш, — кивнул Туманов.
— Неужто? — округлил глаза Евграф Аристархович, изумившись совершенно не по-военному.
— Точно так. Четыре дюжины отъявленных головорезов пятигорскую «оказию» разбили в пух.
— О, господи! — перекрестился полковник, вставая. — В пух?
— Так точно. А мы вступились.
— Вступились, — повторил Евграф Аристархович, одновременно вытянувшись лицом, что еще больше сделало его похожим на человека тылового, от боевой службы далекого. Очевидно, понимая это, он попытался взять себя в руки и сухо, по-военному, спросил. — Потери?
— Все! — выпалил Туманов.
— Все!? — охнул полковник и обвалился на стул.
— В смысле, живы.
— Живы?
— Так точно, ни единой царапины. Тактикой взяли.
— Так что ж вы, голубчик, меня чуть до кондратия не довели?! — вскричал Евграф Аристархович, выказывая умение ругаться.
В комнату тотчас заглянул ординарец.
— Звали?
— Типун те на язык. Сгинь!.. Я, понимаете ли, думаю, что у меня уж эскадрона нет, а он заладил: «так точно, так точно». Эдак, право, до кондрашки можно дойти, — дверь снова приоткрылась. — Сгинь, я сказал!
Туманов, как ни в чем не бывало, продолжал далее.
— Вот, новый офицер к нам на службу прибыл. Прошу знакомиться.
Алексей, козырнув двумя пальцами, протянул полковнику приказ.
— Разрешите представиться: подпоручик Одинцов, направлен для прохождения…
Евграф Аристархович махнул рукой.
— Не кричите, молодой человек, война шуму не любит. Вижу, что подпоручик, вижу, что прибыл. Зачем кричать, голос для боя поберегите, пригодится. Усаживайтесь, лучше давайте поговорим, короче познакомимся.
Офицеры разместились на стульях, сняв головные уборы.
— Кондратий! — громко позвал полковник, убирая в стол приказ. — Чаю нам сделай… с вареньем, — добавил он многозначительно. — Сейчас угощу вас вареньем из скорлуп зеленого орешка. В России такого не попробуете. Прелесть, что за кушанье.
— Да гадость, — скривился Туманов, — горчит и во рту вяжет.
— А запах?!
— Что, запах — орех и орех.
— Аромат бесподобный и польза преогромная. Поверьте старому человеку, — заверил Евграф Аристархович и посмотрел на двери. — Кондратий, где тебя черти носят?!
Илья Петрович усмехнулся, кладя ногу на ногу.
— Да он уж теперь не придет, хоть голос сорвите.
— Отчего же?
— Два раза на имя откликался — оба не к месту.
Полковник виновато развел руками.
— Ну, что ж, нет, так нет. Давайте тогда потолкуем о деле, — он покашлял, прикрывшись ладонью. — Итак, условия на Кавказе теперь сложные, опасные. Шамиль сплотил вокруг себя фанатичных мюридов и не дает покою ни войскам, ни мирным горцам. Его люди нападают на обозы, на дружественные нам аулы, нередко на крепости. Разбить его — наша генеральная задача (из уст человека, выслуживающего сиятельный чин, это прозвучало, по меньшей мере, двусмысленно). Нынешним летом высокое руководство решило провести небывалые по масштабу маневры. Предполагается вытеснить мюридов в горы и там уничтожить. Экспедиции ожидаются частые, суровые. Поэтому времени на степенное вхождение в должность у вас не будет. Осваиваться придется по ходу службы. Определяю вас в эскадрон Ильи Петровича. Он там, в силу некоторых обстоятельств, без офицеров остался…
— Как же? — встрепенулся Туманов. — А Шумницкий?
— Вечор приказ пришел о его переводе, так что последние дни здесь присутствует. Да оно, скажу вам, и к лучшему. Слабоват он, как командир: неточен, порой, забывчив (слышать подобную оценку от человека с внешностью аптекаря, было довольно интересно). Вот унтера у вас молодцы, особенно этот, как бишь его…
— Прохор Силин, — подсказал Туманов.
— Да, да. Особенно он. Молод, а со стариками управляется почище иного офицера. Надо бы подумать ему об эполетах. Да и вам пора уж капитаном-то ходить, засиделись вы в поручиках, не так ли?
— Давно пора, — согласился Илья Петрович.
— К ущербу лета отпишем ходатайство, — заверил Евграф Аристархович, хлопнув рукой по бумагам. — Что ж, господа, не буду вас более задерживать, не теряйте времени, точите шашки.
Офицеры попрощались с полковником и вышли на улицу. Кондратий сидел на крыльце, мастеря из прутьев какую-то безделицу.
— Кондрашка! — крикнул Туманов, будто дразнясь.
— Грешно смеяться, ваше благородие.
— Какой уж тут смех, тебя Евграф Аристархович битый час дозваться не может.
Кондратий махнул рукой.
— То, не меня. Не обманете.
